Единственная из чужой Вселенной (СИ)

В каком-то странном предвкушении, возбуждении, я проворочался на кровати не меньше часа. Так подсчитал настенный джойс — столь любимый Нонксами предмет интерьера. Прибор засек мое заселение и раз в несколько минут красные цифры верианского времени сменялись на синие. Они гласили как давно я уже тут. Дома джойсы в комнатах редкость.

К середине второго часа утомленность взяла верх над воодушевлением. Я расслабился и провалился в сон.

(Даритта)

Непривычно раннее пробуждение вернуло меня в реальность.

В полудреме я еще могла воображать, что придет мама, погладит по голове и ласково укорит:

— Вставай, соня. На работу опоздаешь.

Сколько лет я ее не увижу? Что мама подумает обо мне? Я держала аджагарские дела в секрете от родных и близких. Хорошо хоть с Изелейной всегда могла поделиться.

На Родине нас объявят пропавшими без вести. Близкие с ума сойдут! Мама…

На глаза навернулись слезы, я зарылась лицом в подушку и затряслась от рыданий.

— Дара, — голос подруги звучал хрустальным перезвоном. Таким только петь. Она и пела, очень давно, в другой жизни. Изелейна старше меня… страшно подумать на четыреста лет! И все, что для меня так близко, у нее позади. Родители, отчий дом, обшарпанный подъезд, куда ввозили на коляске, а потом припрыжку забегала следом за другой мелюзгой. Мы встретились на вылазке полукровок. И вдруг обнаружили, что и живем-то в соседних дворах.

Я бегала к ней в гости, поначалу воспринимая, как наставницу. Но вскоре стерлась наша возрастная пропасть, и Изелейна предстала передо мной равной. Женщиной, которая ищет любви, но боится потерять ее, как уже не раз теряла. Полукровкой, которую тоже временами бесят аджагарские тайны, задания. Человеком с большой буквы.

Однажды мама заболела. Отец бросил нас когда я еще была крохой, а бабушка с дедом умерли, не дожив до моего семнадцатилетия.

Маме становилось все хуже, а денег на лекарства не хватало. Из больницы нас по-быстрому выписали. Кому нужны безнадежные нахлебники? Дорогие антибиотики от двусторонней, запущенной пневмонии стоили целое состояние.

Изелейна просто пришла и положила деньги на стол. Не успела я разразиться протестами, возмущенно потребовать забрать их назад, стукнула кулаком по столу.

— Ты хочешь, чтобы мама жила?

От этого простого, но ужасного вопроса я опешила. Как я могу не хотеть, чтобы мама жила? Она издевается?

— Отвечай! — скомандовала Изелейна — даже Путник бы обзавидовался.

— Д-да, — только и смогла выдавить я.

— Тогда бери деньги и хватит ныть! Надо ставить капельницу!

Она помогла мне побороть оцепенение в страхе перед худшим. Вызвала медбригаду, и врачи позаботились о маме. Она выжила, и сколько бы раз я не пыталась вернуть Изелейне долг, та лишь гневно открещивалась.

— Да хватит уже вспоминать о тех деньгах! Вот будет кто-то сильно нуждаться, ему и отдашь!

Тогда, впервые за несколько лет, я снова увидела в Изелейне не подружку, спутницу шальных развлечений в чужих мирах, а наставницу. Мудрую и очень добрую.

Вот и сейчас мы долго сидели, обнявшись, а рассвет за окнами разливал по чужой комнате свет чужого солнца. И, как ни странно, оно согревало, помогало проснуться и подготовиться ко всему, что нас ждало. Что это будет? Мы и представить не могли…

— Что ты думаешь о тех, зеленых? — бодро спросила я, после душа и расчесывания.

Изелейна давно привела себя в порядок. Только вчерашняя, потная от беготни и нервозности одежда, не доставляла нам обеим приятных минут.

На мой вопрос подруга слабо пожала плечами.

— Путник недвусмысленно сообщил, что они — наше спасение. Но любовь не рождается из необходимости.

— И он тебе совсем-совсем не нравится? — сама не верила, что заболтала с Изелейной как школьница с подружкой по парте.

— Он, — она задумалась. — В нем, внутри, много боли. Кажется, она заполняет его, как вода сосуд, — она задумчиво подняла глаза к потолку. Аккуратно заплетенная рыжая коса в ярком утреннем солнце отблескивала янтарной смолой. — Он не злой… Но в нем много противоречий. Я чувствовала их, хотя и закрыла аурное чтение эмоций. Но… он хороший.

Сильнее комплимента из уст Изелейны я не слыхала. Не великолепный, не добрый, не замечательный. Ее «хороший» означало все это и даже больше.

Еще ни один мужчина из нашей Вселенной не удостоился такого.

Когда мы обе завершили утренние дела, возникла небольшая заминка.

Что же дальше? Пойти и позвать кого-нибудь? Ждать пока за нами придут?

Мы переглянулись, и в дверь постучали. Ответ пришел сам.

(Мей)

Сегодня мне хотелось зарыться лицом в подушку, завернуться в покрывало и не вставать до вечера. Но одна мысль об Изелейне, о ее золотистых глазах, улыбке, взбодрила получше ядреных тоников. Я даже не вылез, выпрыгнул из постели и понесся приводить себя в более-менее подобающий принцу вид.

Прохладный душ вернул самообладание, остудил горячую голову.

Не успел расчесаться, в дверь постучали.

— Да? — предложил я пришедшему высказаться.

— Мей, это я, — неуверенный ответ Сэла порадовал меня.

Из всех, кого я мог ожидать увидеть за дверью — Нонкс самый лучший выбор.

— Заходи, — бросил я ему, откладывая гребень.

Сэл, как и я, надел династические цвета — синий с золотым. Вальянс Диварра носили лиловый с серебряным.

Хорошо, что я успел положить расческу на столик, в гостиной. После известия, что принес Сэл, выронил бы ее наверняка.

— Приехал Малькольд. Раньше срока, — тихо, с сожалением в голосе предупредил Нонкс.

Неприятно заныли скулы — я непроизвольно свел челюсти до зубовного скрежета.

Он уже здесь… Внутри что-то оборвалось. Включилось живое воображение. Будто наяву я увидел, как отец разглагольствует об очередном провале бездарного сына. Поехал с дипломатической миссией, с задачей помирить родину с остальными странами, а вместо этого рассорил Нийлансу и Исканду с Ямэссурой.

Иронично, смешно и грустно. А главное — какая благодатная почва для подколок, сомнительных комплиментов горе-послу! Подытоживанию: как правильно, что неумеху Мея не выбрали главой межпланетной делегации тогда, много веков назад. Наверняка опозорил бы Миориллию на всю Галактику. А так отделались лишь неприятностями планетарного масштаба.

Сэл уставился на меня грустными глазами, нахмурился — понял, о чем грущу.

— А мы его вместе встретим! — я уже отвык от его жизнерадостной поддержки, которую так обожали в посольстве. В самых ужасных ситуациях Сэл умел взбодрить, и лучился неподдельным оптимизмом. И за что я особенно уважал его — это не было маской, бравадой, «несчастьям и врагам на зло». В отчаянных обстоятельствах он давал нам, пессимистам и реалистам, толчок, открывал второе дыхание.

Я не поверил бодрому возгласу Сэла, но проникся им помимо воли.

— Чего он так рано? — сварливый вопрос сорвался с губ сам собой.

— Наверное, к завтраку спешил. Оголодал с дороги, — пошутил Нонкс. И, надо признать, удачно разрядил атмосферу.

Я никогда не считал Сэла простачком, рубахой парнем — возможно, но только не простачком. Его внешняя бесшабашность стоила куда больше, чем вычурная собранность и серьезность других послов. Они озадачивали инопланетников, Сэл — очаровывал. А Рэм рекламировал верианцев всему свету — блистал манерами, красотой, внутренней силой.

Я был лишь блеклой его копией, но я старался.

Я шел следом за Сэлом в знакомую гостевую столовую Нонксов, размышляя о том — кого увижу первым. Отца? Полукровок?

С каждым шагом сердце все ускорялось и ускорялось, а воздух, казалось, густел, лип к горлу вязкой смолой. Или это глотка пересохла в ожидании худшего?

Эмоции рвали меня на части. Встреча с Изелейной, которую я так ждал, о которой грезил всю ночь, и встреча с отцом, которую я бы оттянул лет на триста. Я шел туда, где столкнусь с самым прекрасным и самым ужасным в своей жизни. Или это боги-драконы разгневались за нашу с Сэлом неучтивость к их культу и решили пошутить надо мной?