Abyssus abyssum (СИ)

- Сеньор Жозеф-Мари де Фурнье и дон Мартин, капитан де Бланко, - провозгласил слуга. В залу вошли графский нотарий, уполномоченный вести переговоры от имени его сиятельства графа Луи де Бомона, низенький коротконогий толстячок в черном бархатном берете, свисающем ниже уха, по бургундской моде, а следом за ним - высокий военный в сверкающих доспехах, надетых поверх синего джуббона, и в алом коротком плаще. Поверх кирасы поблескивала золотая рыцарская цепь.

Мне трудно описать, досточтимый слушатель, сколь сильно забилось сердце Агнесс Арнольфини, когда она увидела сопровождавшего сеньора Фурнье военного. Ибо в этом человеке она сразу же узнала того, кто столь часто являлся ей в снах, одновременно страшных и манящих - Мартина, наемника, похитившего ее, увлекшего в водоворот ужасных и мучительных событий. Надо тебе знать, любезный слушатель, что воспоминания, стыдные, потаенные воспоминания об этом человеке приходили к Агнесс гораздо чаще, чем должны были.

Агнесс не помнила, как удалось ей сохранить любезную невозмутимость, подавая руку толстячку Фурнье и отвечая на поклон Мартина, более, впрочем, похожий на высокомерный кивок. Мельком глянув на Стефано, она поняла, что и супруг узнал в капитане Бланко своего врага и соперника. В лице Стефано отразились неверие, замешательство и… бешеная звериная ревность. Последняя тем более усилилась, когда Стефано понял, что пребывание Мартина в мире живых для его супруги не было новостью.

Ни поспешно изображенный Агнесс испуг, ни то, как она вцепилась в руку Стефано, не обманули ее мужа. Ревность делает человека проницательным, горько усмехнулась про себя Агнесс. Еще бы, ведь она сама постаралась не дать Стефано увидеть вылезавшего из трубы горящего Монтеверде чудом выбравшегося из огненного ада наемника.

Даже тогда он не выглядел жалким, подумала Агнесс. Даже тогда, когда внезапно появился перед ними со Стефано, окровавленный, мокрый - и все с той же дьявольской усмешкой на губах. Усмешкой, от которой Агнесс едва не позабыла, где она и что она. Агнесс готова была шагнуть ему навстречу, несмотря ни на что, несмотря на крик Стефано - ее остановила лишь падающая сверху горящая балка.

Мартин был для нее несбыточной мечтой о свободе, без того груза долга и сословной чести, который, как ей казалось, всегда обременял. Гордый и дикий, как лесной зверь, наемник жил той манящей вольностью, о которой она читала когда-то в романах. Но эта мечта на деле обернулась омерзением, грязью, опасностью и кровью. И сама она для него была лишь добычей, которую волк заботливо тащит в свою нору. Но это осозналось лишь потом - как осозналось и то, что желание приручить этого дикого волка, владеть и повелевать им, питаться его несдержимой силой никуда не делось.

И вот сейчас этот волк снова перед ней. Он больше не безродный наемник, на нем цвета графа де Бомона и рыцарская цепь. Он идальго милостью короля. Он, если вдуматься, взыскан почестями более, чем ее муж и свекор. И все же он остался волком.

За столом Мартин вполне непринужденно вел беседу, речь его была сдержанной и вполне достойной дворянина. Как ни пытался Стефано унизить его - впрочем, весьма несмело, - ни одна из шпилек не попадала в цель. Мартин охотно поддерживал разговор, выказав осведомленность и трезвые суждения как о событиях у Пиренеев, так и о хитросплетениях французской и итальянской политики. Затем Лаццаро Арнольфини спросил господина де Фурнье о том, что нового слышно о наваррских делах. Однако болтливый толстячок был остановлен одним холодным взглядом Мартина, смешался и забормотал, что о таких вещах ему судить трудно. Де Фурнье был, очевидно, уполномочен уладить дело с приданым невесты Лаццаро Арнольфини и утрясти некоторые пункты брачного контракта, однако последнее слово оставалось за Мартином.

Агнесс, сидевшая как раз напротив капитана Бланко, не могла отделаться от мысли, что он оценивает ее. Сопоставляет с некой картинкой, отпечатавшейся в его памяти, как на гравировальной доске. А когда Мартин с легкой усмешкой поднял нож и вилку, скрестил их на мгновение, глядя прямо в глаза Агнесс, а затем аккуратно отрезал кусок сдобреной пряностями свиной ножки, Агнесс поняла, что он ничего не забыл.

- Вы уже закончили внутреннюю отделку замка, как я вижу? - мэтр де Фурнье, воздавший должное вину из подвалов Арнольфини - винные запасы хранились тут уже лет пятьдесят, - пришел в благодушное состояние. После того, как все деловые вопросы были улажены, он был готов к любезностям. - Лозы, которыми расшиты ваши превосходные гобелены - дань вашим прекрасным виноградникам, не так ли?

- Совершенно верно, - Арнольфини с кривой улыбкой склонил голову. - Вино, я надеюсь, пришлось вам по вкусу.

Они заговорили о вине, и сеньор де Фурнье показал себя настоящим знатоком и ценителем.

А Мартин, которого болтовня графского нотария уже начала раздражать, переводил беззастенчиво изучающий взгляд с Агнесс на ее мужа, благо сидели они рядом и как раз напротив него. Он чувствовал, что это их выбивает их из колеи, и наслаждался этим. Последние несколько дней, после того разговора, что произошел у него с Кристабель де Марино, его словно раздирало надвое - Агнесс или Кристабель? Бороться ли ему за то, чтобы удовлетворить сосущее чувство проигрыша и вернуть Агнесс, которая, казалось Мартину, принадлежала ему по праву, - или же по-настоящему отдаться тому союзу ненависти, который он заключил с Кристабель?

Ты можешь решить, досточтимый слушатель, что для Мартина это было сродни выбору между Евой и Лилит, между светлым и темным. И я не стану тебя разубеждать, лишь скажу, что в глазах бывшего наемника, а теперь капитана, место Лилит, темной, бесовской порочной и притягательной силы, было отдано Агнесс. А Кристабель, несмотря на застывшую в ее сердце черную ненависть к семейству Арнольфини, виделась Мартину Бланко чистой и едва ли не облаченной в ангельское сияние. И она, также как Агнесс, влекла его к себе, но влекла совсем по-иному - Кристабель хотелось защищать, хотелось отвлечь от ее сурового и твердого желания мстить, хотелось взять это мщение на себя.

Он прибыл в замок Арнольфини не только для того, чтобы сопроводить сеньора де Фурнье, но и для того, чтобы взглянуть в глаза Агнесс. Чтобы еще раз себя проверить.

И до первого мгновения, когда он ее увидел, войдя в залу, Мартин ожидал возвращения того поглощающего желания владеть Агнесс, которое когда-то сделало его почти одержимым. Он одновременно опасался и жаждал этого чувства. Но вот он вошел, вот он увидел Агнесс - и ничего не произошло. Он смотрел на нее, повзрослевшую, похорошевшую, расцветшую женской, сознающей себя красотой - и все же больше она не привлекала его. Он заметил, как Стефано ревниво взял Агнесс под руку и чуть заметно притиснул к себе ее локоть, ведя к столу, и усмехнулся про себя - приятно, когда в тебе видят соперника. Но, кроме этого спокойного удовольствия, к Агнесс он не почувствовал ничего.

Теперь Мартин твердо уверился - его делом была безопасность Кристабель и помощь ей. Ведь ты и не сомневался в этом, слушатель мой, скажи откровенно? И ты, конечно же, ожидал того испуга, который отразился в глазах Стефано, когда Мартин умело перевел разговор на недавние процессы над конверсо. О них он слышал от прибывшего к графу доминиканца из Логроньо; доминиканец упомянул и о сожжении в Севилье арабских и еврейских сочинений.

- Боюсь, господам, интересующимся достижениями… например арабской медицины, придется теперь несладко, - с улыбкой заключил Мартин, в упор глядя на Стефано. Про то, как Стефано учил врача врачевать, упоминая просвещенных арабов, ему рассказывал Хоукинг, бывший их капитан, к которому Мартин завернул сразу после бегства из Монтеверде. И вот теперь Стефано побледнел и поспешно занялся содержимым своей тарелки. А старый Арнольфини, хоть и не понял хорошенько, что произошло, тоже почуял неладное. И счел за благо перевести разговор на другое.

- Поистине, святой инквизиции нынче не сладко, - со скорбным видом сказал он. - Например, некоторые обвиняемые переезжают во Францию, где достать их непросто. Или же в Наварру.