Abyssus abyssum (СИ)

Но сыграть ему не пришлось, как не пришлось Нати танцевать. Потому что на площади появились двое бравых стражников, сопровождаемые старухой и недорослем лет шестнадцати - рыхлым пухлогубым детиной с лоснящимися щеками и курчавыми черными волосами, на которых едва держался праздничный бархатный берет. Так что парню все время приходилось нахлобучивать берет поглубже.

Стражники, раздвигая народ двинулись прямиком к помосту.

- Вот он! - завизжала старуха.

- Это он! - басом вторил ей детина.

Стражники бросились в толпу и мигом встали по обе стороны Джермо, который как раз надевал рубаху. Здоровяк-васконец сперва схватил обоих за одежду - его силы вполне хватило бы на то, чтоб поднять на воздух обоих стражников вместе с их мечами, нагрудниками и шлемами, - но, заметив, что толпа вокруг него сдвинулась плотнее и, кажется, была готова прийти стражникам на помощь, опустил руки.

- Ты Джермо, сын Рамона, кузнеца из селения Иллура? - спросил человек в длинной темной мантии и маленькой шапочке, какие обычно носят чиновники. - У меня есть полномочия задержать тебя - по обвинению, предъявленному присутствующей здесь Энрикетой, вдовой сапожника Николо, жительницей того же селения, в убийстве ее покойного супруга, сапожника Николо…

- Убийстве покойного? - раздумчиво произнес Лисенок. - А как же он убил покойника-то?

Кругом захохотали.

- Он убийца! - снова завизжала старуха. - Как на духу говорю, добрые люди, он-то и укокошил муженька моего. Укокошил да сбежал, собака! Ну да ничего, не без милости Господь и король наш справедлив! Болтаться тебе теперь как хорьку в силке, Джермо Рамонес, болтаться в петле, попомни мои слова!

Джермо ничего не сказал. Огромные руки его повисли как плети, и когда один из стражников, видимо, сообразив, что оцепенение у силача может пройти и тогда им не поздоровится, решил связать ему руки, Джермо никак не мог правильно и удобно вытянуть их. Стражник дважды перевязывал узел, ругаясь сквозь зубы, и наконец рявкнул второму, чтоб помог.

- Пепо там… корму ему я утром мало дал… - пробормотал Джермо, когда его уводили.

***

Рука ныла - будет дождь. Что-то не так срослось в кости, и теперь перед каждым дождем рука тоненькой раскаленной ниткой боли жаловалась хозяину на тяжелую жизнь. Чезаре размотал повязку - зловещая краснота почти ушла, но припухлость у локтя осталась. Сойдет. И так сойдет, хотя меч в руках уже не лежит столь уверенно, как когда-то.

Смерть давно уже глядит на него из-за плеча - пока не близко, но уже и не столь далеко как лет десять назад, когда было весело дразнить ее, выходя на бой с быком.

- Ваша светлость, - Хуанито почти бесшумно возник из прохода на террасу, где расположился принц Романьи. Растет паренек, учится. Правда, выглядел сейчас Хуанито каким-то озадаченным и озабоченным.

- К вам просится… женщина… танцовщица, - пробормотал, краснея, Хуанито.

- Ты, что, пьян? - Чезаре решил изобразить непонятливость, хотя сразу сообразил, какая именно танцовщица может искать разговора с ним.

В рассказ девушки про ее ученого отца он не поверил. Однако и шпионкой или какой-то иной опасностью такого рода ее счесть было трудно. Эта бродячая девчонка представляла собой загадку, тем более сложную, что он никак не мог подобрать к ней хоть мало-мальски рационального ключа. Что такого странного могло произойти с этой девушкой, чтобы она пошла на ложь об отце - жертве Супремы. Эта странность должна быть в ее глазах гораздо опаснее и невероятнее, чем пятно на происхождении.

Но сейчас это было не ко времени, не ко времени. Он пытался отвлечься от боли в руке, просматривая карту, размышляя о том, как лучше повести предстоящую кампанию против мятежных вассалов короля Иоанна - а тут еще это… явление. Чезаре подошел к выходу с террасы - откуда-то из дворцового сада доносился звук рожка. Далекий и нежный, как запах апельсинов, как голос любимой женщины. Что за чувствительность, рассердился на себя Чезаре. Но звук рожка плыл и плыл, и даже боль в руке стала затихать.

- Ну ладно, давай сюда свою танцовщицу.

Девчонка выглядела так же настороженно, как и тогда, когда он заговорил с ней. И тем более казалась сейчас странной та решительность, с которой она его потянула в закоулок, чтобы сообщить свою фальшивую тайну. Войдя на террасу, девчонка зябко поежилась, натянула на плечи шаль. Некрасивая, подумал Чезаре. Некрасивая, но такое лицо не забудешь.

- Благодарю, ваше высочество, что согласились выслушать меня, - выпалила она и низко склонилась перед Чезаре. Тот приготовился к долгому мямленью, после которого девица наконец перейдет к делу. Но к делу девушка перешла сразу же. Коротко, сжато и исчерпывающе она изложила суть - ее приятеля, того самого силача-васконца, с которым Чезаре боролся, бросили в тюрьму. Завтра должен состояться суд - его обвиняют в убийстве человека, которого он посчитал любовником своей невесты.

- Я все выяснила у Урзе, нашего акробата, он дольше всех был вместе с Джермо, - девушка говорила, и голос ее становился все увереннее. - Нужно во-первых устранить этого дурака-адвоката, который сделает только хуже, а во-вторых -убедить Джермо, что ему нужно упирать на состояние сильного душевного волнения, временного помрачения рассудка, гневного беспамятства, которое обуяло его во час совершения убийства. Мне нужно не более часа, чтобы убедить его.

- Ну а я-то здесь причем? - недоуменно спросил Чезаре.

- Вы вхожи к королю, вас он послушает, - решительно сказала девушка. - Попросите отложить суд. Хотя бы на несколько дней. Чтобы мы могли подготовиться к защите…

- Как твое имя, дитя мое? - Эль Валентино начинала забавлять эта настойчивость. Девушка оказалась храбрее многих мужчин и явно себе на уме, если решила использовать свое с ним знакомство вот так прямо и дерзко.

- Нати… Нативидад Рамирес.

- Это не похоже на еврейское имя, - усмехнулся Чезаре. Прислушался - невидимый музыкант все еще играл на рожке. Рука перестала болеть, и даже в той стратагеме, над решением которой он бился сегодня - сперва вместе с военачальниками короля, а потом сам, - вдруг появился просвет.

- Послушай меня, Нативидад Рамирес. Я не знаток тех уложений, по которым судят здесь, в Наварре. Но я никогда не слышал, чтобы гневное беспамятство могло избавить убийцу от петли или колесования.

- Он совершил это убийство девять лет назад, и все это время он страдал и мучился от невозможности вернуться на родину. Поверьте, ваше высочество, Джермо не таков, как мы, он не бродяга. Он хотел скопить денег и осесть. И вот теперь… благодаря вашему заступничеству перед королем, у нас появилась такая возможность. Мы выступаем тут, в Олите, где люди много щедрее, чем в Кастилии. В конце января мы думаем поехать в Памплону и выступать там. У нас есть настоящая возможность собрать денег и… и Джермо мог бы осесть, где пожелает. Открыть мастерскую… ну то есть кузницу, он же сын кузнеца… Еще Юлий Павел в своих “Сентенциях к сыну” говорил о том, что муж, который застигнет при прелюбодеянии жену, и убьет ее вместе с любовником, делает в порыве законного горя, а потому сей поступок должен караться мягче.

- У тебя прекрасно подвешен язык, - прервал ее Чезаре. - И твои знания римского права так же достойны удивления. Готов поклясться, из тебя вышел бы отличный законник, не родись ты женщиной.

При этих словах лицо Нати на мгновение болезненно исказилось.

- Благодарю, ваше высочество, - едва слышно проговорила она, потупившись.

Тебе, досточтимый слушатель мой, верно, кажется удивительным, что Чезаре Борджиа, ужасный Чезаре Борджиа, каким мы его знаем, тот самый, кто вырезал все население не желавшей сдаваться Капуи, тот самый, кто велел поместить кардинала Сфорца в ящик с нечистотами, кто прославился своей жестокостью - что именно этот человек внезапно принял участие в каком-то васконце, бродячем циркаче.

Но не спеши удивляться, учти так же и то, что циркач был противником Чезаре в борцовском поединке, а к таковым Эль Валентино всегда относился с каким-то старомодным рыцарским уважением. Кроме того, участие в судьбе несчастного ничего не стоило герцогу, но меж тем позволяло больше узнать о так заинтересовавшей его танцовщице.