Запечатление (СИ)

- Это же ещё ребёнок, - прорычал альфа, придирчиво рассматривая это невинное, хрупкое создание, которому, судя по материалам дела, должно было быть уже двадцать, и которое так отчаянно прижималось к Нойману, смотря на него, слабого альфу, с опаской и недоверием. – Ему же лет пятнадцать, - Коул мог понять многое, даже наличие в обществе Homo memoratrices гомосексуальных пар, но запечатление несовершеннолетнего, сексуальная связь с ним, да ещё и со стороны другого омеги – нет, этого Макмайер, даже несмотря на весь свой внутренний трепет перед высокородным, который побуждал закрыть глаза и на это, понять и принять не мог. Это было отвратительно и гнусно. Подобное нельзя простить даже высокородному. Нет, высокородные вообще не имеют права на подобные низости или же… Или же каста богоподобных прогнила настолько, что понятия Служение, Долг, Нравственность стали всего лишь уздой, который было так сподручно управлять массами?

- Мне шестнадцать, - обиженно буркнул омежка, ещё плотнее прижимаясь к своему старшему, - и я действительно уже учусь в университете.

- Это не аргумент, - рыкнул альфа, а после… после, устало выдохнув, обессилено откинулся на спинку кресла, с безразличием осознавая, что он упустил свой шанс. Даже подступающий жар гона притупился, накрыла апатия, отрешенность, опустошенность. Он уже держал свою цель в руках, но она утекла сквозь пальцы, снова став призрачным маячком на горизонте, а все потому, что в нем взыграли принципы. А ведь он, почти за тридцать лет жизни, должен был уже понять, что в системе дал-эйрин этим самым принципам нет места, что те, кто хочет хотя бы кончиками пальцев прикоснуться к вершине, должны забыть о стандартах общества Homo memoratrices, заключающиеся в понятиях Служение, Долг, Нравственность, что для того, чтобы стать чем-то более значимым, нежели исполнительный и ответственный обыватель, нужно не раздумывать и оглядываться, а разделять и властвовать. Коул Макмайер так не мог, переоценив собственные силы, которые, и правда, соответствовали его безнадежному уровню редукции.

- Прошу прощения, - альфа поднялся, намереваясь уйти, ведь, по сути, он исполнил свой долг служащего, и больше ничего его здесь не держало, а то, что ему стало известно… Коул горько усмехнулся: что ж, даже у смертников есть право на последнее желание.

- Уже сдаетесь, инспектор? – внезапно, тягуче, с ощутимым лукавством, спросил Люциус, заставив его, вздрогнув, замереть. – Жаль, - после несколько секундного молчания, так и не дождавшись ответа, констатировал Нойманн с явным сожалением, - я был о вас более высокого мнения.

- Если это так, - Макмайер, ощутив, как его полоснуло холодом пренебрежения со стороны высокородного, резко обернулся, впервые за время пребывания подле этого омеги осмелившись с вызовом посмотреть ему в глаза, пусть его собственное биополе протяжно звякнуло, ощущая на себе давление более сильной особи, - первоочередно я требую объяснений, - ответом ему была многообещающая улыбка Люциуса Нойманна.

========== //4// ==========

- Требуете, значит, - многозначительно протянул высокородный, медленно поглаживая искусный изгиб талии молодого омежки, и Коул снова опустил взгляд, пытаясь скрыть собственное замешательство, присел обратно в кресло, точнее, плюхнулся в него, потому что выносить близость Нойманна с каждой минутой было все тяжелее, а его запах, казалось, забился в каждую пору тела альфы, сковывая путами желания.

Неужели все высокородные пахнут так великолепно? Неужели все они настолько сильны ментально, что могут превратить в пятно из крови, плоти и костей одним лишь взглядом? Неужели он сам настолько слаб и беспомощен, что готов наплевать на собственное требование и уже сейчас припасть к ногам Люциуса, к ногам омеги, метку которого он так желал заполучить? На первые два вопрос Макмайер не знал ответа, потому что высокородных раньше не встречал, но на третий… Да к дьяволу требования! Только Люциус, его запах и жар его тела, которым пульсировало биополе омеги, но, лишь робко взглянув на Нойманна, Коул понял, что он уже разворошил осиное гнездо, и даже валяние в ногах и его мольбы не пошатнут предвкушающую решительность этого человека довести его до грани. Безумия или истины? Возможно, именно сейчас эти понятия стали для Коула Макмайера тождественными?

- Эли, - омега с такой нежностью посмотрел на мальчишку, проведя ладонью по его вспыхнувшей краской щечке, что Макмайеру с трудом, лишь сжав пальцы в плотные кулаки, до боли впившись ногтями в кожу, удалось сдержать собственное биополе, которое в своей ментальной силе, конечно же, не могло тягаться с высокородным, а вот слабенького блондинчика могло бы изрядно потрепать, - будь добр, как обычно.

- Хорошо, - омежка кивнул, с окрыленным рвением поднявшись с дивана, а Макмайеру снова пришлось отвести взгляд, только на этот раз потому, что мальчишка был ещё и бесстыжим, будучи запечатленным, но при этом беззастенчиво щеголяя перед ним, свободным альфой, в одной рубашке, которая едва-едва прикрывала его упругую, маленькую и такую развратную попку.

Да, Коул знал, о чем говорит, успев приметить столь заманчивые обнаженные половинки под всколыхнувшимися полами сорочки. И если Люциус для него – бог, ради которого Макмайер был готов своими же руками вырвать сердце из груди и преподнести ему, если высокородный того пожелает, то Эли хотелось банально трахнуть. Нет, Эли хотелось оттрахать до такой степени, чтобы мальчишка забыл не только собственное имя, но и то, что он принадлежит Нойманну, а уже после можно подумать и над тем, как лучше всего преподнести свое сердце Люциусу.

- С чего бы начать, - задумчиво протянул брюнет, посматривая на него с лукавым прищуром, словно только что прочел его мысли, хотя не нужно быть телепатом, чтобы понять, чего хочет альфа, жадный взгляд которого был прикован к снующему туда-сюда молодому омежке. А Макмайер не мог с собой ничего поделать, все глубже и забвеннее предаваясь гону, чувствуя, как от желания распирает узел у основания члена, а тот, в свою очередь, форменные брюки.

Наверное, он рассчитывал на то, что высокородный осадит его, спеленает его тело своими ментальными витками, защищая своего партнера, вынудит его пасть ниц и наступит ему на горло своей изящной ножкой, перекрывая доступ кислорода, а он будет лишь ерзать под ним, жадно пытаясь вдохнуть этот великолепный аромат, и вымаливать позволения прикоснуться к нему. А ведь ещё несколько часов назад альфа и подумать не мог, что желание плоти может быть настолько острым и неконтролируемым.

- Думаю, с того, что Люциус Нойманн – это мое настоящее имя. Спасибо, Эли, - омега одарил мальчишку очередной поощряющей улыбкой, принимая из его рук длинную, тонкую, коричневую сигарету, зажимая её между средним и безымянным пальцами правой руки и поднося ко рту. Милашка сразу же засуетился, чиркнув длинной спичкой, от огня которой и прикурил омега, а после уселся на колени подле высокородного, благоговейно держа в руках пепельницу.

В Люциусе все было необычным – вот что понял альфа, с жаждой наблюдая за каждым движением, каждым жестом, каждой черточкой высокородного. Он даже сигарету держал по-особенному, выдыхая насыщенный дым с запахом все той же вишни. И это заводило ещё больше. Мальчишка теперь воспринимался всего лишь как декорация. Пусть сидит себе, глупо улыбается и держит пепельницу, в то время как все внимание Люциуса будет принадлежать только ему, Коулу Макмайеру. Хотя, по сути, он бы тоже не отказался послужить подставкой для пепельницы Нойманна, только он бы сел у его ног, как и положено низшему существу, даже позволил бы нацепить на себя ошейник и поводок, лишь бы быть уверенным в том, что он принадлежит этому омеге. Возможно, так оно и будет. Взгляд Люциуса словно убеждал его в этом, при этом уговаривая потерпеть, ибо сперва им предстояло кое-что не менее важное – расстановка точек в конце каждого недосказанного предложения, поэтому, даже невзирая на туман гона, Макмайер был готов подождать, причем не только ради того, чтобы узнать правду.