Парадигма крови (СИ)

На вершине появился третий мужчина – молодой и крепкий, с оливковой кожей и ясными голубыми глазами.

Черноволосую голову украшал пышный убор из белых и золотых перьев, ниспадающих до самой земли. Кожаная одежда его была расшита причудливым орнаментом, на груди блестели золотые чеканные бляшки. В руках он держал резной посох, оканчивающийся золотым серпом.

Он просто излучал достоинство и благородство, взгляд его скользнул по Даньке, на миг задержавшись на лице. Когда пронзительная бирюза его глаз коснулась Данькиных зрачков, Данилу внезапно охватил такой благоговейный трепет, что колени подогнулись сами-собой. Данька упал, и склонился до самой земли, по телу прокатились сладко-болезненные судороги, внезапно его захлестнули волны неистового экстаза. Некоторое время он пребывал в дивном, ни с чем не сравнимом оглушении.

Когда дыхание и слух вернулись, Данька потихоньку поднял голову, и сразу же отыскал голубоглазого – тот больше не взглянул на него, сколько Данька не пытался поймать его взгляд. Ноги мелко дрожали, и Данила остался сидеть, заворожено следя за источником столь неожиданного наслаждения.

Двое людей на вершине лениво переругивались, глядя на бушующую у подножия горы битву. Старик, улыбаясь, бродил туда-сюда, потихоньку складывая сухие ветки в подобие пионерского костра. Лицо его, с чуть тронутыми усмешкой губами, снова показалось Даньке до боли знакомым, но он никак не мог вспомнить, где же все-таки они встречались? Данила снова вперил взгляд в спину своего нового кумира.

- Ну и чего ты добился, Пернатый Змей? Подумаешь – прибавить чулели нескольким воинам! Ты что и впрямь собрался захватить Базаар и ударить по моим драконидам? Дешевый фарс! – говорил Тецкатлипока, плавно поводя жезлом.

Над равниной поднимался розоватый туманец, плыл, постепенно скручиваясь в тугие жгуты смерчей. Смерчи эти поднимались по склону и, один за другим, втягивались в зеркало жезла Князя Тьмы.

- А что ты с Зеркалом приперся, раз такой смелый? – язвительно отвечал тот, кого звали Пернатый Змей. – Может, подеремся? Прямо при всей честной компании! Мне есть, что тебе предъявить!

Звуки, срывавшиеся с их губ, были тягучими, как горловое пение, от них вибрировала Данькина плоть, дрожала сама душа. Язык, на котором они говорили, был Даньке совершенно незнаком, но, каким-то чудом, он понимал.

- Да для чего это? Битва демиургов! Смешно! Никто не победит, ты знаешь, так для чего ж выставлять себя на посмешище, точно сиамские петушки? К тому же, – добавил Князь Ночи, не менее ехидно, – если я расквашу тебе нос, твоей мамочке это не понравится, а я стараюсь не огорчать своих супругов!

- Не смей говорить мне о моей матери, о, Воинствующая Красота! Посмотрим еще, что скажет Род!!! – прошипел Пернатый Змей, резко обернувшись к своему оппоненту.

Глаза его вдруг зажглись дикой первобытной яростью, вмиг заполнившей все пространство жгучими иглами страха. Они вонзились в Данькин мозг, впились, потекли едкой волной, разъедая само мозговое вещество. Данила жутко перепугался, и начал задом, по-рачьи, отползать в сторону. Он двигался, пока не наткнулся на что-то твердое, подскочил, и пустился бы бегством, если бы старик не схватил его за шиворот. Данила клацал зубами, трепыхался, и все никак не мог отвести взора от Пернатого Змея. Старик ухватил его за подбородок, и силой повернул к себе.

- Успокойся! – крикнул старик, встряхнув его, словно тряпку. – Расточи его Порядок своим Хаосом! Ты же можешь, ты больше не его Дитя!!!

В глазах Данилы потемнело, он увидел, как пляшут золотые пылинки в лучах яркого света, исходящего из глаз старика.

Он присмотрелся, и узнал в одной крошечной пылинке себя, в другой, покрупнее – Пернатого Змея, а в третьей он увидел спираль своей галактики. Знание вошло в него. Оно было таким громадным, что Данила остро почувствовал, как ничтожен его разум. Он судорожно втянул воздух и вдруг совершенно успокоился. Все, что происходило потом, Данила воспринимал отрешенно, и как-бы со стороны: будто бы смотрел кино со своим участием.

Они собирались.

Их было уже девять.

Девять богов и богинь собрались под оглушительно-яростным солнечным диском. Их одежды переливались всеми цветами спектра, их лица покрывали узоры татуировок и полосы краски, в их волосах колыхались бесчисленные перья. Сонмы различных существ – бабочек, птиц, змей и жуков окружали своих властителей, в поникших от невыносимого жара кустарниках мелькали пятнистые шкуры ягуаров. Склоны горы покрыл шевелящийся ковер живых тварей. Все это множество пищало и вопило, шелестело, стрекотало и пыхтело, высунув языки от страшного жара.

Данила сидел у ног старика.

Боги и богини усаживались в круг. Они негромко переговаривались, обменивались приветствиями, шутками и колкостями.

Тецкатлипока и Кецалькоатль словно бы перестали замечать друг друга.

Пернатый Змей сидел, подвернув под себя ноги, и покуривал длинную трубку, из которой вились клубы багряного дыма со странным кисло-сладким ароматом. Князь Ночи развалился напротив, положив голову на колени юной богини, прекрасной, как утро не море. Лицо ее, бесподобно-правильное, нежное, обрамляли шоколадные пряди, сплетенные в две тугие косы, над высоким золотистым челом вздымалась диадема из белоснежных перьев кецаля. Наряд ее состоял из живых цветов и бабочек, что перепархивали с места на место беззастенчиво являя взору ее безупречные формы. Тецкатлипока смотрел на нее снизу вверх, рассеянно отгоняя трепещущих крылышками насекомых, что по ошибке пытались примоститься на его лице. Она что-то рассказывала старой нагой женщине с ярко-желтым лицом и костяным серпом, продетым в нос. Обе то и дело взрывались хохотом, отчего огромные груди голой богини колыхались, будя в Даньке, неподобающие моменту желания. Напротив, в огромной золотой чаше, сидела строгая молодая богиня. Вокруг нее пузырилась кристально-прозрачная вода. Бело-голубые ленты, ниспадающие с головы богини, окунаясь в нее, превращались в цветочные лепестки, которые плыли по поверхности, и, соприкоснувшись с краями сосуда оборачивались живыми человеческими сердцами. Сердца эти пульсировали, выталкивая вверх струи воды, подобно фонтану из тифозного бреда.

Еще один, довольно пожилой на вид мужчина, словно бы наслаждался лившимся с неба жаром. Лицо его было наполовину красным, наполовину черным, во всклокоченной седой гриве красовались две длинные тростинки, концы которых курились синеватым дымком. Раскидав носком мокасина крупные камни, он с силой вогнал в землю край заостренного щита, после чего уселся на него, и достал длинную черную трубку. Набив ее табаком, он дунул в чашечку, отчего табак тут же затлел.

Бог с наслаждением затянулся, выпустив вверх струю дыма. В воздухе сильно запахло горелой плотью, Тлалок – так звали этого солидного бога, замер, наслаждаясь.

Был и еще один неприятный субъект, одним своим видом наводивший тоску даже на одеревеневший теперь мозг Даньки – это был крайне худой бог, почти скелет, с мертвенно-бледной кожей, и черными кругами краски вокруг темных провалов глаз.

Жидкий пучок волос украшали несколько длинных перьев. Кожаная одежда была кое-где тронута разводами плесени, из складок его одежды все время сыпалась какая-то шелуха и мусор. Данила следил, как он устраивался неподалеку от прекрасной пары Тецкатлипоки и Шочикецаль.

Он уселся чуть позади и украдкой дотрагивался до живого наряда юной красавицы. От его прикосновения бабочки переставали трепетать крылышками, и падали, кружась как сорванные ветром лепестки. Бледный бог широко склабился, становясь еще больше похожим на иссохшую мумию. Тецкатлипока, заметив эти проделки, подмигнул ему и сказал:

- Миктлантекутли, нельзя же так любить свою профессию!

- Это не профессия, а призвание, Князь, а люблю я твою жену, давно и безответно, ты же знаешь!

Боги засмеялись, переглядываясь, как делают люди, смеясь над чем-то давно известным. Красавица Шочикецаль фыркнула и стряхнула со своих колен голову Тецкатлипоки, тот принялся шутливо умолять о прощении, целуя ее нежные пальчики. Богиня сопротивлялась, и капли крови, срываясь с рукавов Князя Ночи, падали на ее нежную кожу. Бабочки сейчас же погружали в нее свои хоботки и принимались жадно сосать, дергая пушистыми брюшками.