Вернись и полюби меня (ЛП)

Вот только заметить эту несомненность оказалось не так-то просто. Настоящая смерть не бросалась в глаза.

И все же в ней таилось начало чего-то нового. Да, Лили так много всего утратила, но каким-то чудом нашла Северуса, которого потеряла при жизни, и это дало ей сил, чтобы вынести все остальное. Позволило выдержать это перерождение… во что именно – она и сама еще не понимала, знала только, что, встретив Северуса, снова обрела надежду.

Он резко втянул в себя воздух – Лили щекой ощутила, как дрогнула его грудь, и это вывело ее из раздумий.

- Черный камешек?

- Ага, - она наконец-то открыла глаза и склонила голову набок, заглядывая ему в лицо. - Тебе это о чем-то говорит?

- Да так, вспомнилось кое-что, связанное с Дамблдором, - он чуть-чуть повернулся, встречаясь с ней взглядом; его волосы защекотали ей щеку и нос, и Лили наверняка бы улыбнулась, если б не скребущие на душе кошки.

- Ну и как? - его голос звучал низко и грубовато. - Ты в итоге что-нибудь решила?

Она помедлила – всматривалась в его глаза, черные и глубокие, как колодцы, и гадала, улавливает ли он сейчас ее мысли.

- Хотелось бы мне, чтобы ты мог почувствовать то же, что и я, - сказала она. - Может, тогда мне удалось бы до тебя донести, что мне ужасно жаль и что я…

- Как, ты опять за свое?.. - сухо и устало спросил он – как если бы собирался возвести глаза к небу. Лили чуть не засмеялась.

- Но я…

- Да похер.

- Но…

- В гробу я видал эту работу над ошибками, - сказал Северус. - И не намерен превращать в нее свою жизнь, чтобы все прошлые раны и обиды без конца маячили перед глазами и ели меня поедом. Вся эта хуета осталась в той жизни. Если ты идешь за мной только потому, что хочешь себя наказать, - он стиснул зубы, и лицо его вспыхнуло, - то тебе стоит встать и попытаться уйти.

Внутри что-то встрепенулось… такое легкое, радостное…

- “Попытаться”?.. Это что-то новенькое.

В темноте его глаза заблестели.

- Ну давай же. Попробуй.

Она молча мотнула головой – всего один раз, из стороны в сторону. Крепче стиснула его руку, прижала ладонь к ладони. Он не отстранился, но пальцы его были как камень.

- Загляни в мои мысли, - сказала Лили. - Я этого хочу.

Он сидел, слегка склонив голову, и смотрел куда-то в пространство. И молчал.

- Тогда ты наконец поймешь, - добавила она, - что я чувствую. - Что у меня на душе. - И вообще все.

- Разве? - он все еще на нее не смотрел – отводил взгляд в сторону, будто чего-то опасался. - Мы и сами-то едва себя понимаем.

- Тебе это легилименция открыла?

- Я это открываю каждую минуту каждого распроклятого дня.

Лили улыбнулась.

А затем снова его поцеловала. Его губы оказались прохладными и шелушились – и, наверное, саднили сейчас от ее поцелуя. Волосы Северуса мягкими прядками щекотали ей лоб, задевали щеки, а когда он резко втянул в себя воздух, то словно вырвал дыхание у нее из груди…

А потом он сжал ее плечо, возвращая к реальности, мягко отстранил от себя и заглянул в лицо. Их взгляды встретились – Лили не отводила глаз, изо всех сил мечтая освоить искусство анти-легилименции и анти-окклюменции, чтобы передать Северусу то, что испытывала сама – свою искренность и доверие, то чувство, когда тянешься к своей половинке, потому что без нее не сможешь быть целым. Не исключено, что это даже было ей по силам – внутри как будто вскипал родник, бьющий из самого сердца, готовый вот-вот хлынуть через край и ждущий только Северуса…

Проносясь мимо, по асфальту шуршали машины, а с неба капал бесшумный дождь. Их дыхание – ее и Сева – было слышно в тишине. Он до сих пор от нее не отвернулся, и не казался больше холодным и бесстрастным.

- Я пытаюсь вдолбить в твою пустую голову, - чуть слышно произнес он, - что я тебя больше не отпущу.

Его хватка стала почти безжалостной, а на лице снова проступило то выражение, – будто у него нет кожи, одни оголенные нервы, – настолько болезненно-беззащитное, что от него оставался один шаг до жестокости.

- Даже если ты сама того захочешь, - закончил он резко.

Сердце встрепенулось в груди – но это было вовсе не удивление; она ощущала себя ребенком, который глядится в зеркало вечности, и видела на лице Северуса отражение тех же чувств, что испытывала сама, – безбрежных, как вселенная.

- Знаю, - прошептала она. - Я и хотела, чтобы не отпускал – но ты все не уговаривался и не уговаривался…

Его дыхание было хриплым и тяжелым, а взгляд настолько пронзительным, что, казалось, сдирал с нее кожу, обнажая самую душу. Она осознала, что дрожит. Северус словно излучал какую-то мощь, которая мурашками разбегалась по спине, заставляла вставать дыбом все волоски на теле; с ног до головы ее охватил лихорадочный трепет – впору было поверить, что это все Северус: его эмоции пробуждают твои, и ты уже собой не владеешь.

Неужели он всегда такой, когда не сдерживается?

Что ж, гриффиндорцы недаром слыли храбрецами.

Лили прикоснулась к его виску, пропустила прядки сквозь пальцы и провела по ним вниз, от виска до самых кончиков; он перехватил ее руку – и сильно, едва ли не до синяков сдавил запястье. Глаза он прикрыл; дышал все так же шумно и неровно – в то время как она, напротив, понемногу начала успокаиваться.

- Я же тебе говорил, - в его голосе опять прорезался грубоватый северный акцент, - я всегда знал, что у тебя есть недостатки.

- Их могло бы быть и поменьше, - дрожащим шепотом сказала она. И будет…

- Как и у нас у всех, - ответил он.

А затем открыл глаза – будто заглянул прямо в душу; отвел в сторону ее руку – ту, которая касалась его волос, – и дотронулся губами до ее ладони. Лили почувствовала на шее его пальцы – они скользнули вверх, зарылись в пряди на затылке, а потом он поцеловал ее, поцеловал впервые и по-настоящему.

========== Глава 25 ==========

9 июня 1977 года

Экзамены наконец-то закончились – вместе с затянувшимся на две недели дождем, и в Хогвартс внезапно и без предупреждения нагрянул летний зной. Ремус выбрался наружу, чтобы посидеть с книжкой и насладиться теплом и первым солнышком… да, ликантропия не давала ему замерзнуть, но было в солнечном свете что-то особенное, неизменно поднимающее настроение.

“Вот и еще один год прошел”, - подумал он.

Сверху нависал растущий у озера бук; Ремус бросил взгляд на пологий травянистый склон холма, машинально замечая рассыпанные по нему группки студентов. Те, кто помладше, предпочитали компании своего пола: мальчики с мальчиками, девочки с девочками; но чем старше они становились, тем больше появлялось разнополых пар. Особенно хорошо это было заметно на старшекурсниках – сплошные влюбленные.

Он нашел глазами темную лохматую макушку Джеймса – тот как раз склонился над тем, что ему показывала Шарлотта Марлоу, пухленькая и миленькая блондинка ниже его на целую голову. Еще тогда, в середине февраля, Ремус предложил ей попросить у Джеймса помощи с домашним заданием по трансфигурации; Сириус поначалу был всеми руками “за”, но потом ему все чаще и чаще стали попадаться эти воркующие голубки, и где-то через пару недель, когда сделалось невозможно и шагу ступить без того, чтобы на них не наткнуться, его энтузиазм окончательно угас, сменившись мрачностью и хандрой.

В конечном счете Ремус пришел к выводу, что Сириус недолюбливал Лили вовсе не из-за самой Лили. О нет, он был далек от мыслей, что тот неровно дышал к Джеймсу, просто Сохатый всегда занимал в жизни Бродяги самое важное место, с тех самых пор, как им было по одиннадцать лет. Ни одна из подружек никогда для Сириуса столько не значила, и даже отношения с Ремусом и Питером не шли ни в какое сравнение с его привязанностью к Джеймсу.

Так что пришлось пускаться в пространные объяснения – что Джеймсу-де не повредит женское общество, чтобы отвлечься от воспоминаний о бедняжке Лили, и что если Сохатый будет предоставлен сам себе, то его бездумное увлечение вполне может превратиться в вечное преклонение перед мертвой. Сириус был невысокого мнения о Шарлотте Марлоу – считал ее недалекой клушей, которая готова свести любой разговор к младенцам и пеленкам, но и ему пришлось признать, что пусть уж лучше она боготворит Джеймса, чем Джеймс – покойную Лили, причем всю оставшуюся жизнь.