Нашествие гениев (СИ)

Мне каждый так участливо шептал.

А я смотрел вокруг без думы, без участья,

Встречая свысока желавших мне помочь;

Я чувствовал вверху незыблемое счастье,

Вокруг себя — безжалостную ночь.

Я всех благодарил за слово утешенья

И руки жал, и пела мысль в крови:

«Блаженный, вечный дух унес твое мученье!

Блажен утративший создание любви!»

— Кто это написал?

— А ты не знаешь?

— Нет…

— Александр Александрович Блок. Гениальный поэт! Он так красиво писал о смерти…

— Почему он сказал: «Блажен утративший создание любви»? Любить — это же хорошо!

— Хорошо? Любить? Ты шутишь? Да тебя предадут! Не верь никому! Любовь — зло. Все предают!

— Все? И ты?..

— Конечно… да!

Я распахнула глаза и с удивлением обнаружила, что не лежу, укутавшись в одеяло, а стою рядом с моим лежбищем, одеяло же валяется на полу. По моське лица стекал пот, образуя Ниагарский водопад, а сердце дубасило по ребрам так, словно я пробежала марафонскую дистанцию быстрее Олимпийского Чемпиона… L, что удивительно, оторвался от компа и с удивлением смотрел на меня. Да-да, я не преувеличиваю. Рюзаки был удивлен. Что, мистер Гений, никогда не видел, как человеку фильм ужасов в реальном времени посреди ночи мерещится?

— Кошмар приснился, с кем не бывает? — пожала плечами я, отвечая на невысказанный вопрос Лоулиетта. Он нахмурился и спросил:

— Что тебе снилось?

— А не пофиг? — фыркнула я и подобрала с пола одеяло. Застелив постель, я бросила L: «Спокуха, я в норме», — и потащилась в душ. Завидев ванную, я вздрогнула, но заползла в нее и, закрыв глаза, быстренько ополоснулась.

«Все предают!» — раздался голос из прошлого в моей голове, когда я выбиралась из чугунной родственницы Мойдодыра, и меня как ветром из нее выдуло — я бросилась к двери, споткнувшись о белый край, и врезалась лбом в стену. Хотелось сказать: «Ай-яй-яй», — и потереть ушибленное место, но я лишь поморщилась и начала быстренько вытираться. Спасибо тебе, ванночка, спасибо тебе, стена с кафельной плиткой, спасибо тебе, моя Ананасовая Фея Рокудо Мукуро, и отвернись-ка живо, нечего голых девушек разглядывать, извращенец! Хороша бы я была, если бы не вы! Вылетела бы в коридор, в чем мать родила, и потом ушла бы в монастырь от смущения. Хотя нет, я бы закамикоросила всех, кто меня увидел, а потом ушла в монастырь. Правильно говорят: «Тебя достали травоядные? Успокойся и забей. Забей до смерти!» Это я цитирую приколюшку о Хибари Кёе, кстати. А если серьезно, такого позора я бы не пережила, особенно если бы меня Майл узрел. Он меня в таком виде углядеть не должен ни в коем случае: он для меня слишком важен. Скажете, бред? Может быть, может быть. Кому как! Для меня — норма жизни…

Вырубив воду и быстренько одевшись, я поскреблась в коридор. «Свободу попугаям!» — хотелось крикнуть мне, но я молчала. Я же человек воспитанный и в меру неупитанный, ага… Короче, я выскреблась на свет Божий из мрачной ванной комнаты и поплелась готовить завтрак, с удивлением обнаружив, что часы показывали пять утра. Ого! Неужто я спала около суток, да еще и L разбудила? Вот гадство… Надо бы извиниться… Я поплелась к гению, вяло обдумывая, что бы такого ему сказать, чтобы вроде как и прощения попросить, и в то же время четко сказать: «Вопросы не задавай, а то в лоб получишь». Рюзаки обнаружился за компом, но, на удивление, он не печатал. Он даже в монитор не смотрел, ибо кресло было повернуто в сторону коридора.

— Ты в порядке? — спросил он первым. Вот блин, он мою речь в пух и прах разбил, не дав первый ход сделать… Говорят же в шахматах: «Белые начинают и выигрывают», вот и я сейчас, узрев дичайший ООС L Лоулиетта, заботившегося о ближнем, впала в ступор и пробормотала:

— Да, полный. Абсолютный. Все зашибись.

— Не верю, — апатично ответствовал Рюзаки. Блин, ты что, Станиславский?! Что за беспредел?!

— Дело твое, — фыркнула я, тут же приходя в себя. — Я собиралась…

— Ты упала в душе? — перебил меня глючный бамбуковый медведь. Фу на тебя, L! Вот просто фу на тебя, бяка ты такая!

— Ну, когда вылезала, ластой за край ванны зацепилась, — озвучила я часть правды.

— Если не хочешь говорить со мной, поговори с Мэттом, — выдал Робокопчик, ни капли мне не поверивший.

Я нахмурилась. Говорить с Дживасом обо всем этом не хотелось сразу по нескольким причинам. Первая: была опасность того, что L уйдет. Вторая: Майлу я рассказывать о подобном не хотела — было стыдно и противно, ибо я похожа на психа, честное слово… Хотя, учитывая, что я живу в одной хате с глюками, вообще-то стоило задуматься о своем психическом здоровье уже давно. Нет, я ничего не имею против больных шизофренией — я их уважаю. Но не все такую позицию разделяют, и, боюсь, гению с мафиозным уклоном болезная подружка на фиг будет не нужна… Хотя я не уверена, что вообще нужна ему, и это уже третья причина. Я вообще думаю, что все это было фарсом. Нет, я Майлу верить хочу до безумия, но он сам меня отталкивает. Так что нет уж, спасибо, не буду я ему ничего говорить.

— Я воздержусь, — поморщилась я, скрещивая руки на груди и сверля тяжелым взглядом сидевшего на корточках в моем кресле гения. — Мне и так неплохо.

— Но и не хорошо, — озвучил очевидную истину L.

— А «хорошо» — это понятие относительное. Как говорится, «относительно меня, или относительно вас?» Так вот, тебе кажется, что все ужасно, с моей же позиции все выглядит более чем нормально. L… — я нахмурилась и внимательно посмотрела на препода японского языка, — не говори ничего Майлу. Никому не говори, ладно?

Рюзаки тоже нахмурился, а потом коротко кивнул и повелел:

— Если тебе станет хуже, поговори с кем-нибудь.

— Ладушки, — просияла я, думая, что в жизни не стану ни с кем это обсуждать, и что хуже уже некуда. Хотя нет, есть куда. Вечером у меня бой, ибо я почти сутки проспала! И это вгоняет в депру почище выпадения из ванны и вскакивания с койко-места…

Я ускакала на кухню, окрыленная обещанием Рюзаки молчать в тряпочку, поверив, что обещание он сдержит. Поскольку до подъема мафии времени было навалом, я решила окончательно укуриться и приготовить что-то сербское. Покопавшись в интернете с ноутбука, я откопала рецепт, подходивший мне по ингредиентам: сербский ореховый торт. Испекся он довольно быстро, и я, в добавок к нему, приготовила нечто совсем уж странное, что попробовать ни за что бы не решилась: салат из яблок, банана и (только не упадите) соленых огурцов, заправленный майонезом. Уж не знаю, с родины ли Дживаса сей рецепт, но в сети он значился как салат «Сербский», вот я и решила проэксперементировать на Дживасе, дабы узнать, съедобна сия конструкция или нет.

Когда мафиози поднялись, их уже ждал непонятный науке зверь, пардон, салат, ореховый торт и горячий чай. Мэлло бодрой ланью проскакал в душ, кинув мне: «Привет, ты как?» Я ответила, что лучше только на том свете, и Шоколадный Фей, поморщившись, скрылся с глаз моих. Когда он вновь предстал пред мои светлы очи, настроение у него было получше, дуться на мою шуточку он перестал, а потому, узрев тортик, довольно усмехнулся и, заползая на свое место, возвестил:

— Ну давай, корми меня, я голодный.

— Нахал, — фыркнула я, довольно улыбаясь, и положила ему на тарелку кусочек торта. В ванной послышался шум воды, и я поняла, что Дживас прошуршал туда, не поздоровавшись. Я нахмурилась, а Кэль ни с того ни с сего вопросил:

— Что у вас вообще происходит? Почему он с тобой почти не общается?

— Если бы я знала, — растерянно пробормотала я. — Я думала, ты в курсе…

— Нет, — процедил Михаэль. — Он почему-то отказывается говорить о тебе. То есть о помощи тебе он говорит, а вот о ваших отношениях — все, табу. Причем так всегда было, стоило лишь мне сказать: «А она тебе небезразлична», — как он просил меня заткнуться и не лезть не в свое дело.

О как. Красивые у мафии отношения! «Он просил меня заткнуться» — эпично, ничего не скажешь! Ну да ладно, это их проблемы…