Телешоу «Научи меня любить» (СИ)

А Дэй боялся. Как маленький ребенок или дикий зверь, он боялся тишины, потому что, по его мнению, с ней приходило одиночество. А Бренди не выносил одиночества. Возвращаться домой, смотреть на пустую кровать, покрытый пылью стол, заваленную грязной посудой раковину и в ужасе понимать, что он один. Что не найдется человека, который бы начал возмущаться по поводу незаправленной постели или из-за разбросанных по всей комнате грязных носков или даже за опоздание. Все то, чем обладало большинство людей и что их бесило, Дэя привлекало и вызывало жгучую зависть. Ведь подобные скандалы давали понять, что есть кто-то, кому не все равно, где ты шляешься по ночам, сколько алкоголя выпил накануне и не потерял ли ты кошелек. Есть тот, кто при твоей пропаже оборвет телефоны, обзвонит все больницы и морги, а, увидев тебя, сам может стать виновником твоего переезда на кладбище. Для Дэя все это было значимо именно потому, что у него этого не было. И тишина, что являлась единственным его спутником годами, не просто его пугала, она доводила до истерики, когда детектив запирался в ванной, садился прямо на холодный кафель, облокотившись на стену, врубив воду на полную мощь и обнимаясь с бутылкой бренди. Иногда Дэй мечтал сойти с ума, чтобы ему виделось, будто бутылка разговаривает – тогда наверняка бы стало куда легче. Но причастность Дэя к третьему поколению сделала из него обыкновенного алкаша, а вовсе не шизофреника, видевшего весь мир иначе, и это угнетало Дэя, когда как тишина по-прежнему пугала его, а бутылка, сколько не проси, не становилась разговорчивей.

Именно поэтому гнетущую тишину, что образовалась после невинно брошенной Шутом фразы, первым оборвал рыжий, сорвавшись с места и действуя лишь на инстинктах. Удар пришелся на стул, на котором сидел Шут, вот только шутника самого там уже не было. Лишь Дэй сдвинулся с места, фигура среагировала мгновенно, легко подскочив на спинку стула, а оттуда сделав сальто и переместившись на толстый подоконник, вся нижняя часть которого была охвачена фиолетовым пламенем. Любой другой на его месте не рискнул бы проделать подобный трюк, ведь прекрасно понимал – одно прикосновение и ты превратишься в труп. Но Шут стойко проигнорировал это.

От удара Дэя стул разлетелся на куски, оборвав тишину, что тут же успокоило Бренди.

- Мой король, будьте добры, держите своего питомца на привязи, ведь Шут пришел не для того, чтобы тратить время на ничего не значащие драки, – торопливо заговорил Шут, впрочем, не слишком походя на человека, которого хоть немного впечатлили действия Дэя. Нет, для Шута его реакция была более чем предсказуемой, потому что Шут знал о детективе уже очень многое. И ему это нравилось.

- Если коснешься его хоть пальцем, – прошипел Бренди, готовясь к новому нападению, в приступе ярости позабыв о том, что драться в подобном месте чревато.

- И что же вы сделаете, детектив-алкоголик, – неприятно улыбнулся Шут, внезапно вставая на руки и начиная кривляться, – неужели вы действительно верите, что можете напугать Шута? Шута??? Серьезно? – захихикал он, усаживаясь на подоконнике, вытаскивая из карманов оранжевых джинсов маленькие помпончики и начиная ими жонглировать.

- Я засажу тебя в тюрьму до конца твоей жизни! – пообещал Дэй, не сводя взгляда с раздражающей фигуры.

- И тогда мой король уже никогда не отыщет свою мать, – как бы между прочим пробормотал Шут, кажется большую часть своего внимания отдавая разноцветным помпончикам, что с его помощью кружились перед ним. Сначала их было всего три, но с каждым оборотом помпонов становилось все больше. Каждый был одного из семи радужных цветов, потому когда Шут ускорился, помпончики создали эффект круглой радуги. Дэй был бы и рад сказать шутнику, что ему плевать на его слова и что поговорят они в следующий раз лишь на допросе, но Найт его опередил. Лишь услышав упоминание о Пэйрис, он преградил дорогу Дэю на случай, если тот не захочет слушать Шута:

- Говори, – властным голосом произнес он, жестом давая Дэю понять, что если он сдвинется с места, Найт сам его покалечит.

- Как прикажете, мой король, – перестав жонглировать, учтиво поклонился Найту Шут. – Лжекороли Шута хотят возродить былое, то, во что перестали верить, – проговорил он с таким видом, будто в мгновение доступно объяснил брюнету смысл его существования.

- И что же это значит? – терпеливо спросил Найт.

- Мой король, это значит ровно то, что сказал Шут, да, – хмыкнула фигура, сползая с подоконника, – и вы, будучи бездушным, нужны им, да.

- Бездушным?

- Вы же знаете, о чем говорил Шут, да? – хмыкнула фигура, протягивая руку к Найту и на секунду заставляя и Макка, и Бренди задержать дыхание. На длинном тонком пальце Шута полыхало фиолетовое пламя. То самое, что убило лабораторных крыс, то самое, прикоснувшись к которому, человек или животное мгновенно умирали. Но не Шут.

- Не понимаю, о чем ты, – прошептал Найт, нервно облизывая губы и пятясь назад.

- Нет? – Шут изобразил удивление, но сквозь него на губах фигуры все равно промелькнула улыбка.

- Нет, – неуверенно подтвердил брюнет.

- Так почему бы нам не проверить правдивость ваших слов, – Шут не удержался и все-таки расплылся в на редкость противной ухмылке, после чего высунул язык и в прямом смысле слизнул фиолетовое пламя с пальца. Теперь оно трепыхалось прямо на его языке. – Ведь если вы не бездушный, вы не можете быть королем, нет, – хмыкнул он, после чего, ловко перемахнув через Найта, оказался прямо напротив Дэя и, прежде чем детектив успел как-нибудь среагировать на это, Шут поднялся на цыпочки, схватил рыжего за шею, дернул его на себя и поцеловал.

- Это конец! Нет, это начало конца! Никаких больше плюшек и молочка по выходным, никакого мяса с сыром и шоколадных оладушек! Никакого свежевыжатого апельсинового сока и хрустящих круасанов! Никакого…

«Тебя беспокоит лишь возможное отсутствие подобной пищи в тюремной столовой?!» – мысленно возмутился Бэйн, стараясь унять дрожь в руках.

- Кстати о еде, может, вам яичницу хоть сделать? Когда вы в последний раз ели? – окликнул гостей Козу, зевая. Конечно, он не ожидал на пороге своей квартиры обнаружить Бэйна с бешеным взглядом, зареванного Анжело и сорвавшего голос и потому теперь хрипевшего кота, но не впустить друзей он не смог. Поэтому мысли об отдыхе отошли на второй план. О каком сне могла идти речь, когда Бэйн сидел на диване и пялился в одну точку, белый как мел и нервно постукивая ногой по полу. Анжело метался по квартире, бубня про еду и пожизненный срок. А кот, обнаружив теплое местечко, то бишь кровать Козу, отлично расположившись в самом его центре, спал без задних лап и в ближайшее время уходить с нагретого места явно не собирался.

- Восемь! – тут же среагировал Анжело на предложение Козу.

- Чего восемь? – удивился парень.

- Восемь яиц!

- Деточка, а тебя не разорвет? – шутливо нахмурился хозяин квартиры.

- С чего бы! У меня подрастающий организм!

- В двадцать-то пять лет?! Тебе сейчас расти разве что вширь.

- Не, ну а что? Жизнь только начинается!

- И начинается она, видимо, с восьми яиц?

- Точно! Погодите… о, боже мой, Бэйн, ведь правда! Моя жизнь только начинается, а что, если я действительно попаду в тюрьму?! И там не будет ни булочек с кремом ни…

«Тебя больше должно волновать, как бы ты сам не стал для кого-то «булочкой с кремом»…» – мысленно фыркнул оператор, стараясь держать себя в руках. Но из-за психов Анжело у него у самого успокоиться никак не получалось. Не то чтобы Бэйн так уж боялся попасть в тюрьму. К своему удивлению, он поймал себя на мысли о том, что в какой-то степени ему даже все равно, что будет с ним самим. Но думы о том, что бы в подобном месте сотворили с Анжело, не давали Мартину покоя, заставляя переживать новые и новые молчаливые панические атаки.

- Иди, ешь… – позвал Козу, и Анжело, наконец заткнувшись, убежал на кухню и набросился на скромное угощение. Козу же вернулся в комнату, сел на диван рядом с Мартином и, чуть подумав, ненавязчиво похлопал его по плечу: