Good Again (СИ)

Только не она. Я закричал, может быть, беззвучно, про себя, а может и вслух — в лесную глушь. Больше никогда.

Задыхаясь, я ощутил, что весь мой запал прошел. Осмотрелся и новыми глазами увидел поломанные кусты и древесные сучья, изодранные и размельченные листья, втоптанные в мокрую грязь под ногами. Я был измотан, опустошен, но в итоге все равно ни к чему не пришел. Во мне все равно всегда будет дремать непредсказуемая, темная сила, которая может выплеснуться в любой момент, и я ничего не мог с ней поделать, не мог искоренить ее, а мог лишь оставаться бдительным и надеяться, что Китнисс и вправду понимает, на что она подписалась.

Из глубокой задумчивости меня вырвал голос, который звал меня по имени. Теперь я был уверен, что черная магия яда ос-убийц рассеялась, когда меня позвали снова.

— Пит?

Оторвавшись от созерцания картины причиненных мною разрушений, я увидел Китнисс, которая следила за мной из-за деревьев, и на лице ее был написан шок. Но мне по крайней мере не показалось, что она меня зовет. На миг я утратил дар речи, потерянный после своего яростного выплеска.

— Мне было тебя слышно и за десять миль, — произнесла она, не отрываясь от созерцания этой апокалипсической сцены. — Что это? — она развела руками, указывая на безобразие, что я учинил.

Мне потребовалось немало внутренних усилий, чтобы заговорить.

— Пробивал свой путь к ясности. Попробуй как-нибудь сама. Весьма очищающая штука, — невесело пошутил я.

Китнисс все еще пялилась на меня как на ненормального.

Я тоже поглядел вокруг, на деревья, бездонное небо, на все, что меня окружало. Был настоящий, хрустящий морозной свежестью зимний день, пушистые снежинки медленно сыпались с неба. Сделав глубокий вдох, я повернулся к Китнисс.

— Прости… прости меня за всё.

Китнисс глядела на меня с опаской, будто готовая отразить удар.

— За что ты извиняешься?

— За всё. За то, что напортачил, сделал тебе больно…

— Я уже говорила, ты это не нарочно…

— Стоп. Китнисс. Можешь ты просто послушать? — перебил я ее, она кивнула, ее дыхание вырывалось маленькими клубами пара.

— Прости меня за всю эту неделю. Клянусь, я не хотел, чтобы кто-то из нас страдал. Я пытался уговорить себя уйти, просто исчезнуть, чтобы больше никогда тебе не навредить… — она шумно, резко втянула в себе воздух, но я продолжал. — но я не мог этого сделать, просто не мог. Китнисс, я такой ужасный эгоист во всех смыслах. Я держался от тебя подальше, мучаясь чувством вины, что причинил тебе боль, и делал тебе этим только больнее, верно? — она грустно кивнула, борясь со своими чувствами. — Будь я действительно порядочным человеком, я бы ушел и жил в пекарне, тогда бы я больше не мог снова поднять на тебя руку.

Китнисс замотала головой, и я умолк, чувствуя, что, пока говорил, правда раскрылась сама собой.

— Люди вечно мне толкуют какой я, мол, хороший. Славный, добродетельный и все такое, но, черт побери, Китнисс, это не так. Я эгоист, жадюга и я могу сделать тебе больно. Понимаешь, любовь, по-моему, не поддается обстоятельствам, и не исчезает оттого, что человек, которого ты любишь, вне твоей досягаемости. Даже недостойные люди кого-то любят! Это как отправная точка, и что бы ни случилось, все провалы и разочарования не способны это изменить. Я все равно люблю тебя, даже если не достаточно хорош для тебя… — Китнисс пыталась вмешаться, но я поднял руку в предупреждающем жесте. – Нет, не надо убеждать меня, что человек, запрограммированный убить женщину, может быть для этой женщины достаточно хорош. Но я не справился, Китнисс. Я не могу держаться от тебя подальше.

Положив руки на бедра, я пытался вдохнуть поглубже, сердце бешено колотилось в груди.

— В этом и заключается моя проблема. Мне хочется тебя защитить от всего на свете, и от себя самого, если это необходимо. Но я не в силах от тебя отступиться. Хотя я в любой момент могу впасть в неистовство и действительно тебе навредить, уйти я не могу. Не могу и всё. И это не изменится, я самый худший вариант для тебя, и что тут делать — я ума не приложу.

На лице Китнисс были написаны жалость и боль, но я не знал, как еще ей можно было растолковать всю абсурдность моего положения. Она осторожно перешагнула через древесные обломки и мусор, подошла ближе, и начала выбирать щепки и кусочки коры из моих волос.

- Пит, я тоже не знаю, что тут можно поделать. И, думаю, нужно ли вообще что-то специально делать. Мы можем поговорить с Доктором Аврелием, может, у него есть идеи как сладить с твоими жестокими приступами, и что могу сделать я, но если даже нет, ничего страшного. Мы с тобой оба сильно изломаны, но ведь мы все равно можем быть вместе. У других вообще никого нет. — она улыбнулась милой, грустной улыбкой. — Только не уходи. Ты моя полярная звезда, я просто потеряюсь без тебя.

Я едва мог дышать — от холода, от облегчения, что она меня поняла, и как всегда — от того невероятного факта, что она меня любит. Притянув ее к себе, я не выпускал ее из своих объятий пока ледяной ветер, игравшийся с верхушками деревьев, не пробрал меня до костей, забравшись под пальто. Было и правда холодно, и Китнисс уже продрогла.

— Пойдем домой, — сказал я, стуча зубами. — Наверное, мне нужно извиниться перед Хеймитчем.

Китнисс подалась назад и взглянула на меня.

— Правда? Надо же! Обычно это я ему хамлю.

— Ага, но это он первым дал мне знать, что я эгоистичная задница, и я нехорошо на это среагировал. Не его вина.

Она одарила меня тяжелым взглядом.

— Прекрати извиняться! Не желаю больше слышать от тебя, в чем ты еще виноват. Капитолий сотворил все это с тобой, с нами. Нарочно ты никогда в жизни никому не причинишь боль, — она обеими руками взяла меня за голову. — Веришь ты в это или нет, но ты и впрямь слишком хорош, чтобы сделать это.

Я лишь кивнул, и мы направились домой. Склоняясь под порывами холодного ветра, я все же обхватил Китнисс рукой за плечи, и мне стало гораздо лучше, чем было всю неделю.

***

Хеймитч, впустив меня в свой дом, не спешил принимать извинения. Он долго хмыкал и ворчал, вновь и вновь повторяя как нелегко ему пришлось: готовить самому себе завтрак в нашем пустом доме. Его брюзжание стихло лишь когда я выложил перед ним коробку со свежими пирожными и каравай свежего хлеба с ягодами, его любимого.

Пока на дворе был собачий холод, я с нетерпением ждал каждого воскресного дня, уставая за неделю таскаться по снежным заносам в пекарню. Порой мы оставались в квартирке наверху, но я предпочитал, если возможно, ночевать все-таки дома. В это воскресенье Хеймитч явно набивался к нам на ужин, но приглашения так и не дождался. У меня были другие планы на вечер, и они включали лишь меня и Китнисс.

— Нам нужно будет сделать кое-что для пекарни, — сказал я ему в оправдание.

— Пекарня, поди ж ты. Да вы, ребята, хуже диких кроликов, — раздраженно пробурчал он.

Проигнорировав его замечания, я отправился домой, чтобы претворить свои планы в жизнь.

***

— Не врежься в стол, — предупредил я Китнисс, которая с завязанными глазами шла по коридору вслед за мной. А не завяжи я ей глаза, она бы подглядела, что творится в гостиной, и весь сюрприз, который я для нее приготовил, пошел бы насмарку.

— Да куда же это мы? — произнесла она, нервно смеясь.

— Давай. Надеюсь, тебе понравится, — сказал я, осторожно приоткрывая дверь и заводя ее внутрь.

Подведя ее поближе к разожженному очагу, я снял импровизированную повязку с ее глаз. У меня мелькнула мысль, как ее можно было бы использовать, но сейчас я лишь сложил ее и убрал в карман. В другой раз, подумал я, лукаво усмехаясь про себя.

Стоило Китнисс открыть глаза, как она завороженно выдохнула:

— Пит!

По всей комнате, на каждой горизонтальной поверхности, стояли горящие свечи, и их теплое сияние соперничало с бушевавшим за окном злым ветром, который клонил деревья к земле. Один удачно брошенный комплимент, и Эффи радостно выдала тайну своих драгоценных свечек, в том числе. где их надо заказывать и какие меньше всего чадят. Перед камином были расстелены толстые одеяла, которые я притащил из гостевой комнаты — так вот я изощренно отомстил этому неприветливому пространству. В маленькой кастрюльке на огне булькал горячий шоколад, распространяя вокруг свой непередаваемый словами аппетитный запах. Из крайне редко в нашем доме используемого проигрывателя звучала нежная инструментальная композиция, так что когда Китнисс, наконец, совладала с первым шоком, я притянул ее к себе и медленно стал покачиваться вместе с ней в такт музыке.