Good Again (СИ)

Я колебался — в наших школах почти не изучали поэзию, не считая патриотических стихов и песенной лирики, так что я в ней не особо разбирался. Но стоило мне начать читать, я что-то в этих рифмованных —, а порой и нерифмованных — строчках стало задевать меня за живое. Смелые сравнения поражали, и вскоре я окунулся в мир слов, о существовании которого прежде и не подозревал. Неразрешимая загадка — как мне любить женщину, для которой я был опасен — поблекла на фоне метафор, маячивших на этих страницах. И каждая строка при этом вела меня к ней — была ли она девушкой, протирающей бамбуковые створки зеркала от росы, или темноволосой красавицей, встающей из ванной, с которой течет целая река воды. В каждом их этих стихотворений мне виделась Китнисс, и на сердце от этого становилось только тяжелее.

Внезапно я почувствовал, что уже не один, и, подняв глаза, обнаружил, что в дверях стоит Китнисс. Сложив руки на груди, она смотрела на меня с упреком.

— Вернулся бы ты в постель, — прошептала она ожесточенно.

— Я скоро буду. Просто читаю…

Она замотала головой.

— Нет. Прямо сейчас. Я от этого устала. Вернись в нашу постель и оставайся там, как прежде.

— Китнисс, я сам себе не доверяю, — выдавил я, не в силах посмотреть ей в лицо.

В ее серых очах полыхнул опасный огонек.

— Хорошо. Если ты настаиваешь, и если дальше собираешься так поступать, я не собираюсь умолять, — она резко развернулась и ушла.

Если бы я не был таким трусом, то сразу бы встал и пошел за нею следом. Но так как я именно им и являлся, то я остался сидеть в кресле, дожидаясь очередного восхода солнца.

***

Проснувшись, я почувствовал, что у меня затекло все тело — я вырубился прямо в кресле, поэтическая книжица беспомощно валялась на полу обложкой вверх. Я встряхнулся, отгоняя сон, и поднял ее, рассеяно покрутил в руках, когда услышал стук в дверь. Заставив себя подняться на ноги, я, пошатываясь, направился к двери, и обнаружил за нею Хеймитча.

— Привет, — пробормотал я, впустив его и безмолвно приглашая следовать за собой.

— Что нынче на завтрак? — спросил он, заинтересованно оглядываясь на нашей кухне.

Я лишь пожал плечами, налил воды в чайник и поставил его на огонь.

— Так, сегодня каждый сам по себе, — раздался из кладовой голос Китнисс. Когда она оттуда показалась, ее охотничья сумка уже была набита провизией, а за спиной торчали лук и стрелы.

— Куда ты идешь? — спросил я, испытывая неловкость после событий прошедшей ночи.

— На охоту, — ответила она, и лицо у нее оставалось каменным. Она кивнула Хеймитчу и выскользнула за дверь, ни слова больше не говоря. Ментор вопросительно изогнул бровь.

— Да у вас тут, внутри, атмосфера похолоднее будет, чем снаружи, — заметил он, усаживаясь за стол.

— Ничего такого, — ответил я, и тут же уронил неловко прихваченный горячий чайник обратно на плиту.

— Ничего? И почему вы тогда оба похожи на ходячих мертвецов? — съязвил он, рассеянно почесывая живот.

У меня резко испортилось и без того не самое радужное настроение.

— Мы просто не высыпаемся, полагаю, — пробормотал я.

Хеймитч внимательно оглядел меня с головы до ног.

— Это ведь связано с твоим недавним приступом, разве не так?

Я грустно усмехнулся.

— Возможно, отчасти, — я бросил взгляд туда, где за столом пустовало место Китнисс, и почувствовал, как во мне буйным цветом распустились угрызения совести. И я погрузился в смутные мысли о Китнисс и о том, и как мы с ней прежде проводили воскресное утро, пока не начался весь этот кавардак последних дней. Оторвать меня от размышлений удалось лишь краюшке хлеба, ловко пущенной мне в голову.

— Эй! — воскликнул я, — Не смей играть с едой!

Хеймитч лишь изогнул губы в ехидной усмешке.

— А ты не отвлекайся, когда я с тобой разговариваю. Я думал вы, ребята, разобрались и сгладили острые углы. Раз вы все еще живете вместе, — и он сделал глоток из своей фляжки.

— Ей небезопасно находиться рядом со мной, вот в чем проблема. Но я не могу уйти. Я не могу… ничего делать… без неё, — я набрал в легкие побольше воздуха. — Так что я перебрался спать в гостевую комнату, — выдавил я из себя наконец признание.

Хеймитч кивнул.

— И от этого тебе не стало легче, верно? — спросил он.

— Нет, на самом деле нет. Ни мне, ни ей.

— Так прекрати. Какой смысл, если вы оба от этого мучаетесь. И из тебя паршивый собеседник, когда ты не выспался, — буркнул он.

— Ты не понимаешь. Я могу ей навредить.

— На самом деле я прекрасно все понимаю. Но если она готова пойти тебе навстречу, то довольно эгоистично с твоей стороны тянуть одеяло на себе и создавать ситуацию, в которой вы оба страдаете.

Меня застали врасплох.

— Эгоистично? Я стараюсь держать от нее подальше для ее же блага. Это не эгоизм! — возразил я.

— Ты думаешь, что держишься от нее подальше ради нее самой. Но на самом деле ты это делаешь для себя любимого, потому что, глядя на нее, мучаешься чувством вины, и это тебе неприятно. И это ни в малейшей степени не ради Китнисс, так что да, это эгоистично — Хеймитч снова запрокинул фляжку, и мне оставалось лишь поражаться, до чего же он с ней уже сроднился.

— Не надо оборачивать все это против меня. Я не хочу проснуться однажды и обнаружить труп Китнисс! — заорал я в гневе.

- Эй, если уж ты спрашиваешь моего мнения, не извращай потом то, что я сказал. И я не собираюсь щадить твои чувства, когда говорю правду, я не предназначен говорить людям то, что они хотели бы услышать. — ответил он, мрачно хмыкнув про себя. — И ты не можешь быть всегда хорошим, Святой Пит.

Меня так распирало от гнева, что я не мог больше оставаться в его обществе.

— Ни хрена ты не понимаешь! — выплюнул я, направляясь к вешалке в прихожей. Хеймитча мои резкие манеры явно повергли в изумление.

— Я намерен прогуляться, — заявил я, хватая свое зимнее пальто и шарф, и не потрудившись даже толком застегнуться топая к двери. — Кухня официально закрыта, — прорычал я и громко хлопнул дверью.

***

Пока я строевым шагом маршировал в сторону леса, в голове у меня стучали слова Хеймитча, атаковавшие мои тщательно выстроенные умственные построения. И я неожиданно обнаружил себя посреди полупрозрачной оголенной рощи, и понял что не помню, как тут очутился. Осмотревшись, я заметил неподалеку ветшающий забор, и испытал облегчение: каким бы мудаком я ни был, но мне хотя бы не придется добавить к списку моих провалов блуждания по зимнему лесу.

Ведь в глубине души я знал, что Хеймитч прав.

Думая, что защищаю Китнисс, я вместо этого сделал нас обоих несчастными. И то, что я оказался таким, вечно жалеющим себя эгоистом, заставило меня возненавидеть себя еще сильнее. Я не мог немедленно набрать номер Доктора Аврелия, но подозревал, что он сказал бы мне то же самое, просто несколько более сложными словами. В голове у меня застучало, и на сей раз я не стал бороться с действием яда ос-убийц, с ревущим во мне гневом. А я был зол. Да что там, мной овладела такая мрачная ярость, что от все тело затрясло в жестоких конвульсиях. Мы столько всего преодолели, прошли столько ужасных испытаний. Но все равно все оставалось по-прежнему: у нее — кошмары, у меня — приступы. Я чуть не закричал, так это было несправедливо.

Схватив упавшую наземь толстую ветку, я ожесточенно колотил ею по древесному стволу, так что она разлетелась в щепки. Но и этого мне показалось не достаточно, и тогда я принялся расправляться с окружающей меня промерзлой растительностью, ворочать камни и запускать ими в ледяную чащу. Мой расщепленный разум намечал для них множество мишеней: Президент Сноу, миротворцы, которые еженощно вытаскивали меня из камеры, разнеженные капитолийцы, которые десятилетиями тешили себя зрелищем умирающих детей. Я был весь засыпан сухими листьями и снегом, но все еще бесновался, круша объекты моей ненависти, пока перед моим мысленном взором не встало лицо Китнисс и мне не захотелось, всей исковерканной частью моего сознания, и ей причинить боль. Тогда-то моя ярость и утекла, как грязная вода в сливное отверстие.