Ангелы не умирают

– Мы оба знаем истинную причину, яблоко раздора и причину твоей воздержанности, – голос Энджела звучал шелковистой удавкой, гладкой и приятной на ощупь, но таящей за собой угрозу. – И ты не будешь рад услышать его имя.

– Конечно не буду, – на сей раз голос Ливиана звучал со злостью. – Ты находишь эту тему поводом для шуток?

– Поводом для шуток? Дайка подумать? Пожалуй, нет. Да и разве я шучу? Я серьёзен.

– Заканчивай кривляться. Это отвратительно.

И Ирис на этот раз была с Ливианом согласна.

– Стоишь тут, ломаешься, – неприязненно поморщился Ливиан. – Смотреть тошно. Чего ты добиваешься, Эндж?

– Хочу, чтобы ты наконец отбросил на фик свою напускную сдержанность и показал свой истинный норов.

– И на кой чёрт тебе это надо?

 – Хороший вопрос. Ладно, сочтём это личным бзиком и капризом. Ну что? Не решаешься? А минутой назад мне показалось, что ты уже близок к тому, что можно назвать искренностью? Но ты, похоже, во всём двуличный притворщик.

– Слушай, а тебе на уроки не пора?

– Не пора, – засмеялся Энджел. – Как не крутись, а я всё равно заставлю говорить на неприятную тему, которую ты с таким старанием избегаешь.

– Ты хочешь поговорить об Артуре? Отлично. Давай поговорим. Возможно я даже сочту, что ты не такая глупая, бесчувственная и бессовестная скотина, какой хочешь казаться.

Энджел снова рассмеялся.

На этот раз в его смехе звучали почти истеричные нотки:

– Проблема-то в том, что я не хочу казаться бесчувственной и бессовестной, а уж тем более глупой скотиной. Просто я такой и есть. Ну да не об это речь. Вернёмся к нашим баранам. Вернее, к одному бедному барашку. Тебя бесит или удивляет, что я не интересуюсь твоим драгоценным младшим братцем, Ливиан, так?

– Нашим братцем, если уж на то пошло. И да, так. Меня в данном конкретном случае бесит абсолютно всё. Начиная с того, что ты запудрил ему мозги, заставив влюбиться в тебя. Ваше общение привело к тому, что, окончательно свихнувшись, он решил свести счёты с жизнью.

– Я вообще-то предупреждал, что ни черта у него не выйдет, – жест, с каким Энджел пожал плечами, можно одинаково было счесть нервным или легкомысленным. – Но он меня не послушал.

– А ты не мог заставить его себя послушать?! Но ты же ведь и не пытался? Не удивлюсь, если идея сигануть с небоскреба принадлежала тебе.

– Ну… он всё ныл и ныл, что ничего не действует. Ни яды, ни пистолеты, ни кинжалы. Я действительно подкинул идейку, что прыжок без парашюта с трехсотфутовой высоты может оказаться решением проблемы.

– Ах ты… – руки Ливиана схватили за ворот пальто и сжались с такой яростью, словно хотели удушить стоявшего перед ним кривляющегося паяца. – Решением проблемы?! Вот бы и прыгал сам!

– Убери руки. Сам же знаешь, жест эффектный, но толку – пшик.

– Если ты такой смелый и наглый, что же ни разу за все эти месяцы не зашёл навестить бывшего любовника, с которым был не разлей вода? Уверен, Артур был бы рад тебя повидать. Ему не хватает общества, ведь кроме меня желающих теперь с ним общаться нет.

– А в чём проблема? Ты же хотел получить его в полное пользование? Вот и забирай!

– Ах ты мразь!

– Есть новость поновее?

– Всё играешь?! Это для тебя игры? Ты, малодушный подонок, вот ты кто такой, Энджел. За всё это время у тебя не хватило духу прийти и посмотреть Артуру в глаза. И ты прав. Зрелище, доложу тебе, паскудное. То, что удалось отскрести от асфальта, не умирает, но и не живёт.

Полудохлая кукла, не способная без моей помощи перевернуться с бока на бок, совсем как простые смертные, которых ты так презираешь – жалкий паралитик. Его кости не желает срастаться, а внутренние органы – функционировать. Пытаются, раз за разом, восстановиться, но ничего не выходит, кроме непрекращающейся ни днём, ни ночью боли. Обезболивающие и наркотики не действуют.

Так что твой нежный и отзывчивый на идиотские затеи любовник заперт в своём теле, как в личном аду. И я с ним, заодно, тоже.

Я вынужден наблюдать эту агонию раз за разом, осознавая, что помочь ничем не могу.

И чем дольше я это наблюдаю, тем да, больше тебя ненавижу.

Это несправедливо! Почему с тебя всё как с гуся вода? Развлекался ты, а платим мы.

И в такие моменты я испытываю по отношению к тебе очень горячее желание: взять, сжать пальцами твоё горло и душить. Душить до тех пор, пока не вытрясу твою грязную душу из твоего тела. Или не сверну к чёртовой матери шею. Чтобы ты свалился рядом с Артуром, такой же поломанной куклой.

Я хочу, чтобы на его месте оказался ты.

Лицо Энджела напоминало белую алебастровою маску.

На последнюю реплику Ливиана он криво ухмыльнулся одним уголком рта:

– И ты бы ухаживал за мной так же, как ухаживаешь за Артуром?

– Вот это вряд ли. Я предоставил бы такую честь нашей стерве-сестричке. Уверен, она бы о тебе позаботилась. Без особой радости, но позаботилась бы.

– Это всё?

– В общих чертах. От души надеюсь, что сказал тебе то, что ты хотел услышать, братец.

Дверь снова зазвенела мелодичными колокольчиками.

В зеркале теперь отражался лишь один юноша.

С белым как мел лицом и чёрными, как безлунная ночь, глазами.

Мир вокруг словно лишился звуков. Было удивительно тихо.

Гнев Ирис куда-то испарился. Как будто тот Энджел, о котором она грезила раньше, просто взял и куда-то испарился. А на нового, непонятного, пугающего, вроде как злиться то ли страшно, то ли смысла нет?

Словом, и в голове, и в душе царили полная неразбериха и сумятица.

Ей бы время, чтобы успеть со всем этим разобраться, разложить по полочкам.

Только времени не случилось.

– Привет, Фиалка. Как понимаю, ты тут с самого начала расположилась? И как кино? Было интересным?

Вздрогнув, она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

Сердится? Или ему всё равно?

 – Я бы так не сказала, – ответила она ему в тон, сама удивляясь тому, как спокойно и ровно звучит её голос.

– Тебя мама не учила, что подслушивать не хорошо?

 – Нет. Мама надеялась, что я до этой истины сама дойду. Но постулат этот весьма спорный. Подслушивая, можно узнать много полезного.

– И что полезного ты сейчас для себя услышала?

Взгляд у Энджела был тяжелый. Он и раньше-то придавливал, как гробовая плита. А сейчас было и того хуже.

Наверное, следовало испугаться? Пьяный психопат, полумрак, никого кругом. Но Ирис не чувствовала страха.

Она хотела бы почувствовать, но – нет.

Опустошённость. Разочарование. Горечь. Всё это присутствовало в её чувствах сейчас.

А страха отчего-то не было.

– Ты совсем не такой, каким я тебя себе нарисовала.

– Мне за это извиниться? – саркастично приподнялись словно нарисованные брови Энджела.

 – А смысл? – передёрнула плечами Ирис. – Если тут кому-то и следует извиниться, так это мне. Если хочешь, я так и сделаю. Мне следовало сразу дать знать о моём присутствии. Но, откровенно говоря, я рада что этого не сделала.

– Вот как? Это почему же?

– Потому что вам нужно было выговориться. А мне полезно всё это услышать.

– Если для тебя всё это так приятно и полезно, что же у тебя вид такой, будто плакать собралась?

– Я не собираюсь плакать! – возразила Ирис с куда больше горячностью, чем ей бы хотелось.

 – Может быть и не собираешься. Но тебе как будто хочется?

– Тебе это кажется забавным?

Энджел покачала головой:

– Почему все думают, что я такой уж весельчак? Вроде не такой уж у меня жизнерадостный вид? Нет, меня нисколько не забавляют твои слёзы. И ситуация в целом смешной не кажется. У закона Подлости весьма странная специфика. Почему из всех школы именно ты, Фиалка, оказалась свидетелем нашем… хм, миленькой беседы?

– А тебе не всё равно? – упрямо вздёрнув подбородок, спросила Ирис.

Подхватив его пальцами и заставив замереть, Энджел посмотрел Ирис в глаза долгим, словно вытягивающим душу, взглядом:

– Как ни странно, нет.