Лабиринт памяти (СИ)

— Даже так, Грейнджер? То есть ты хочешь сказать, что все это шоу, которое ты устроила через пару минут после того, как увидела меня с Лаурой, было твоим искренним порывом подарить танец тому бедолаге? Кстати, ты меня ещё должна поблагодарить, что я избавил тебя от его общества. Не знаю, может мне показалось, но танцевать с ним тебе было не слишком… Комфортно.

Малфой изо всех сил старался говорить спокойно, расслабленно, но, все же, Гермиона уловила едва заметное раздражение в его голосе. Поразительно, но, похоже, он действительно её ревновал, и осознание этого факта придало ей уверенности.

— Именно поэтому ты так бесцеремонно «украл» меня у Матео? — скептически выгнула бровь Гермиона, всем видом показывая, что не очень-то доверяет его словам.

Драко усмехнулся.

— Нет, Грейнджер, просто мне надоело наблюдать за тем, как он пытается залезть к тебе в трусы.

Гермиона резко вскинула на него пораженный взгляд. Малфой спокойно наблюдал за ней, иронически приподняв уголки губ, и этим жутко раздражал. Ей хотелось так много ему высказать, но по какой-то причине она просто не могла подобрать слов, чтобы описать все те эмоции, которые вызвали в ней такие бесцеремонные слова.

— Он не… — жарко начала она, но тут же осеклась, увидел, как насмешливо взлетели брови Драко вверх. Густо покраснев, Гермиона выпалила первое, что пришло ей в голову. — И вообще, с каких пор тебя это волнует, Малфой?

Он внимательно посмотрел ей в глаза. Усмешка померкла на его лице, и во взгляде появилось что-то такое темное, от чего тело Гермионы обдало мурашками.

Немного помолчав, Драко наконец ответил, понизив голос:

— А ты как думаешь?

Гермиона на секунду замерла в его объятиях, задержала дыхание, и, казалось, время остановилось на этот короткий миг. Они смотрели друг на друга, напряженно, пораженно, словно только что осознали, насколько далеко между ними все зашло. Перед глазами Гермионы вихрем пронеслись все те постыдные, но такие пьянящие, дурманящие воспоминания об их едва не состоявшейся близости, и она была уверена, что в этот момент они думают с Драко об одном и том же.

Словно прочитав её мысли, Малфой вновь продолжил медленно покачиваться в такт музыки, а в следующий момент развернул Гермиону спиной к себе. Со стороны казалось, в этом их движении не было ничего особенного, так, обычное продолжение танца, но для неё было особенным абсолютно всё. Внезапно ощущения от прикосновений Малфоя обострились, тело, словно оголенный провод, стало болезненно чувствительным, и когда Драко жарко прижал её к себе, с её губ едва не сорвался стон. Она чувствовала его напряженную плоть сквозь одежду, ощущала, как медленно, требовательно скользят его ладони от талии вверх, и это заставило её сердце стучать быстрее. Совершенно неожиданно она вспомнила, что где-то поблизости находятся Гарри и Рон, что они в любой момент могут увидеть её и Малфоя, увидеть их танец, если так можно было назвать столь интимный, будоражащий кровь контакт. И эта мысль так странно её взволновала, что дыхание сбилось, мысли совершенно спутались, и когда Драко случайно, едва ощутимо, скользнул ладонями по её груди, она не смогла сдержать судорожный вздох. Малфой не заметил этого, вернее, Гермионе хотелось верить, что он не заметил, ведь она так отчаянно по-прежнему боролась со своим желанием, что просто не могла позволить думать ему, что она все ещё хочет его. Но против своей воли позволяла.

Внезапно Драко очень мягко обхватил её одной рукой поперек талии, а другой — чуть ниже шеи и резко притянул к себе, от чего Гермиона тихо охнула.

— Знаешь, Грейнджер, я всегда знал, что тебе надо учиться на Слизерине, — мягко прошептал он ей, слегка коснувшись губами её уха, и от этого её тело вновь покрылось мурашками, в который раз за этот вечер.

— Почему же? — слабо выдавила из себя Гермиона, не в силах воспротивиться тому влиянию, какое оказывали на неё его прикосновения.

— Ну, начнем с того, что ты слишком умна для Гриффиндора, слишком амбициозна, хотя, все же, основная причина в другом, и это я понял лишь сегодня.

На какое-то время он замолчал, продолжая покачиваться вместе с Гермионой в такт мелодии, которая, казалось, будет длиться вечно, но вскоре вновь заговорил жарким шепотом:

— Я еще никогда не встречал никого, кому бы так шли слизеринские цвета. Учиться на Гриффиндоре, когда ты настолько сексуальна в зеленом цвете, просто было непростительной ошибкой с твоей стороны, Грейнджер. Уверен, ты была бы восхитительна в слизеринском галстуке.

После этого он едва заметно прошелся губами вдоль её шеи и когда слегка коснулся её обнаженной кожи на затылке, Гермиону словно ударило током. Она судорожно всхлипнула и, вырвавшись из объятий Драко, резко развернулось к нему лицом. Внизу живота все скрутило от болезненного возбуждения, дыхание участилось, а сама она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но замерла. Глаза Малфоя были темны, словно море, в которое она вглядывалась совсем недавно, на лице не было и тени улыбки, и он смотрел на неё таким взглядом, что она едва поборола желание притянуть его к себе и впиться в его губы поцелуем. Они стояли так какое-то время, угрюмо вглядываясь в лица друг друга, и, тяжело дыша, отчаянно боролись с собой. Наконец, Драко сделал небольшой шаг к ней навстречу, и Гермиона почти почувствовала тот жар, который исходил от него.

— Нет. — Её голос дрогнул, когда она сказала это простое, но такое важное слово, и он остановился.

Малфой не стал удерживать её, когда она попятилась назад, не схватил её за руку, когда она развернулась и зашагала прочь. Он просто смотрел на неё и не смел пошевелиться.

Гермиона была уверена — он не хуже неё понимал, что она хотела сказать «да», но как всегда соврала. Просто сейчас ложь спасала их обоих от неминуемого разрушения, а в том, что оно наступит, не сомневался никто из них двоих. И до тех пор, пока это их спасает, она будет говорить «нет», а он будет слышать «да», но, все же, сдерживать себя.

Пока кто-то из них окончательно не сломается.

***

Он наблюдал за ней весь вечер. Конечно, она видела его, но отчаянно игнорировала, игнорировала упрямо, от души, так, как умеет только она. Прошло три года, а она не изменилась ни капли: всё то же миловидное, живое лицо, та же по-девичьи хрупкая фигурка, и, конечно, тот же огненный характер, прямо под стать цвету волос.

Она смеялась, улыбалась тому, кому сейчас он завидовал больше всего. Тот, другой, по-хозяйски обнимал её за талию, изредка быстро целовал, и наверняка уже успел привыкнуть к ней, как привыкают к красивой вещи или к чему-то новому, но уже полюбившемуся: поначалу восхищаются, а потом воспринимают, как должное. А она отвечала на его ласки, откликалась на прикосновения, и со стороны они казались вполне себе счастливой парой, если бы не одно «но»: она не смотрела ему в глаза. И это было главным показателем того, что что-то не так.

Блейз видел, как она нервничает, места себе не находит, но он не знал, что послужило тому причиной. Конечно, ему хотелось бы верить, что она так нервничает из-за него, но он не был настолько самоуверенным, чтобы уповать на это. К тому же, после того, как она, оставшись наедине с Грейнджер, поговорила с ней, и та куда-то ушла, Джинни, хоть и пыталась изображать беззаботность, всё же приуныла ещё больше. Поттер с Роном, кажется, не заметили этого, наверняка, привычно не заметили, как и многие, кто не замечал, сколько тоски в душе этой с виду жизнерадостной девушки. И лишь он, Блейз, видел её насквозь, лишь его Джинни никогда не могла обмануть. Он знал, когда ей плохо, а когда хорошо, знал, когда весело, а когда грустно. А раньше он ещё и знал причины, из-за которых она смеялась или плакала, да и вообще, испытывала какие-либо эмоции, и именно поэтому сейчас было больнее всего осознавать, что теперь эта его привилегия безнадежно утрачена, как и утрачено все то, что их когда-то связывало с ней, с той, которую он…

Они с Малфоем развлекались от души, пили дорогой огневиски и не слишком охотно, но все же поддавались на уговоры случайных девушек потанцевать с ними, хотя Блейз знал наверняка, что им двоим не до веселья. Они не обсуждали запретную тему отношений Драко с Грейнджер, как, собственно, и не говорили о том, что у самого Блейза на душе.