Правда (СИ)

Вот и сейчас все они улыбались, алкоголь придавал смелости этим провинциальным простушкам и они, надеясь на взаимную симпатию, подмигивали мне, пытались начать разговор, приглашали танцевать. Сидя за барной стойкой, я наблюдал за ними, как за дикарями. Вот оно, лицо среднестатистического человека. Я знал, что будет дальше. Половина из них напьется и поедет друг с другом, кто куда. Скорее, в свои общежития. А утром им будет неловко.

Я сделал глоток из своего стакана. Вермут. Сигареты. Ага, вот они. Куда я дел зажигалку? Левее от меня сидел какой-то денди. Черный костюм, белая сорочка, черный тонкий галстук. «Ничего лишнего», — подметил я про себя. Я заметил этого парня еще на входе в клуб. Он стоял возле мерседеса S-класса и курил. Костюм, броги, красные носки, пальто и шарф на узел, длинные волосы, зачесанные назад. Ну, прекрасно, хоть кто-то такой же больной, как я.

Я всегда одевался с иголочки. Видимо, эту любовь мне привили бабушка и мама. Дело в том, что бабушка работала в сфере моды, у нее был свой небольшой магазинчик с хорошей, но довольно дорогой женской одеждой. К тому же меня вырастили женщины — все это не могло не оставить отпечаток на моем вкусе. Я пришел в сером костюме, брогах на высоком каблуке с причудливыми узорами на носке, сером пальто в крупную клетку, черной бабочке и такой же рубашке. Не стоит объяснять, что среди первокурсников я очень выделялся. Парни мне завидовали, а девушки восхищались.

Я смотрел на этого модника. Что-то в нем было, его взгляд был направлен в никуда, в пустоту. Раньше я его не видел. Он повернулся и посмотрел на меня, пришлось быстро отвести глаза. Всегда не любил эту неловкость, когда ты пытаешься разглядеть кого-то украдкой, а твой объект изучения, будто разоблачив тебя, замечает это и бросает на тебя вопросительный и одновременно возмущенный взор.

На мое удивление парень подошел и дал мне зажигалку Zippo. На ней была гравировка «From loving father to his son. 1978 year».

— Благодарю. — Я протянул зажигалку обратно.

— Вас украли со свадьбы?

— Видимо, вас тоже. — Я слегка ухмыльнулся.

— Гарри.

— Абель. — Парень в ответ лишь кивнул головой и повернулся к танцующей толпе.

— Эта музыка. Еще немного, и мои уши начнут кровоточить.

— Да, музыка прекрасна, — ответил я с сарказмом.

— Филистеры. Тысячи лет развития нашей цивилизации привели нас к этому. Люди танцуют под ужасно замиксованое ретро из девяностых. Девушки хищно ищут глазами того, кто смог бы удовлетворить их финансовые потребности, а парни — кусок мяса послаще.

— Разве что-то изменилось?

— В каком смысле?

— Это наши физиологические потребности. Они первичны. Просто произошла подмена ценностей. — Мне приходилось говорить намного громче, чем обычно, музыка заглушала звук моего голоса.

— Это понятно. Но куда подевался шарм у этих девушек? Где та женственность, которой восхищались великие писатели? Здесь даже нет места для фантазии и воображения. Чем больше ты оголишься, тем привлекательнее будешь выглядеть в глазах этих обывателей. Недоступность, подавляемое желание, которое испытываешь при общении с девушкой — вот что должно вызывать восторг… А сейчас. Нет никакой загадки. Все наружу… — Он посмотрел на меня. — А они? Они что, лучше? — указывал он рукой в направлении людей, а я не совсем понимал, о ком речь. — Ах, а где же эта чопорность? Эти нравы и джентльменское воспитание, самоотверженность, понятие чести, достоинства? Нет никакой романтики. Куда пропало то поведение? Те принципы? — Гарри поднес стакан к губам. «Ого, — подумал я про себя. —Какой позитивный».

— Глобализация, промышленная и техническая революция, свобода слова, равноправие. — Я посмотрел на него, а он в ответ одарил меня улыбкой, и мы гордо сделали еще по глотку. — Фамильярность и меркантильность — вот что сейчас считается нормой.

— Странно, что мы раньше не встретились. Я не видел тебя на своем факультете.

— Я на международном менеджменте.

— А я на управлении персоналом.

— У нас ведь бывают общие лекции.

— Я нечасто там появляюсь, скучно.

— С этим не могу поспорить.

Мы чокнулись и стали лучшими друзьями на следующие три года, хотя слово «друзья» не совсем подходило нам. Скорее мы были братьями, которых разделили в детстве. Настолько мы были близки по духу. Нас сплотили не только общее мировоззрение, интересы, увлечения, но и одиночество. Гарри, как и я, ни с кем не общался в университете. То ли дело было в нас, то ли в людях, которые нас окружают. Мы были чересчур разными, и всегда старались держаться вместе, насколько это возможно. Хотя виделись только на общих лекциях и на переменах. Мы были отшельниками. Гарри называли мажором и презирали за это. Его ненавидели за его машину, у него был Aston Martin DB 9. Только представьте, что о нем могли думать его восемнадцатилетние знакомые. Новые гаджеты, дорогие вещи — все это было приправлено его надменностью, высокомерием, наплевательским отношением и явным безразличием ко всему вокруг.

Никогда не забуду, как впервые попал на его участок. Особняк Гарри можно было заметить издалека. Он выделялся на фоне остальных и сразу же бросался в глаза. Помню, какое ошеломляющее впечатление он произвел на меня: высокий забор высотой около двух метров, украшенный вечнозеленой изгородью по всему периметру, металлические ворота с фамильным гербом, посыпанный щебнем подъездной двор. Огромный сад с туями, пихтами, соснами, несколько беседок из дерева, лавки из гранита. Сам особняк был построен из кирпича и покрыт штукатуркой. Сразу после ворот встречала тропинка из большого резного булыжника, а в ее прорезях была утоптана трава. Дорожка длиной метров в тридцать вела к главному входу, а перед ним стоял фонтанчик, украшенный глиняными русалками. Дом был в три этажа, на втором расположилась большая просторная терраса. На второй этаж можно было попасть как изнутри дома, так и снаружи, через две гранитные лестницы по бокам. Я преодолевал двадцать ступенек, держась за поручень, и оказывался на террасе, с которой открывались все владения Гарри. Тут было столько зелени. А на заднем дворе находился искусственный ручей и небольшая гранитная лавочка рядом с ним. Дом был бежевого цвета, а крыша из черепицы — серого. По стенам вился плющ. Огромные панорамные окна украшали все этажи. Я чувствовал себя здесь, словно в другой эпохе.

Мы всегда уезжали из университета вместе, неважно, сколько пар было у каждого из нас, один всегда ждал другого. Улавливая насмешки, завистливые взгляды, мы никогда не подавали виду, что нас это как-то задевает. Мы были выше этого и должны были вести себя так же. Но никто и никогда не посмел бы сказать нам это в лицо. Я и Гарри были убеждены, что достоинство превыше всего.

Нет, с Гарри мы не были идентичны. Мой друг был мизантропом, первые два курса он вообще не мог ни с кем общаться, я никогда не понимал, откуда в нем столько ненависти и злобы. Он любил только двух людей в своей жизни: своего отца и меня. Он был более суров и жесток, нежели я. В нем явно не хватало доброты. Это проявлялось во всем. Бедных людей он называл неудачниками. Пьяниц и наркоманов — биомусором. Про калек говорил, что у всех своя судьба, хотя сам не был фаталистом. Он был очень себялюбив. Наглый и дерзкий. Его мир ограничивался только собственными проблемами, если таковые существовали вообще. Он был законченным эгоистом, баловнем судьбы. Все, что ему было дано от рождения, он воспринимал как должное. А еще он никогда не мечтал, смотрел на вещи прямолинейно. Им можно было восхищаться или испытывать жуткую ненависть, но только не оставаться равнодушным. С годами эта разница между нами росла, создавая пропасть. Мы избегали моментов, где могли произойти конфронтации. Принимали друг друга такими, какими мы были. Даже если кто-то из нас был неправ, мы закрывали на это глаза. Мы любили друг друга так сильно, насколько это вообще возможно между друзьями.