Венгерская рапсодия

Я убедилась, что по крайней мере натянула трусы, прежде чем приоткрыть двери балкона и взглянуть вниз на вымощенную улицу.

Полдюжины мужчин в белых рубашках и черных жилетках играли на своих инструментах перед немногочисленной публикой. Когда я просунула голову в дверь, раздался крик, и все подняли глаза на меня.

Я захлопнула двери и отбежала к стене, сердце бешено колотилось.

Это для меня?

Разумеется, это всего лишь совпадение, нелепое совпадение заставило их всех посмотреть на мой балкон, а крик, когда я открыла двери, раздался потому что… почему-то еще. Так? Вероятно, так. Но никакая сила не заставит меня снова выйти туда в этом помятом постмастурбационном состоянии. Что-то стукнуло о дверь балкона, и я подскочила от неожиданности. Это не был камень, ни что-то тяжелое. Что бы то ни было, оно издало негромкий, глухой звук. Я подкралась к балкону и повернула ключ в замке, все еще прижимаясь к стене. Дверь с треском открылась, снизу раздавались подбадривающие крики. Что-то не позволяло двери открыться шире, поэтому я опустилась на колени, чтобы подсмотреть. Моя рука неловко искала что-то по другую сторону двери, пока я не отдернула ее от резкой боли. Ай! Колючка!

Предметом, ударившимся о балконную дверь, оказалась алая роза.

Это шутка? Или кто-то ошибся?

Но, когда я укололась, кто-то выкрикнул мое имя.

— Руби!

О, боже мой. Я поднялась на ноги и перевесилась через перила балкона, нерасчесанные волосы падали мне на лицо.

— Янош! Какого черта?

Он стоял перед оркестром, широко разведя руки и запрокинув голову: цыганский концерт — для тебя!

— Я думала, ты хотел… — я замолчала и замотала головой.

Люди внизу улыбались, глядя на меня.

— Я ухожу.

— Нет-нет.

Янош разбежался и запрыгнул на балкон нижерасположенной квартиры.

— Ты что? — я была в панике, казалось, он и правда собирается забраться в окно на третьем этаже. — Ты упадешь!

— Я? Нет.

Толпа неистовствовала, подбадривая и свистя, хлопая под все более быструю музыку.

Я смотрела, как Янош подтягивается, упираясь ногами в ставни первого этажа, потом добрался до балкона нижерасположенной квартиры.

Он замер, держась за перила, усмехаясь, глядя на меня, притворяясь, будто вот-вот упадет, отчего я и толпа внизу вскрикивали.

На мгновение он встал — это было по-настоящему опасно — на перила, ни за что не держась, удерживая равновесие, прежде чем подпрыгнуть и схватиться за мой балкон. Его пальцы нащупали мои носки. Я присела и уже была готова шлепнуть его, когда он, наконец, будет вне опасности. Ну, что за глупое ребячество.

Но за этим благоразумным неодобрением скрывались преступные дрожь и трепет. Он старался произвести на меня впечатление каким-то старомодным безрассудством. Так глупо, что это сработало.

Ему оставалось лишь схватиться за перегородки балкона как обезьяне, потом подтянуться на перилах, у которых я стояла, сложив руки, нахмурившись и поджидая его.

— Ты долбаный псих, — поздоровалась я.

— Эй, это неправильно, — возразил он. — Толпа ждет от нас поцелуя.

— Толпа может проваливать.

Я скрылась в квартире, с непреодолимым желанием захлопнуть балконную дверь прямо у него перед носом, но в конце концов, это была его дверь, поэтому я сдержалась.

— Где в твоей душе романтика? — жаловался он, следуя за мной в гостиную.

— Я ничего нелепее в жизни не видела! — воскликнула я, размахивая руками перед его лицом. — Боже мой! Чертовы скрипачи, твои спайдерменовские выходки, да и я выглядела как Ворзель Гаммидж… ах!

— Что такое Ворзель Гаммидж?

— Пугало.

— Что такое пугало?

— Ох, — у меня слов не хватало, и я уже не могла больше рвать на себе волосы от ярости. — Забудь.

— Думаю, что пугало — это что-то очень красивое, даже когда злится.

Не позволь его обаянию тебя обезоружить.

Но его комментарий меня остудил, и я смущенно засмеялась.

— Вот дрянь, думаешь, ты можешь все исправить сладкими речами. Я то еще препятствие, меня не так просто преодолеть.

— С какой стати мне преодолевать тебя? Не понимаю, что ты злишься? Я делаю эти вещи для тебя — приятные вещи. Тебе не нравится?

Он казался по-настоящему уязвленным и смущенным. Я растаяла, опустилась на диван, жестом дав ему понять, чтобы он садился рядом.

— Извини, — сказала я, подавляя раздражение. — Уверена, что ты хотел как лучше. Просто у меня это вызвало некоторый шок. И недоумение. Я не знала, как реагировать, я не привыкла к такому.

— У тебя не было романтичных мужчин? Это проблема Британии?

Я снова засмеялась.

— Возможно. Но, Янош, мне казалось, что я четко дала понять, что не ищу романтики.

— Ты не ищешь романтики, но она тебя находит. Не понимаю, почему ты от нее прячешься.

— Я уже объясняла тебе почему. Это не для меня.

— Не могу с тобой согласиться.

— Тогда мы должны согласиться, что не соглашаемся.

Янош вздохнул.

— Я заплатил этим цыганам.

— Да где ты их вообще отрыл?

— Они работают в ресторане моего дяди. Некоторые работали в моем, когда у меня был свой. Потрясающие ребята. Потрясающие музыканты. Тебе не нравится их музыка?

— Нравится, очень мощная, меланхоличная, но в то же время игривая. Пробуждает желание танцевать и пить палинку.

От этих слов Янош приободрился.

— А этим мы могли бы заняться сегодня вечером. Давай я возьму тебя на ужин к моему дяде, он будет обращаться с тобой, как с принцессой.

Я коснулась его руки.

— Звучит отлично, но послушай, это не свидание, ОК? Никакой романтики. Ты мне очень симпатичен, но мы можем быть только друзьями.

Янош похлопал мою руку на своем плече и замотал головой.

— Ты так говоришь, Руби, но ты так не думаешь.

— Перестань, или я уйду куда глаза глядят.

— Иди собирайся. Или пойдем прямо сейчас, я не против.

В мятом платье и лохматой? Не думаю.

Двадцать минут спустя я уже шла по широкой фешенебельной венгерской улице, держа под руку красивого венгра, на мне мое лучшее платье в пол от Zara и мои единственные туфли на каблуке. Солнце садилось, прогуливались красивые люди, и ощущение момента было совершенным, идеальная картина явно неидеальной жизни сильно впечатляла.

Если б только жизнь всегда была такой!

Мы свернули направо, вошли в двери и, спустившись по лестнице на один пролет, оказались в огромном погребе с танцполом посредине и сценой для музыкантов, кое-кто из них мне уже был знаком. Несколько парочек кружились под музыку, пока остальные ели, пили и смотрели.

— Янош!

Вероятно, знаменитый дядя, что-то произнес по-венгерски, прежде чем по-медвежьи обнять племянника и похлопать его по спине. Казалось, они мило беседуют обо мне и моей национальности, потом дядя обратился ко мне напрямую.

— Англичанка, да? Ко мне ходит много англичан. Аккуратней с Яношем, ладно, он угодник для дам, так вы говорите?

— Дамский угодник, — поправила я, неловко улыбаясь. — Мы просто друзья.

В ответ дядя загоготал и, подмигивая, отошел назад к бару.

— Ну, раз ты так говоришь.

— Боже, — пробормотала я сквозь сжатые зубы, пока официант провожал нас до столика. — Весь Будапешт думает, что мы вместе.

Это же читалось и в озорных усмешках на лицах цыган-скрипачей. Почти сразу один из них, оставив остальных, подошел к нам, играя прямо за моим левым плечом. Это немного раздражало.

— Если дать ему денег, он уйдет, — заметил Янош, протягивая горсть форинтов.

— Так, что мне съесть? — я, нахмурившись, уставилась в меню, которое представало довольно для меня бесполезным. — Гуляш?

— Гуляш — это вкусное венгерское блюдо, но вообще-то это суп, а не то, что представляете себе вы, англичане. Посетители часто удивляются, когда его заказывают.

— Правда? Я в любом случае хочу попробовать. Хочу посмотреть, насколько он отличается.

— Я закажу вина. Может, бутылочку красного «Токая»?