Вторая попытка

Определение: Лощеникус Пижоникус.

Отвратительные характеристики: одет «модно», кичится блестящими штучками, бесконечно трындит о музыкантах, на чьи концерты ходил. Часто поет песни из телешоу, особенно «Я мечтаю о мечте» группы «Отверженные», которых Лощеникус Пижоникус панибратски называет «Отв».

Место обитания: музыкальные магазины.

Определение: Грязникус Первертус.

Отвратительные характеристики: плаш, сальные волосы и темные очки. Садится напротив привлекательных девиц (единственно привлекательных среди всех пассажиров) и тихо поглядывает на них с вожделением.

Место обитания: сексшопы и игровые площадки.

Во время нашего путешествия мы с Бриджит почти не разговаривали, опасаясь, что наши голоса вызовут стояк у Грязникуса Первертуса. Деваться-то из автобуса было некуда.

— Так ты знаешь, куда тебе идти, да? — спросила Бриджит.

— Да.

— Садись на первый или девятый автобус, который идет по 116-й стрит, остановка «Колумбийский университет».

— Я знаю.

— И не дрейфь там.

Я вздохнула:

— Ты мою маму проглотила?

Бриджит хихикнула.

— Помни, я взяла мобильник, так что мы с тобой можем встретиться на Юнион-сквер, если твой Марш Змей провалится.

— Не провалится, — уверила я ее.

Знаменитые последние слова.

Я направилась было к сабвею, как вдруг Бриджит обернулась и задала мне вопрос, который, честно говоря, ошеломил меня:

— Типа, а что творится между тобой и Колумбией?

— Что? Откуда ты…

— Прошлым летом, помнишь? Ты сидела в кофейне с Полом Парлипиано.

— Верно, — сказала я. Я совершенно забыла, что уже говорила Бриджит по поводу Колумбийского университета.

— Так что между вами происходит? В итоге ты подала туда документы?

Бриджит никогда мне не лгала. Ни-ког-да. Так что самое меньшее, что я могла бы сделать, это ответить ей тем же. Какая разница, когда я встречусь с правдой — через пять или через тридцать дней?

— Да, — ответила я. — И все еще жду ответа.

Бриджит подняла красиво изогнутую бровь.

— Твои родители тебя убьют. Правда больно бьет, верно?

— Иди, достань ее, — сказала я.

— О, — отозвалась она, потрясая сжатыми руками. — Не сомневайся, достану.

В течение своего двадцатиминутного путешествия по городу я надеялась, молилась и мечтала, чтобы это путешествие было первым из бесконечной череды. Я ни капельки не нервничала от того, что путешествую одна. Я ощущала себя так, будто знала, куда иду, хотя никогда не была здесь по тому адресу, который выслал мне почтой Пол. Бумажку с координатами я сжимала в кармане, словно талисман. Меня не заботило окружающее, я была слишком сосредоточена на представлении о том, как я поступаю в Колумбийский университет, и Пол становится моим знаменитым гомосексуальным приятелем, просто дар божий. Мы бы ходили по пижонским магазинам на Пятой авеню, радостно визжали бы и топали ногами, едва заслышав на танцполе первые такты песни «Erasure» «Цепи любви». Обсуждали бы парней, которые нам нравятся, и злобно сплетничали бы о тех, кто нам не по душе. Мы были бы более зависимыми и погруженными друг в друга, чем просто друзья, чем любая гетеросексуальная пара на Земле.

Эта фантазия может завести далеко, как и та, что заставляет нас жениться и заводить много-много детей.

Штаб ЛПКУ располагался в общежитии для старшекурсников. Я трижды трезвонила в интерком, пока мне не соблаговолили ответить.

— Что? — раздался нервный женский голос.

— Эээ… Я на Марш Змей.

— Уверена?

— Гм… да.

Она впустила меня, не говоря ни слова.

Дверь в квартиру 3В была открыта, но я с трудом могла различить, что там внутри, ибо у стен и поперек прохода были навалены транспаранты с надписями протеста. «МЫ ИДЕМ ЗА ТЕХ, КТО НЕ МОЖЕТ ХОДИТЬ», — гласил один. «ПРОГУЛКА НИКОМУ НЕ ВРЕДИТ», — было написано на другом. Эти слоганы были ненамного удачнее тех слабеньких лозунгов, которыми Скотти и Мэнда размахивали на том провальном митинге возле школы. Но как бы то ни было, я новичок, и лучше попридержать свое мнение при себе. Одно было ясно: транспарантов было явно больше, чем тех, кто должен был их нести.

— Эти джинсы фирмы «Gap»? — услышала я неповторимый голос Пола Парлипиано. Не совсем приветствие, но лучше, чем ничего.

Я обернулась, внезапно обнаружив эстетическую привлекательность моей слегка пополневшей задницы.

— Да, именно.

Он раздраженно выдохнул:

— «Gap» — дерьмо.

Он пустился в объяснения, что джинсы этой фирмы продаются в магазинах, которые ущемляют права на работу миллионов подростков.

— Я не знала.

— Невежество — это не оправдание, Джессика, — сказал он.

— Гм, хорошо. Прости.

Затем в течение минуты все было хорошо, Пол представлял мне некоторых членов ЛПКУ: афро-американку в хипповой юбке по имени Кендра, маленького испанского хипстера Хьюго, тощего белокожего мальца с дредами по имени Зак. Для людей, которые так пекутся о правах человека, эти были чересчур заинтересованы мной.

Я подкрепилась глотком колы из бутылочки, которую достала из рюкзака, и пришла в готовность делать, что скажут, как вдруг Пол спросил:

— Ты пьешь кока-колу?

Я тупо взглянула на этикетку.

— Брось кока-колу! — закричали все.

Он опять начал объяснять, что кока-кола — самый коварный промоутер в корпоративном империализме. Я обычно не видела Пола Парлипиано без давящего окружения Пайнвилля. Свобода сделала его очень… самоуверенным, скажу я вам.

— Извини, — ответила я. — Я не знала.

Он нежно положил руку на мое плечо с глубокой жалостью.

— Невежество — это не оправдание, Джессика, — повторил он.

— Почему? — спросила я. — Как я могу знать то, чего не знаю?

Блин. Гениально, Джесс.

Затем Пол разразился длинной педагогической тирадой, смысл которой сводился к тому, что наша генеральная цель — создать прочные связи, стягивающие наше общество, а не усугублять различия, разделяющие нас, что все люди в мире должны жить как единое целое в мировом согласии и т. д. Точно так же говорила мне Хэвиленд, когда сообщила, что мое мнение больше не требуется «Крику чайки».

— Что ты должна на это сказать? — спросил он, закончив речь.

Что я должна на это сказать? ЧТО я должна на ЭТО сказать?

— Ну…

Вот он стоит, Пол Парлипиано, моя любовь на все времена, гей моей мечты, опустив свой нос и глядя на меня, словно я была лишней хромосомой. Он, конечно, был неизмеримо крут сейчас, однако я-то знала, откуда он такой взялся.

— Я думаю, такая точка зрения порождает конформизм.

Темно-карие глаза вылупились на меня из глубин его идеально правильного черепа.

— Что?!

— ЛПКУ вроде бы принимает людей разных рас, вероисповеданий и образа жизни, что хорошо. Но по сути вы просто группа одинаково думающих людей, которые хотят говорить с такими же одинаково думающими, как и вы.

Он просто стоял, выпучив глаза, красивый до невозможности.

— Вы ничего не хотите делать с теми, кто не разделяет вашу политкорректную точку зрения, и отфильтровываете любое противоположное мнение, которое может оказаться сильнее вашего.

Я почувствовала, что на меня смотрят все, однако продолжала:

— Я имею в виду, что вы даже не знаете, против чего конкретно надо протестовать, поэтому протестуете против всего!

В абсолютной леденящей тишине мне показалось, что на кончике моего носа выросла сосулька.

— Такие обвинения затрагивают каждого, кто страдает от мировой несправедливости, — наконец отозвался потрясенный Пол. — Как мы вообще можем измерить степень угнетенности?

— Но вы же в действительности не выдержите, если будете протестовать против всего!

— Ты ошибаешься, — проговорил Пол, вновь обретя холодность.

— Видишь? Точно как я говорила. Я имею право на свое мнение.

— Не имеешь, если твое мнение неправильное.