Я вижу твои губы (СИ)

Мягкие штрихи ложились на бумагу: зелёные, бежевые, голубые, жёлтые.

– По-моему, у меня получается детская мазня, – засмеялась Лия, возвращая девушке брусочки пастели.

– Да нет, всё хорошо. Надо только немножко сгладить... Смотрите!

Более уверенная рука положила на рисунок новые штрихи, слегка растушевала пальцем. Ветерок зашелестел страницами, перевернул их, вогнав Лию в краску: девушка увидела свой портрет.

– Знакомая личность, – сказала она с улыбкой.

*   *   *

– Ну наконец-то, Танюш... Кушать будешь? Я курицу запекла и блинчики твои сделала любимые, гречневые...

– Да какое кушать, ба... Поздно уж.

Чмокнув бабушку в морщинистую щёку, Татьяна оставила сумку в прихожей и сразу проскользнула в ванную – умыться. Юбилей затянулся до девяти вечера, а она была обязана оставаться до конца и снимать эти сытые и пьяненькие лица. Юбиляр с тремя подбородками и галстуком на животе почти параллельно полу, его супруга – дама-контрабас с таким же низким и властным голосом, как у этого инструмента. Завтра обрабатывать двести снимков.

Тинка не спала – читала в постели. Книга была слишком тяжёлой для её прозрачно-хрупких рук – огромный, как кирпич, том, и она поставила её нижним обрезом на одеяло. Свет бра озарял копну её золотых волос, собранных в небрежную косу. Тинка – это сокращённо от «Кристина».

Татьяна склонилась, накрыла тонкие косточки её запястий ладонями.

– Чего не спишь? Ты видела, сколько времени?

Улыбка Тинки прозвенела тихим колокольчиком (совсем как её имя):

– Я же сова, не засыпаю рано.

– Совёночек ты мой, – вздохнула Татьяна, пробегая пальцами по богатому шёлку золотистых прядей. – Как ты сегодня? Уколы все поставили?

– Ага. Норм.

Постель была приспособлена для искривлённой спины сестрёнки: прямо лежать та не могла и спала полусидя, поддерживаемая подушками. Диагноз её звучал грозно: спинальная амиотрофия Верднига-Гоффмана, его поставили ей в десять лет.

– У тебя всё хорошо? – Тоненькая рука невесомо легла на рукав Татьяны, большие прозрачно-голубые глаза смотрели с мягкой проницательностью усталого, искалеченного ангела. – У тебя лицо прямо измученное...

– Всё супер, Тинок. Просто работы было много. Все как обычно.

Татьяна всё-таки закинула в себя пару блинчиков со сметаной, прихлёбывая травяным чаем. Свой поздний ужин она ела, не отрываясь от компьютера. А у Тинки была радостная новость: они с бабушкой съездили на прослушивание к педагогу по вокалу, и та согласилась заниматься с Тинкой.

– Представляешь, я арию Царицы Ночи ей спела... Ну, какая из меня Царица? – Сухонькая, измождённая ладошка сестрёнки сделала «фейспалм», прикрывая смущённую улыбку. – Но мне ж хотелось блеснуть!.. Впечатление произвести.

Тинка бредила оперой. Одному Богу было известно, чего ей стоило извлекать из своей впалой груди ангельские звуки – чистейшее, райское, хрустальное, летящее колоратурное сопрано. Ей было тяжело дышать, тяжело просто жить... Каждый день, каждая минута были борьбой. До сих пор она занималась сама, искала какие-то уроки вокала в интернете, поглощала специальную литературу и пела, пела, пела – до изнеможения, до потери дыхания. Она даже мужские арии исполняла по-своему, в только ей доступном божественном диапазоне – заоблачном, крылатом. Больше всего она любила арию Неморино – «Una furtiva lagrima». У соседей не хватало духу жаловаться. Да кто бы посмел заикнуться – потребовать, чтобы это чудо смолкло?

Операция на позвоночнике стоила дорого, им удалось собрать пока только четверть суммы. Татьяна работала с утра до вечера, откладывая понемногу; также сбором средств занимался детский благотворительный фонд. Тинка мечтала о консерватории... Когда-нибудь, когда ей сделают операцию, она обязательно поступит – так она говорила. Вся душа сияла сегодня в её глазищах: Любовь Васильевна согласилась с ней заниматься. Бесплатно!

– Золотая женщина, просто золотая, – сказала бабушка, смахивая слезинку. – Дай ей Бог здоровья!..

От возбуждения сестрёнка не могла уснуть до полтретьего ночи, а с ней и Татьяна – падающая замертво от усталости, но заражённая этой чистой, наивной радостью. Чтобы достойно предстать перед учительницей, Тинка с бабушкой даже сшили красивое белое платье; теперь оно висело на плечиках, а сестрёнка бросала на него лихорадочно-нежные взгляды, полные самых смелых надежд.

– Ну всё, совёнок, спать, – зевнула Татьяна, роняя голову на руки.

Воздушные пальцы ласково тронули её волосы.

– Ты ложись, если устала, Танюш. А я ещё немножко почитаю.

В четыре утра светильник над кроватью всё ещё горел, но книга лежала на одеяле, а голова Тинки покоилась на подушке. Татьяна тихонько положила книгу на тумбочку и щёлкнула выключателем. За окном светало, просыпались первые птицы.

В девять Татьяна, зевая с риском вывиха челюсти, варила кофе в турке, а бабушка суетилась у плиты – пекла творожные сырники.

– Слушай, а как вы ездить на уроки будете? – Татьяна сняла турку с огня, плеснула в чашку горячего молока. – Каждый раз такси заказывать?

– У нас специальное такси для колясочников появилось, ты не слышала? – Бабушка ловко перекинула партию сырников со сковородки на тарелку. – Вот и попробуем, что за услуга. Вроде бы недорого – я звонила, узнавала. Занятия дважды в неделю, так что, думаю, не такие уж и большие деньги выйдут... Главное, чтоб Тиночка училась. Она же живёт этим.

Школьную программу Тинка осваивала дома, ездить приходилось только на экзамены. Сестрёнка каждый раз волновалась до рвоты и обмороков, но сдавала всё благополучно; тройки у неё были только по алгебре, геометрии, физике и химии, все остальные предметы – на «хорошо» и «отлично». Она самостоятельно занималась итальянским, французским и немецким – основными языками европейской оперы; Татьяна работала целыми днями, но и у Тинки было насыщенное расписание. Утром – школьные предметы, после обеденного перерыва – пение (пока соседи на работе), вечером – языки, чтение музыкальной литературы. Едва ли в этом плотном графике находился хотя бы один свободный час. Иногда хрупкое здоровье подводило, но, едва почувствовав себя лучше, Тинка с удвоенным жаром принималась за свои занятия снова. Ни единой праздной минуты, ни единого пустого и ленивого дня. Тинка стремилась успеть как можно больше.

Тридцать-сорок лет при хорошем поддерживающем лечении – таков был прогноз врачей на её жизнь, но это – в самом благоприятном случае. Операция Тинке требовалась безотлагательно. Всё упиралось в деньги.

До одиннадцати Татьяна трудилась дома – обрабатывала снимки, прерываясь только на варку очередной чашки кофе, потом поехала в студию. Вчера она снимала юбилей, сегодня – свадьбу.

Ей удалось освободиться пораньше – в пять. Конечно, дома её ждал бабушкин вкусный ужин, но организм требовал сладкого, а кафе-кондитерская манила уютными столиками. Татьяна не устояла – перебила аппетит пирожным. Майский вечер шелестел тополиными песнями, в городском парке работали карусели. К горлу подступил тугой горький ком: она-то сама в детстве накрутилась вдоволь на всех аттракционах, а вот Тинке не покататься.

– Ты что-то рано! – удивилась и обрадовалась бабушка. – А у нас сегодня пирожки с картошкой и грибами...

– Я попозже, ба. – И Татьяна забралась в душ.

Освежённая, с влажными волосами, она заглянула к сестрёнке: та усердно занималась немецким, повторяя слова и предложения за диктором.

– Ладно, учись, не буду отвлекать... – Татьяна только подмигнула и отправила воздушный поцелуй, который Тинка поймала, не отрываясь от урока.

На рабочем столе лежала папка с комиксом. Сюжет застопорился, Татьяна ломала голову, как свести героинь вместе. У каждой – своя история, своя жизнь, но момент знакомства как-то не вырисовывался. Наверно, потому что Татьяна сама не очень-то умела знакомиться с женщинами. Нет, не из-за бабушки; бабушка всё знала и не осуждала, а Тинка и подавно. Внезапная немота и неуклюжесть накатывали, точно приступ болезни, и Татьяна не могла выдавить из себя пару связных слов. Да ещё и живот начинал ныть. В интернете, правда, было полегче вести беседу, она даже переписывалась с двумя девушками. С одной из собеседниц она даже встретилась в реале, но позорно провалилась на свидании. Воспоминания об этом фиаско до сих пор болезненно пульсировали, заставляя щёки и нутро гореть от стыда. Встречу со второй девушкой Татьяна оттягивала, как могла.