Я вижу твои губы (СИ)

Алана Инош

Я вижу твои губы

Аннотация:

Они сошлись: крепкий чай и кофе в турке; солнце, нарисованное тональным кремом, и чёрно-белый комикс о брюнетке; фотоаппарат и карандаш в нервных пальцах. У обеих в жизненном багаже – своя история и своя боль. Борьба за жизнь одарённой девочки – юной певицы с ограниченными возможностями тела, но неограниченной силой духа – стала их общим делом. 

Что могло быть прекраснее горячей терпкости крепко заваренного чая? Эта ни с чем не сравнимая, бархатистая, темпераментная нотка во вкусе, благородный аромат и глубокий, насыщенный цвет... Грея о кружку озябшие ладони, Лия смотрела, как Катюшка играет со своими новыми знакомыми – двумя девочками, мамы которых сидели на соседней скамейке. Обе родительницы были поглощены «зависанием» в смартфонах и только изредка бросали  на своих чад контролирующий взгляд. Иногда с их стороны слышалось что-то вроде:

– Наташа, не убегай далеко!

– Лена, голубя трогать не надо, он грязный!

Конечно, чай из термоса не мог сравниться со свежезаваренным, но и в нём было достаточно тепла и уюта, чтобы согреться в этот солнечный, но прохладный майский день. Нежная, клейко-зелёная тополиная листва лоснилась, будто лаком покрытая; Катюшка любознательно спросила: «Мама, а почему листики блестят?» «Потому что они новые», – объяснила ей Лия. Щедро поделившись с Наташей и Леной своим набором цветных мелков, маленькая почемучка рисовала завитушки на асфальте и уже совсем забыла о своём вопросе. А Лие это почему-то втемяшилось в голову, и она никак не могла перестать думать об этих новеньких, свежих, пахнущих щемящей весенней тревогой листиках.

Эти мысли порхали лёгкими пташками, звали куда-то в шелестящую тополиную даль, но действительность ржавой цепью приковала её к земле. Работа, зарплата, коммунальные услуги, продукты, плата за детский сад, отчёты, цифры. Жить. Выживать. Поднимать ребёнка. От всего этого брови застывали с вечной хмурой складочкой между ними, скулы сурово заострились, а челюсти были постоянно стиснуты в напряжении. Боль в плечах и шее становилась неотступной спутницей, привычной и обычной, как этот глухой, суетливый шум транспорта. Город-муравейник, в котором никому нет дела до других, где каждый уткнулся в свой смартфон и видит мир через маленький световой прямоугольник... Или думает, что видит.

У Лии, конечно, тоже был смартфон, но сейчас он лежал на дне сумочки. Вместо него она достала блокнот и карандаш; линии зашуршали, ложась на страницу. Тополь, скамейка, играющие дети. Лию это успокаивало. Рисование и горячий чай – вот два обезболивающих, на время снимавших это мучительное напряжение в шее. Сейчас она «принимала» сразу оба средства, а ветер шевелил длинные тёмные пряди её распущенных волос. Ясный весенний день улыбался, но не снимал груза забот с хрупких, усталых плеч.

– Мама, я кушать хочу! Можно мне бутербродик?

Это Катюшка прильнула к коленям, заглядывая в глаза – уменьшенная копия Лии, только без хмурой складочки между бровями, беззаботная и весёлая. Лия зашуршала пакетом, а дочка, щедрая душа, пригласила своих подружек – пришлось угощать и их чаем с бутербродами. А мамаши девочек даже не удосужились оторваться от виртуальной реальности: их пальцы проворно орудовали, прокручивая что-то на экранах. Их внимание было там, внутри; улыбки предназначались котикам, а поставить «лайк» фотографиям еды стало чуть ли не более социально значимым действием, чем нанести визит друзьям.

Вон и та рыжая девушка с ноутбуком на коленях тоже «жила» в глобальной сети. Она ещё и отгородилась от действительности наушниками и увлечённо печатала: пальцы так и порхали по клавиатуре. Лия сама не заметила, как начала рисовать её. Золотистая короткая шапочка волос, свободные джинсы, кеды, массивные спортивные часы на тонком запястье, а глаза – цвета чайной заварки, янтарно-тёплые. Янтарный электрический разряд.

Она слишком загляделась на рыжую девушку: та, оторвав взгляд от монитора, вскинула глаза на Лию. И снова будто электрический разряд – прямо в сердце. Оно затрепыхалось, захромало, переходя с галопа на иноходь и обратно.

Спокойно... Дышать, дышать медленно, раз, два, три – вдох... Четыре, пять, шесть – выдох. Новые листья обнимали свежестью весеннего глянца, чай горчил в горле, терпкое благородство кареглазого темперамента уносило в рыцарские времена. Карандаш перечёркивал этот бред, и следом за дыханием Лия выплывала на поверхность реальности – майской действительности с жёлто-розовыми меловыми завитушками на асфальте, в мир работы, усталости, ответственности и кибер-одиночества социальных сетей.

Асфальт льнул к ногам, полз серой плоскостью под шагами. Катюшкина тёплая ручка – в руке Лии, майское небо – обрывками белой облачной ваты над головой.

– Мама, а почему колбаса докторская? Её доктора едят? А из чего делают мелки? А куда попадает вода из раковины?

Впору было достать смартфон и задать вопрос: «О'кей, Гугл, почему колбаса докторская?»

*

Слишком много потерь обрушилось на неё в сравнительно небольшой промежуток времени. Отец Катюшки, Олег, погиб ещё до рождения дочки; они с Лией не успели оформить законный брак. Запутанная там была история, мучительная, с расставаниями и воссоединениями. Олег стал попыткой Лии быть «как все»; своё прошлое она от него скрывала, но оно всё-таки вышло наружу. Олег сгоряча назвал Лию «извращенкой», и они расстались. А через пару недель после разрыва тест показал две полоски. Лия не стала сообщать Олегу о ребёнке, но он узнал сам – от общих знакомых, когда под просторной одеждой у Лии уже красноречиво проступал животик. Олег пришёл с цветами, попросил прощения за грубые слова и сделал Лие предложение.

«Не знаю, какая бы у нас получилась семья, если бы ты выжил в той аварии, Олежек. Ты очень, очень хороший... Вспыльчивый и упрямый иногда, но честный и порядочный. Я знаю, ты любил меня. И Катюшку бы тоже любил, будь ты жив. В тебе было очень много любви... А вот во мне её не хватило, хоть я и пыталась...» – Ладонь Лии скользнула по надписи на памятнике. Поправив чёрный платок, она медленно выпрямилась и вышла из могильной ограды. На аллее её ждала мама с коляской, в которой мирно спала её внучка – Катюшка.

Они с Олегом учились в одном классе. Хороший парень, на которого можно положиться, лучший друг, который не подведёт – это всё о нём, безусловно. Лучше бы он только другом и оставался. После школы их пути разошлись, а снова увиделись они на встрече одноклассников спустя десять лет. Он совсем не изменился: был всё тот же добрый, открытый, энергичный парень, весёлый, с голубыми сияющими глазами и улыбкой с ямочками – одним словом, положительный со всех сторон... Яркий, заметный, мужественно-красивый, с тёплым, глубоким голосом и лучистым обаянием. Даже странно, что ни одна дамская ручка до сих пор не завела это редкое сокровище в загс. По его шутливым словам, попытки были, но он не поддался.

– Роскошный мужик Гордеев, просто исключительный, – говорили между собой одноклассницы в курительной комнате ресторана – подвыпившие и расслабленно-развязные. Задумчиво щурясь сквозь пелену табачного дыма, они сожалели, что не подцепили его ещё в школе. И от их слегка затуманенных хмелем, но не потерявших женской проницательности взглядов не укрылось, какими глазами Олег смотрел на Лию.

– Слушай, Никифорова, он же ещё класса с девятого по тебе сохнет. Эм-м... Ты же ещё Никифорова, да?

Лия натянуто улыбнулась и подтвердила, что в её паспорте по-прежнему стояла девичья фамилия. Языки подогретых выпитым девчонок развязались, и они охотно рассказывали подробности своей личной жизни, а она не могла быть столь же откровенной. Пробормотав что-то уклончивое, она поспешила покинуть курилку.

Результатом поисков Той Самой и Единственной стало не счастье, а опыт, состоявший из болезненных шишек, ноющих ран на разных стадиях заживления и изрядной порции усталого пессимизма. Тёмная, беспросветная, депрессивная полоса тянулась и тянулась, как бесконечная трасса; в отношениях с родителями настало отчуждение, они не поддержали и не приняли, считали это блажью. Мама мечтала о внуках. Её мечта в итоге сбылась, пусть и не совсем так, как хотелось бы.