Кузина-самозванка

– А где его высокомерие и самоуверенность? – не унималась Люсия. – Где отточенный цинизм?

– Я не знаю Данте настолько хорошо, – процедила сквозь зубы Дженни, бросая обеспокоенный взгляд на Марко. – Мне жаль, если вы будете разочарованы.

– Ни в коей мере, дорогая! Я рад, что Данте показал тебе более мягкую и нежную часть своей натуры. – Марко протянул руку. – Если ты закончила, я бы хотел взглянуть на портрет более внимательно.

Когда Дженни встала, чтобы подать портрет, Данте тоже поднялся со своего места и подошел к деду, чтобы вместе с ним оценить то, что у нее получилось. Позабавит ли его романтизированный портрет? Или его острый ум сразу уловит то, что невольно передалось ее руке из подсознания? У Дженни даже свело живот от страха перед неизбежным унижением. Как она могла доверить бумаге то, что должно быть скрыто за семью замками!

Данте смотрел на портрет и… молчал. Его лицо не выражало ничего.

– Мне нравится, – задумчиво произнес Марко. – Мне очень нравится.

– Тогда Белла должна нарисовать еще один портрет. Мой! – раздраженно сказала Люсия, явно раздосадованная теплотой в голосе деда.

– Думаю, тебе не понравится, какой она видит тебя, – сухим тоном, но с явной издевкой заметил Данте.

– Уж если Белла смогла столь романтично изобразить тебя, со мной у нее проблем не будет. Тогда у дедушки будут портреты нас обоих, и он сможет смотреть на них, когда захочет. – Люсия быстро плюхнулась на стул, с которого только что поднялся Данте, и приняла нарочито манерную позу. – Рисуй меня, Белла! Посмотрим, что у тебя получится.

– Что за манеры, Люсия? – сердито спросил Марко.

Та немедленно одарила Дженни сахариновой улыбкой:

– Пожалуйста! Пусть это будет подарок для дедушки.

– Я постараюсь, – поспешно согласилась Дженни, хватаясь за возможность отвлечься от мыслей о непонятной, молчаливой реакции Данте на ее работу. Кроме того, если ей удастся «романтизировать» изображение Люсии, он решит, что это у нее такая манера, такой стиль и ничего личного в этом нет.

Дженни снова села за мольберт, взяла в руку уголек и начала рисовать, стараясь абстрагироваться от злобного и ревнивого характера своей натурщицы, увидеть в ней заброшенного, одинокого ребенка, жаждущего любви и внимания.

Данте растянулся в шезлонге, продолжая молчать. Люсия же болтала без умолку, обращаясь исключительно к деду. Она сообщила об утреннем звонке матери. София ждет, когда ее брат Роберто присоединится к ней в Париже, и тогда они вдвоем прилетят на Капри, чтобы повидать отца и познакомиться с Беллой. Дженни оставалось надеяться, что ее псевдодядя и псевдотетя не будут проявлять по отношению к ней такой открытой враждебности, как Люсия.

Интересно будет посмотреть, как они относятся к Данте, который очевидно станет основным наследником и к которому перейдет руководство семейным бизнесом. Будут ли они негодовать и злиться, как Люсия, или же с радостью свалят на его плечи все заботы и ответственность?

Впрочем, Дженни это не должно волновать, потому что дела семьи Россини не касаются ее никоим образом. Это не ее жизнь.

– Готово, – сказала Дженни, мысленно взмолившись, чтобы Люсия не оказалась разочарованной. Поскольку портрет был заказан для Марко, Дженни встала из-за мольберта и подала рисунок ему. – Подарок для вас, – с улыбкой сказала она.

– Спасибо, – тихим голосом поблагодарил Марко, а двое его настоящих внуков одновременно встали со своих мест, чтобы подойти поближе и удовлетворить свое любопытство.

И снова Данте ничего не сказал.

Люсия же разразилась потоком слов недовольства:

– Данте ты нарисовала совсем не так! У меня получились слишком темные глаза и взгляд такой напряженный. Мои глаза должны быть яркими и счастливыми. Я у тебя выгляжу какой-то раздраженной. Нет, мне не нравится портрет!

– Мне жаль, что рисунок не оправдал твоих ожиданий, Люсия. Если хочешь, я попробую еще раз в какой-нибудь из дней.

– Я хочу, чтобы у дедушки новый портрет был сегодня же!

– Не нужно, Люсия! – решительно произнес Марко, бросив на внучку предостерегающий взгляд. – Мне нравится этот портрет, да и Белла уже достаточно нас побаловала. Невежливо с твоей стороны настаивать еще на одном рисунке.

– Но, дедушка…

– Довольно! Сейчас я хочу, чтобы вы вместе с Данте оставили нас с Беллой вдвоем. Я устал, а мне хочется провести несколько минут с ней наедине, прежде чем Тереза отведет меня в мою комнату.

– Тогда я вернусь в бассейн. Ты можешь присоединиться потом ко мне, Белла. – Люсия демонстрировала родственное дружелюбие.

Данте взялся за мольберт.

– Я отнесу его в твою комнату, – сказал он Дженни, выразительно глядя ей в глаза. В его взгляде читался приказ немедленно присоединиться к нему, как только Марко ее отпустит.

– Тереза, полюбуйтесь пока морем, – обратился Марко к своей сиделке.

Старик явно добивался того, чтобы их разговор с Беллой никто не слышал. В ожидании беседы тет-а-тет Дженни нервничала. Предстоял, по-видимому, еще один тест, который она должна пройти в одиночку. Ведь Данте рядом не будет. По лицу Марко было видно, что он утомлен, но глаза его светились умом и проницательностью, когда он начал разговор.

– Ты, бесспорно, очень талантлива, Белла, – с непоколебимой уверенностью произнес он.

– Спасибо. – Дженни пришлась по сердцу похвала, но за улыбкой, сопровождавшей ее ответ, пряталось смятение.

– Ты глубоко чувствуешь объект, который изображаешь, – продолжал Марко.

Под его пристальным взглядом Дженни внутренне поежилась. Она молчала, опасаясь, что если произнесет хоть слово, то окончательно выдаст себя. Она и так невольно сделала это, рисуя Данте.

Марко по-прежнему держал в руке оба ее рисунка и переводил задумчивый взгляд с одного на другой.

– Они о многом говорят мне. Не знаю, имела ли ты в виду именно это… – И снова этот проникновенный взгляд, который заставил ее сердце затрепетать от страха. – Но эти портреты говорят мне больше о тебе, чем о Данте и Люсии.

– Нет, нет… – Дженни покачала головой, лихорадочно подыскивая слова, чтобы усыпить его подозрения. – Вы попросили меня нарисовать портрет Данте, а то немногое, что я знаю о нем наверняка, – это его любовь к вам. И я постаралась передать его чувства на бумаге.

Марко кивнул, но Дженни не была уверена в том, что ее объяснения увели его подозрения в сторону.

– Любит… – пробормотал он. – Спасибо, дорогая, что ты еще раз напомнила мне об этом.

Дженни почувствовала облегчение. Похоже, Марко поверил, что в ее рисунках нет ничего личного. Он перевел взгляд на портрет внучки:

– Люсию ты запечатлела несколько по-другому…

– Но это не значит, что она не любит вас, – торопливо заговорила Дженни, испугавшись, что причинила боль пожилому человеку.

Марко с усмешкой покачал головой:

– Сомневаюсь, что Люсия вообще способна любить кого-либо, кроме себя.

– Разве это лишь ее вина? – Слова сорвались с губ Дженни прежде, чем она успела подумать. Она тут же поспешила смягчить обвинительный подтекст: – Из того, что Люсия рассказала мне вчера вечером, я поняла, что у нее была непростая жизнь. Ей приходилось то и дело менять школы, переезжая с матерью с места на место. У нее никогда не было таких отношений, как у вас с Данте. Мне показалось, что она очень несчастлива.

– Да. – Марко вздохнул. – Если бы моя жена Изабелла была жива, она помогла бы Софии стать лучшей матерью для Люсии… – Он скривился. – Все мужья Софии были никчемными и несостоятельными отцами. Она умудрялась с каждым разом делать все более худший выбор. – Марко смотрел на Дженни как бы в надежде найти понимание в ответ. – Я делал для Люсии, что мог. Пытался убедить, что строить жизнь нужно, опираясь на что-то иное, а не на богатство, прилагающееся к ее имени. Она же предпочитает оставаться дилетантом во всем, а пока это так, Люсия никогда не обретет счастья и уверенности в своих внутренних силах. Я не могу заставить ее измениться. Будь осторожна, дорогая. Она мастерски умеет использовать чужие слабости и доброту.