В сладостном уединении

Не успела Пруденс прийти в себя, как появился Колин.

— Оказывается, отец только что имел с вами интересную беседу, — произнес он, присаживаясь рядом на диване. — Мне приятно, что вы находите общий язык.

— Между прочим, он предупредил, что я не должна доверять вам.

Колин засмеялся:

— Правда? Старый змий!

— Вы больше не сердитесь на меня? — спросила она, не глядя на него, чтобы не показать, как сильно это ее беспокоит.

Положив руку на плечо девушки, он притянул ее к себе.

— Нет, не сержусь. Чем вы занимались весь день?

"Работала над статьей для "Манхэттен мансли", — мысленно ответила Пруденс, но вслух, естественно, произнесла другое:

— Обустраивалась. Кстати, ваш отец высказал свои соображения по поводу секретарей, очень схожие с вашими.

— Вы и ему задали задачку?

Пруденс повернулась, чтобы посмотреть Колину в глаза.

— А разве вам я задала задачку?

Он взял ее за подбородок, затем провел рукой по волосам.

— Разумеется, — проговорил мягко, но смотрел строго. — Утверждаете, будто вы и есть та, за кого себя выдаете. Хотел бы я понять, кто же вы на самом деле!

И тут же поцеловал в губы, крепко обняв за талию. Потом приподнял Пруденс, посадил к себе на колени. Обвивая его шею руками, она ощутила всплеск желания, которое становилось все сильнее, по мере того как его язык исследовал ее рот, а пальцы нежно гладили спину.

— Надо было мне отменить эту дурацкую вечеринку! — тихо произнес он, продолжая целовать и опуская ее на диван.

Но тут внезапно раздался звон посуды, и кто-то начал весело насвистывать мелодию песенки. Колин оторвался от девушки, быстро встал. Ей захотелось раствориться в подушках.

Он усмехнулся, совершенно не смущенный, подал ей руку. Пруденс приняла ее и встала рядом с ним. Джон и Мэри накрывали обеденный стол в другом конце зала и не смотрели в их сторону.

— Поднимусь наверх и переоденусь. — Его голос звучал спокойно.

— Колин… — чуть хрипловато начала она, кашлянула и продолжила: — А чем мне заниматься вечером? Помогать Джону и Мэри, оставаться в комнате или…

— Опять чувствуете себя неуверенно? — улыбнулся он. — Вы приглашены на ужин.

— Вы меня не приглашали. Откуда мне знать?

— Можно было и самой догадаться.

— Я не люблю делать предположений, — резко выпалила она, не понимая, на что, собственно, разозлилась. Затем горделиво приподняла подбородок и прошла мимо Колина.

Сзади послышался его смех. Подойдя к двери, Пруденс обернулась и послала ему улыбку.

Интересно, что надевают на вечеринку в замке, в самом сердце Шотландии, в разгар лета? "В любом случае, — подумала Пруденс, рассматривая свой гардероб, — выбор у меня невелик". У нее было три платья — черное, белое и голубое. Остальные вещи относились к категории «рабочих», для торжественных случаев не подходили. Наконец выбрала черное платье из крепа, купленного на распродаже, с шелковыми вставками и длинными рукавами. Украсила его ожерельем из кораллов, которое родители привезли ей с Гавайских островов, и надела черные туфли. Нанесла немножко косметики. Расчесала волосы и, немного подумав, часть их заколола сзади, оставив остальные распущенными.

— Сойдет! — громко сказала сама себе, посмотрев в зеркало, и пошла вниз, раздумывая, будет ли среди гостей Моника Дежардин.

Она была. Вместе с парижским хореографом Габриэлем Сен-Симоном и еще двумя солистами их театра — мужчиной и женщиной. Все вместе они приехали из Эдинбурга одними из первых.

— А, Пруденс Эдвардс! — радостно воскликнула Моника, подходя к ней. На танцовщице был белый шелковый вечерний костюм с жемчужным ожерельем. Волосы красиво ниспадали на плечи. — Ты прекрасно выглядишь сегодня!

Пруденс едва успела поблагодарить, как Моника стала знакомить ее со своими друзьями, собравшимися около камина. Габриэлем — стройным черноволосым мужчиной, чуть ниже ростом, чем Моника, одетым в шелковый костюм, сильно смахивающий на сценический. Соней — невысокого роста блондинкой, с розовыми щеками, длинным прямым носом и голубыми глазами. Она была в джинсах, босоножках и ярко-бирюзовом блузоне. И Генри — довольно высоким, стройным и темноволосым мужчиной, невероятные мышцы которого не могла скрыть легкая светлая тога.

Пруденс с нетерпением ожидала увидеть Колина.

Он пришел в легком твидовом костюме, блестящих модных ботинках и темном галстуке. Обняв Монику, поздоровался с остальными гостями. Пруденс села поиграть с котом.

— Как доехали? — поинтересовался Колин, все еще обнимая Монику.

— Габриэль гнал, как сумасшедший, — пожаловалась она.

— Я рад, что ты приехала, — сказал Колин. — Привела в порядок квартиру?

— К собственному удовольствию!

Он довольно хмыкнул.

— А почту привезла? Моника прикрыла рот ладонью:

— Ой, забыла! Прости меня, Колин! Я так носилась, что обо всем забыла. Да, Джоан звонила тебе вчера вечером.

Пруденс насторожилась.

— Джоан? — чувствовалось, что Колин сильно удивлен, хотя спросил достаточно равнодушно: — И что же она хотела?

"Голову одной молодой журналистки на блюдечке", — подумала Пруденс.

— Просила, чтобы ты ей перезвонил, — ответила Моника. — Сказала, что это очень важно.

Пруденс вздрогнула, испуганный кот соскочил с ее коленок и удрал.

Входили новые гости. Двигаясь им навстречу, Колин обронил через плечо:

— Для Джоан всегда все важно!

— Поболтаем, Пруденс! — предложила Моника, усаживаясь рядом на ковер. Она как-то особенно — очень приятно — произнесла ее имя. — Ну как, ты уже видела Хейли?

Пруденс почувствовала, что краска заливает ей щеки. Ладно! Проблему с Джоан Монтгомери она решит позже, а пока надо постараться взять себя в руки.

— Да, мы немного поговорили. К работе я приступлю только с понедельника, — ответила доброжелательно.

— Он не похож на медведя? — со смехом спросила Моника.

— Немного грубоват, — согласилась Пруденс, — но ведет себя вполне приветливо.

— Учти, ему слова поперек не скажи, — драматично предупредила Моника. — Впрочем, как и его сыну. Иногда они оба…

Она искала подходящее слово. И Пруденс, думая о своем, подсказала:

— Невозможны.

Моника коварно кивнула:

— Точно.

— Ты думаешь, что Хейли вскоре откажется от своего заточения? — поинтересовалась Пруденс и подумала, что ее вопрос прозвучал, как у репортера, ведущего новости.

Моника передернула плечами, и на них упал локон ее густых темных волос. Появился Генри с бокалом вина, тоже устроился на ковре. Видимо, они чувствовали себя вполне комфортно, а у Пруденс ныли колени. "Танцоры, — подумала она, — заставили „меня вспомнить, что я теряю форму. В Нью-Йорке три раза в неделю по утрам играла в теннис. А здесь для упражнений придется взбираться на Бен-Кинлин". При воспоминании о поцелуях Колина на вершине горы она начала опять краснеть и, чтобы скрыть смущение, быстро поднялась. Отойдя в сторону, постаралась внушить себе, что Колин Монтгомери — сын лауреата Пулитцеровской премии, владелец замка и квартиры в шикарном районе Эдинбурга. Он красив и знается с такими женщинами, как Моника Дежардин. Это так. И все-таки, почему же он поцеловал ее, секретаршу из Коннектикута? Впрочем, это можно просто объяснить — пользовался своим положением…

Она взяла бокал вина и крекер с паштетом. Обернувшись, едва не столкнулась со стройным мужчиной, с немыслимо светлыми волосами и живыми зелеными глазами. Он улыбнулся ей, при этом на его щеках образовались две симпатичные ямочки. Пруденс улыбнулась в ответ.

— Привет! — сказал он. Ростом мужчина был лишь немногим выше ее, но за счет стройности казался выше. Говорил на чистом лондонском диалекте. — Я — Чарльз Мартинс.

— Пруденс Эдвардс.

— Не припоминаю, чтобы я встречал вас здесь раньше, — проговорил он, поднимая бокал вина.

— Это потому, что раньше меня здесь не было, — весело ответила Пруденс.

— А, так вы из новеньких! Такие замечательные встречи происходят у нас каждый год перед открытием фестиваля в Эдинбурге. Но пожалуй, впервые за десять лет нет тумана. А откуда вы, Пруденс Эдвардс? Мне слышится американский акцент.