В сладостном уединении

Глядя на озеро, Пруденс снова и снова повторяла эти слова. Какие бы чувства Колин ни питал к ней — секретарше или просто женщине, — они печальным образом тут же оборвутся, как только он выяснит, кто она на самом деле. И ничего ему тогда не объяснить! Все будет кончено навсегда. Но, черт возьми, отчего же так печально, что нельзя предстать перед ним в своем настоящем облике?

Уже стемнело, и начал опускаться туман, когда Пруденс вернулась в замок и поднялась в свою комнату.

А утром, пока все еще спали, она пошла в деревню и дозвонилась до Нью-Йорка.

Джоан Монтгомери ответила на седьмой гудок.

— Сейчас восемь утра, — сонно сказала она. — Кто это?

— Пруденс Эдвардс.

Тишина.

— Я должна поговорить с вами.

— Так?

Пруденс прикрыла трубку рукой.

— Колин нанял меня секретарем к своему отцу. Я согласилась. — Она облизала губы. — Я также выполняю поручение редакции.

— Удивила, удивила! — саркастично заметила Джоан. — А почему ты говоришь об этом только сейчас? И где ты?

— В Кинлине.

— Понятно.

— И я прошу вас не говорить об этом ни Колину, ни его отцу, ни Джульете.

Пруденс ждала ответа. Джоан молчала.

— Я догадываюсь: вас, конечно, интересует, почему вы не должны говорить?

— Нет! — наконец выдавила ответ Джоан. — Я удивляюсь, зачем ты тратишь деньги, чтобы просить меня о заведомо невозможном. Разумеется, я скажу Колину и всем остальным. Колин должен позвонить мне, и я обязательно все ему сообщу. Больше того — сама приеду в Шотландию через две недели. Я не позволю тебе так обойтись с Хейли!

— Я понимаю, — сказала Пруденс. — Думаю, что Эллиот Тромбли тоже понимает. Я хочу заключить с вами договор, Джоан. Пожалуйста, выслушайте меня!

— Хорошо, — без особого желания согласилась Джоан.

— Я не стану писать статьи без разрешения Хейли. Я бы сделала это, не спросив ни вашего разрешения, ни разрешения Колина, но только не Хейли.

— Тромбли уволит вас, — пообещала Джоан. — Позаботьтесь лучше о себе. Если дойдет до этого, у вас не будет выхода.

— Эллиот Тромбли тоже знает, что такое журналистская этика. А печатать статью без разрешения Хейли неэтично. Очень соблазнительно, но неэтично. Тромбли скажет что-нибудь вроде: "Хейли Монтгомери жив и здоров, и мы знаем, где он находится, но, поскольку уважаем его право на уединение, не станем печатать материал".

— Он вам так сказал?

— Не совсем, — выкрутилась Пруденс. — Но мы оба прекрасно знаем, что Хейли не политик. Он писатель, и если ему не хочется, чтобы его нашли, то мы не станем нарушать его уединения. Эллиот понимает это так же хорошо, как и вы. Без сомнения, эта статья нужна ему до зарезу, и, возможно, методы, при помощи которых он собирается получить ее, несколько неэтичны…

— Несколько?

Пруденс не стала обращать внимания на реплику Джоан.

— Но он не пойдет на такой шаг, чтобы напечатать ее без разрешения!

— Так почему же тайно отправил вас в Шотландию?

— Он рассчитывал, что я получу разрешение Хейли. Но у меня не останется шанса, если Колин узнает обо всем.

— Вот тут я с вами совершенно согласна! Однако почему вы думаете, что после десяти лет затворничества, которое стоило немалых усилий, Хейли вдруг разрешит написать о его жизни.

— Не знаю. Постараюсь его уговорить, а он, мне кажется, поймет, что читатели вправе знать о любимом писателе. Единственное, о чем я прошу, — не говорите Колину, кто я. Позвольте мне самой сказать ему это, да и всем остальным тоже. А я не представлю Эллиоту статью, пока не получу разрешения Хейли.

Джоан ответила не сразу.

— Я планирую быть в Эдинбурге через две недели, — наконец заговорила она. — Если к тому времени ты не скажешь, я сделаю это сама. Я доверяю тебе, Пруденс, хотя прекрасно понимаю, что ты можешь отослать статью до этого момента. — Она помолчала. — Не предавай меня снова!

Ее слова крепко засели в голове Пруденс.

— Обещаю, — сказала она. — И простите меня, Джоан.

Повесив трубку, вздохнула и побрела к замку. Утро было сырым и прохладным, а когда Пруденс проходила мимо церкви, начал моросить дождь. Итак, у нее две недели. Две недели на то, чтобы признаться Хейли, Колину и Джульете Монтгомери, кто она такая. Две недели на то, чтобы получить разрешение Хейли. И две недели на то, чтобы убедить себя, что она не влюбилась в Колина Монтгомери.

Макголины, выходившие из церкви, увидели ее и пригласили на воскресный чай. Пруденс согласилась без колебания — ей необходимо было отвлечься. Тем более что Макголины понравились ей с самого начала.

Венди шла сама, держа родителей за руки. Одета она была в килт из того же материала, что отцовские штаны и материнская кофта. В джинсах и темно-синем велюровом пуловере Пруденс почувствовала себя как-то неловко.

— Вы уверены, что я не помешаю вам? — спросила она.

Пауль засмеялся:

— Наоборот, нам очень приятно, мисс Эдвардс.

— Зовите меня просто Пруденс.

Коттедж Макголинов был построен из темного серого камня. Проходя по мощеной дорожке к дому, Пруденс обратила внимание на большой двор, засаженный кустами роз, в большинстве вьющихся сортов, и на маленький участок, где росли пряные травы, от которых исходил изумительный запах. Она последовала примеру хозяев и оставила туфли у двери, сразу же за которой начиналась большая жилая комната. Камин, выложенный из камня, находился в центре. Около него, за диваном, стоял ткацкий станок. Чуть поодаль, в углу — прядильное колесо и корзины с шерстью. Образцы творчества Бренды были тут же: коврики под ногами, покрывала на диване и креслах, толстый мат перед дверью.

— Какой у вас очаровательный дом! — изумилась Пруденс.

Пауль пригласил ее сесть на диван перед камином.

— Поскольку я и сама шью, меня привлекает ткацкое дело. Здорово у вас получается.

— Спасибо, — уходя на кухню вместе с Венди, сказала Бренда.

— Давайте я помогу вам, — предложила Пруденс.

Усаживаясь в кресло, Пауль возразил:

— Мы уже все приготовили утром, перед тем как пойти в церковь. Бренда только поставит чайник. А что вас привело в деревню в такую рань?

Пруденс соврала, надеясь, что ее никто не уличит:

— Решила подышать свежим воздухом.

— Не очень-то подходящая погода для прогулки, — без всяких подозрений отреагировал Пауль. — Вы были вчера на вечеринке у Колина?

Пруденс кивнула. Она не знала, приглашал ли их Колин. Или, несмотря на дружбу, все же считает их ниже себя?

— Мы с Брендой тоже как-то ходили, хотя и не любители посещать подобные мероприятия. Джульета была?

— Да. Я думаю, она осталась на ночь. У меня не было возможности как следует поговорить с ней. А где она живет?

— Сейчас в Париже. В замке она сошла бы с ума. — Пауль поднялся, чтобы помочь Бренде принести поднос с чаем. Венди уже жевала лепешку с джемом. — Она работает там в большой парфюмерной фирме, — добавил он.

— Сплетничаете о Джульете Монтгомери? — спросила Бренда, а взглянув на Пруденс, сказала: — Колин и Джульета такие разные, что мы порой сомневаемся, из одном ли они семьи. Я думаю, Колин устраивает такие вечеринки специально для нее.

Пруденс вспомнила, как Моника Дежардин буквально упала в объятия Колина, и подумала, соответствует ли такой Колин их представлениям о нем.

— Колин кажется мне простым человеком, — высказала мнение Бренда.

— По крайней мере, пока живет здесь, — уточнил Пауль.

Чай был таким же крепким, как и у Мэри, а лепешки свежими и теплыми, очень вкус-нющими с джемом домашнего приготовления. Пруденс расслабилась и радовалась чаю, огню, очарованию и уюту маленького домика, раздумывая, какой из тысячи вопросов, роившихся в голове, задать Макголинам.

— Я не имела в виду, что Джульета злая или что-нибудь в этом роде, нет, — продолжала Бренда, усаживаясь на большом стуле. — Она гораздо энергичнее, что ли… И прекрасный человек. Конечно, не пишет книги, как Колин, тем не менее…

Пруденс едва не подавилась чаем, но понадеялась, что Макголины ничего не заметили.