Когда наступит утро (СИ)

«Когда наступит утро»

Море бушевало. Волны – зеленые, мутные от поднявшегося песка, с яростью набрасывались друг на друга, пенились, разбиваясь о деревянные подпоры пирса. Солёные, холодные брызги оседали на лице, одежде, оставались в волосах, заставляя пряди виться и тяжелеть от влаги. Шальной весенний ветер почти сшибал с ног, пронизывая насквозь. Беспечный бриз носился, пробуя свою силу, словно и сам не знал, где ее пределы. Небо – хмурое, нависшее прямо над головой, затянуло горизонт обманчиво пушистыми тучами. Только у кромки, что разделяла небосвод и морскую гладь, была видна тонкая алая полоска догорающего заката.

Хэл стояла, обхватив плечи руками, зябко кутаясь в шерстяную кофту. Ноги в кедах замерзли – да так, что почти не чувствовались пальцы. Хорошо, что к холоду ей не нужно было привыкать. Мысли в голове ворочались тяжелые, безрадостные. Волнение, скрутившее узлом живот, растекалось по телу, мешало трезво мыслить.

Хэл закрыла глаза, постаравшись успокоиться, но попытка не удалась. Что делать, как теперь по-новому жить – было непонятно. Она отвыкла принимать решения – слишком долго за нее это делал кто-то другой. Та самостоятельная, деловая карьеристка Хэл, которой она когда-то была, осталась существовать только в воспоминаниях.

Море волновалось, раздраженно качало оранжевые буи, словно пытаясь их поглотить. Чайки беспокойно кружили над головой, кричали, и ветер умножал эхом тонкие голоса. Уходить не хотелось. Сколько она не видела теплого, растаявшего ото льдов моря? Долго. А свободы – полной, пьянящей, больше, с десяток лет.

- Мама! – ветер принес клич, сохранив все оттенки эмоций в голосе: взволнованность, нетерпение.

Хэл обернулась, пытаясь стереть с лица грусть. Махнула рукой, крикнула в ответ:

- Уже иду, Ани!

Дочка кивнула и осталась ждать на берегу, скрестив на груди руки. Ее волосы трепал ветер – играл, запутывая пряди, взметал их порывами ввысь. Волны, набегая на берег, пытались добраться до ног. Ани отступала, не давая морю шанса попробовать ее на вкус. Холодно было для купаний, да и погода – опасная, к забавам не располагала.

Хэл вздохнула, улыбнулась, наблюдая за дочкой. Когда только ее детка успела так повзрослеть? Казалось, только вчера ползала по ковру, агукала, загребала пухлыми ладошками полные пригоршни песка и все норовила сунуть их в рот. Бегала по улице с детворой, часто разбивая коленки, а потом просила подуть на ранку, когда Хэл смазывала ссадины заживляющим бальзамом. Шагала, гордая, с пышными белыми лентами в косах – на свой первый урок, а в пятом классе прятала дневник с замечаниями, чтобы беспрепятственно пойти с друзьями на улицу, или это было в седьмом? Как быстро время летит! Так, гляди, проснешься одним утром, а детка замуж собралась…

Хэл сморгнула соринку в глазу, поспешила навстречу дочери.

- У тебя губы синие, - сказала Ани, недовольно покачав головой, - целый час на ветру проторчала.

- Ничего, - улыбнулась Хэл. – Сейчас домой придем, горячего чаю выпьем.

- Ага, только коробки сперва распаковать надо. Чашки, чайник – всё там, - вздохнула девочка, медленно бредя: пыталась не набрать песка в кроссовки.

Припомнился город, откуда уехали, школа, друзья. Придется теперь начинать всё заново: знакомиться, доказывать учителям, что оценки заслуженные, а не проставленные «с потолка», сдавать экзамены в этом году – промежуточные, но все же.

- Распакуем, - сказала Хэл и взяла дочку под руку. – Не грусти, глянь лучше, как нам повезло: у нас есть это бездонное синее море!

***

Слышится скрежет ключа в замке и сердце замирает, а потом проваливается куда-то вниз, должно быть, прямиком в пятки. В животе что-то скручивается в тугой жгут – вдохнуть становится невозможно. Ладони потеют, приходится вытереть их о штанины. Противно. Сегодня он рано. Раньше обычного.

- Ты дома? – слышится из прихожей.

Следом раздается лязг брошенных на комод ключей.

Выхожу навстречу. Нельзя, чтобы он заметил мою нервозность.

- Привет.

- Как-то ты не очень рада? Нет? – Кай снимает пальто, вешает на плечики, затем прячет одежду в шкаф.

Оборачивается.

- Я рада, - подхожу, целую холодную, колючую щеку.

- В губы, милая. Я соскучился, - говорит Кай и стискивает спину ледяными ладонями.

Его губы твердые и горькие на вкус. С привкусом вулканического пепла.

- Ты одна? – спрашивает Кай, когда я отхожу на безопасное расстояние.

Это расстояние много больше вытянутой руки.

- Да, - киваю. – Ани ночует у Нат. Допоздна засиделись над докладом по истории искусств.

- Нат, это та девочка, что приходила на ее день рождения? – Кай проходит в комнату, по пути заглядывая едва ли не в каждый угол.

Делает это каждый раз, словно я могу спрятать любовника за дверью спальни.

- Да, они учатся в одном классе, - отвечаю, глядя на белоснежный ковер посреди зала.

- Хорошо, - Кай лениво потягивается, словно большой кот, решивший размяться перед охотой.

- Расскажи, как прошел твой день, - прошу, пока накладываю в тарелку ужин.

Нужно отвлечь его. Нельзя спровоцировать на ненужные мысли.

- Все как всегда, - Кай пожимает плечами и тянется за вилкой, ненароком задевая меня рукой.

Вздрагиваю. Нервы на пределе, и это катастрофа. Он замечает рефлекторную реакцию.

- В чем дело? Почему ты трясешься? – губы вытягиваются в тонкую, блеклую нитку. – Я что, вдруг резко тебе опротивел? – Кай злится, между бровей появляется вертикальная складка.

Вижу, что за окном повалил густой снег. В одно мгновение округа стала иссиня-белой.

- Не говори ерунды! – отвечаю и беспечно улыбаюсь, насколько хватает сил.

Внутри чувствую неимоверное напряжение: кажется, что вот-вот разорвусь, как перетянутая гитарная струна.

- Не понимаю, отчего ты вечно вздрагиваешь, - уже более спокойно отвечает Кай и садится за стол. – Я ведь ни разу тебя и пальцем не тронул.

Я отхожу к плите, чтобы поставить чайник. Мельком отмечаю, что снег не такой уж и частый: редкие хлопья опускаются на землю, остальные на подлете тают. «Наверное, оттого, что боюсь тебя?» - хочется едко ответить Каю, а потом сбежать – подальше, прочь. Хорошо, что Кай не может читать мысли. И плохо, что бежать мне – некуда. Да и язвить я умею только мысленно.

После ужина Кай устраивается на диване и, похлопывая по обивке рукой, подзывает ближе. Чувствую себя нашкодившим псом, которого зовут, чтобы пнуть в наказание.

- Садись-садись, - подбадривает Кай и улыбается. Глаза при этом остаются холодными, злыми.

Вытираю руки о кухонное полотенце и присаживаюсь на край дивана. Мужская ладонь опускается на колено и ползет вверх.

- Надеюсь, ты соскучилась так же сильно, как и я, - говорит Кай шепотом на ухо. – Ночь будет долгой, и будет жаркой.

Вздыхаю, думая, что никакой жар не сможет согреть замерзшее сердце Кая. Разве что чудом появится та, что сможет его отогреть.

***

- Мама! – сквозь шум в ушах послышался голос дочери.

- Что такое? – спросила Хэл, пересохшими, непослушными губами.

Ощутила, что Ани трясет ее за плечи, а лицо мокрое – то ли от выплеснутой дочерью воды, то ли от слез.

- Ты снова кричала. Опять кошмары? – сонное лицо Ани выражало крайнюю степень встревоженности.

- Ничего, все хорошо, - улыбнулась Хэл, - ложись спать.

- Если это снова повторится, пойдешь к психотерапевту, ты поняла? – Ани встала с постели и, выключив лампу, вышла из спальни.

Хэл откинулась на подушку, закрыла глаза и решила записаться на прием к специалисту уже завтра.

Утро принесло головную боль. Зажмурившись, чтобы свет не раскололся в голове на тысячу острых осколков, Хэл опустила жалюзи и задернула шторы. Как назло, весна решила-таки явиться: солнце светило ярко, на чистом небе не нашлось ни облачка. Птицы пели, распускалась молодая трава.