Навстречу судьбе

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вернувшись домой, Дженна нашла на коврике в холле письмо. Конверт был надписан решительным, размашистым почерком — он мог принадлежать толь­ко мужчине. На мгновение Дженна, охваченная мрач­ными предчувствиями, застыла на месте, опасаясь взять письмо в руки. Французская марка на конверте лишила Дженну желания узнать содержание письма. Ей казалось, что с тех пор, как письмо принесли с утренней почтой, оно пропитало собой весь дом.

Прежде чем Дженна успела сойти с места, раздался звонок, и она нервно вздрогнула, разом выходя из со­стояния озабоченной задумчивости. Сознавая неле­пость своего поступка, Дженна все же сунула письмо в карман, прежде чем открыть дверь.

На пороге стояла соседка Ширли с пакетом под мышкой, и при виде ее Дженна с облегчением улыб­нулась: этот визит был привычным уже знаком новой жизни, где нет места прошлому.

— Что-то ты слишком бледна. Переутомилась?

Ширли окинула Дженну подозрительным взгля­дом — точно так же, как оглядывала своих детей, ког­да они начинали простуженно шмыгать носами.

— Просто устала. Это мне?

— Да, его принесли вместе с утренней почтой. Почтальону не удалось впихнуть этот пакет тебе в ящик, и потому он оставил его у меня. — Ширли протянула Дженне тщательно упакованную толстую книгу. — Надеюсь, это книга по домоводству.

— Энциклопедический словарь — последнее изда­ние. А управляться по дому я умею и без книг. — Дженна принужденно улыбнулась: она никак не могла забыть о письме, которое прямо-таки жгло ее сквозь карман. Дженне захотелось поскорее выпроводить Ширли.

— Я никак не дождусь, когда ты объявишь день своей свадьбы. Не забывай, что рядом с тобой прожи­вают две подружки невесты.

— Им придется ждать слишком долго, — рассме­ялась Дженна. — Я еще даже не помолвлена. Но это не беда: к тому времени, когда я решусь затянуть узе­лок, они подрастут и сойдут за посаженых матерей.

— Да, судя по всему, до этого времени они успеют состариться, — усмехнулась Ширли. — Глин Раштон слишком терпелив, если соглашается ждать так долго. И охота тебе жить одной в этом доме, если есть муж­чина, мечтающий на тебе жениться? Да еще такой за­видный жених — с большим домом, солидной фир­мой и карманами, набитыми деньгами.

— Он мой друг, — решительно возразила Дженна, не уходя с порога. Стоит ей пройти на кухню, и она никогда не отделается от Ширли, а Дженна сегодня пообещала приготовить ужин для Глина. — Девочки уже вернулись из школы? — в порыве вдохновения спросила она.

— Конечно. Они пьют чай. О, совсем забыла — сегодня же собрание! Мне пора бежать. Пока.

Дженна с улыбкой закрыла дверь. Она знала, что на сегодня назначено собрание женской организа­ции — иначе Ширли задержалась бы в гостях до са­мого возвращения своего многострадального мужа. А Дженне сейчас было не до соседок. Письмо ждало, оно топорщилось в кармане так требовательно, словно напоминало о себе.

Дженна вытащила письмо, не глядя, и направилась на кухню, по дороге вскрывая конверт. Кто мог писать ей из Франции? Связь Дженны с Францией была до­вольно слабой, если вообще была — эта тонкая нить порвалась уже давно. Дженна криво усмехнулась: в двадцать четыре года пора выкинуть все это из головы, но воспоминания прошлого оказались прочными и мучительными. Одного вида марки хватило, чтобы сердце Дженны тревожно забилось, она с трудом за­ставила себя читать слова, написанные незнакомым почерком.

Ей понадобилось время, чтобы просмотреть пись­мо, хотя оно не занимало и страницы.

Дженна уронила письмо на кухонный стол и уста­вилась на него, словно загипнотизированная фамилией «Лемаршан». Почему по прошествии стольких лет эта фамилия еще хлещет ее наотмашь, вызывая в памяти давно ушедшее отчаяние, острое чувство, что она ни­кому не нужна?

В письме не было ни утешений, ни цветистых фраз — ничего, кроме голых фактов. Не было даже обычной «формулы вежливости» в конце. Отправитель письма просто поставил внизу страницы свою под­пись — твердую, черную и властную. Ален Лемаршан.

Перед глазами Дженны всплыло лицо матери, за­слоняя письмо, присланное издалека. Лицо отца начи­сто стерлось в памяти Дженны, да и как могло быть иначе? В то время ей было всего восемь, с тех пор минуло шестнадцать лет. Даже если отец не изменил­ся, Дженна все равно не узнала бы его. Она помнила только мать и горе, неразрывно связанное с фамилией «Лемаршан».

Предчувствие настоятельно советовало ей разорвать письмо, сжечь, уничтожить и больше о нем никогда не вспоминать. Отец тоже ее не помнит — она уже не восьмилетняя обиженная девочка. Зачем ему понадо­билось видеть ее? За эти долгие годы у него ни разу не возникало такого желания.

Чтобы заставить себя сдвинуться с места, поднять­ся наверх и переодеться, Дженне понадобилось со­браться со всеми силами, но даже движение ей не помогло. Готовя ужин, она двигалась механически, по­груженная в свои вновь прояснившиеся мысли.

Как разыскал ее этот человек? Откуда узнал о ней? Они с матерью столько адресов сменили, пока Дженне не исполнилось шестнадцати лет, то и дело переезжа­ли с места на место. Отец Дженны так и не удосужил­ся разыскать их; странно, как это удалось незнакомому французу? Загадка была слишком трудной, и Дженна отказалась от попытки разгадать ее сразу.

Стоит ли ей ехать во Францию, исполняя послед­нее желание умирающего? Сможет ли она выдержать это испытание, не выказав горечи? Говорят, что каж­дый совершенный в жизни поступок отражается на лице, в его выражении. Значит, на лице Расселла Брайанта тоже отражена его прошлая жизнь? Неужели человек, который бросил свою жену и ребенка ради другой женщины, может избежать наказания?

Случившееся заметно отразилось на матери Джен­ны. Она излучала холодную красоту до дня своей смерти, но ничто не приносило ей счастья. Она сме­ялась, жила обычной жизнью, стойко несла на плечах ответственность за воспитание дочери, но безошибоч­ным чутьем ребенка Дженна угадывала, что мать уже никогда не оправится от потрясения.

Как только прошел первый приступ горя, Дженна узнала достаточно, чтобы даже не упоминать имени отца. Мать сообщила ей, что Расселл Брайант уехал во Францию и женился на вдове-француженке по фами­лии Лемаршан. Он не удосужился обеспечить жену и дочь, и им следовало навсегда забыть о нем.

Дженна так и не узнала, исходил ли последний совет от ее матери или был приказом отца. Если вто­рое предположение было верным, отец тщательно сле­довал ему. Ни разу за долгие годы он даже не попы­тался встретиться с дочерью или написать ей — каза­лось, он был только рад забыть о ее существовании.

И вот теперь он пожелал увидеть ее! Это желание казалось насмешкой, пародией на долгожданную встречу. Будучи подростком, Дженна не раз вообража­ла ее. У нее были подруги с разведенными родителя­ми, которые вели себя по-другому. Люди покидали друг друга — взрослые мужчины и женщины, которые решали расстаться. Однако они цеплялись за детей как за последнюю надежду, заботились о них вместе или боролись за них.

Положение Дженны было совсем иным. Отец охотно забыл о ней, оборвав всякие связи. Страсть к неведомой, но, видимо, эффектной француженке пе­ресилила его привязанность к дочери и долг перед ней. Дженна чувствовала себя недостойной любви, никчемной, потому и старалась избавиться от воспо­минаний об отце. Место этих воспоминаний посте пенно заняла слабая горечь, смутное, но неизбывное ощущение пустоты.

Лемаршан! Кто же такой Ален Лемаршан? Род­ственник? Брат той женщины? Значит, она сознает свою вину, если не решилась написать сама? Дженна оставила приготовленную еду в духовке и отправилась освежиться, убеждая себя хладнокровно обдумать ситу­ацию и принять решение, но в действительности она была слишком возбуждена желанием скрыть свое яв­ное, глубокое и почти болезненное любопытство, вле­кущее ее во Францию к человеку, который для нее ничего не значил, чье лицо она даже не помнила.