Я - твое поражение (СИ)

- Ты нужен Александру. Вот только… не истерик, каким выставил себя в последнее время! Прости, ты ведёшь себя как баба у которой на рынке украли мошну с драхмами. Зачем по любому поводу цепляться к евнуху? Парень он кстати неплохой, и за нашего Александра готов жизнь отдать, а как обустроил его быт, какие готовит ему кушанья, это тебе не сухая фазанина, с приправой из каменной соли.

Я разозлился.

- Так не жри, беги за «своим Александром».

- Я побегу, только что ты намерен делать? Могу узнать?

- Разве не ясно, я же сказал на реке – вернусь домой. Только сейчас я понял, как был прав мой отец, и если он ещё жив приползу к его стопам на коленях, посыплю голову пеплом и раскаюсь в собственной глупости. А если ты остался чтобы отговорить меня от подобной затеи, то зря потерял время, я должен покинуть армию, и я это сделаю. Всё! Беги докладывай!

- Ты серьёзно?

- Решай сам.

Не желая и дольше находиться в дурной компании с твоим молочным родственником, я, забрав с блюда фазанью ногу, вышел обгладывать её за дверь палатки.

Я не врал, не набивал себе цены, в тот момент действительно был готов покинуть тебя навсегда, даже перспектива: с бритой башкой накладывать пластыри маразматичным старикам в Асклепионе, не казалась такой уж мрачной. Неподалёку от палатки, стоял привязанный к коновязи Рыжий, конь уже в годах, с отвислой нижней губой и больной ногой поднятой к брюху. Заметив боевого друга, приблизился и погладил его по шее, захватив ладонью гриву, встряхнул бурые пряди.

- Завтра мы едем домой.

Конь осмысленно повёл на меня темным глазом и легонько захватив зубами край туники, резко дёрнул.

- Ай! Совсем сдурел! Ну вот, порвал на мне одежду, раньше ты так не делал. Был верным товарищем. С чего озлобился? Разве я не кормил тебя лучшим овсом, или может, напрягал в работе, все что я хотел, только чтобы ты был жив и рядом со мной, тебе этого мало? Неблагодарная скотина.

- Как и ты, - раздалось сбоку и я понял, что имел в виду Клит, оттого закусил губы чтобы не оскорбить непрошенного гостя. Иначе закон нашего отца Зевса просто исчез бы дымком от разведанного костра.

- Будь добр, уезжай Клит, уезжай немедленно.

- Как прикажешь благороднейший Аминтид, я поеду навстречу своей судьбе, а ты в противоположную сторону, да? Не сомневайся, чтобы не позорить Александра никому не расскажу о нашем соглашении, пусть все думают, что тебя убили горцы. Дезертир.

Дезертир?!!

Страшное слово для любого мужчины, наблюдая как клубится пыль под копытами лошади посла-неудачника, я задумчиво продолжил перебирать гриву коня, пытался понять хватит ли мне мужества продолжить, посрамить всех врагов несокрушимостью воли или действительно, навсегда остаться в памяти соотечественников – слабаком и предателем.

- Феликс складывай палатку, готовь Рыжего, мы выступаем! Эй постой, дай-ка сюда!

Заметив, как бережно, первым делом добровольный слуга вынес священные статуэтки Диониса и Гефеста, перехватил его руку. Из золота и бронзы, начищенные мягкой тряпочкой, они сверкали на солнце. Повертев в руках образы божеств, которым я поклонялся с детства, размахнувшись, бросил подальше от себя.

- Пошли вот! Я вам больше не верю! Феликс тащи сюда весь пантеон, и в навоз их, всех, без разбора, в единственное место на свете достойное этих богов!

В ярости, не задумываясь о баснословной стоимости изображений, перекидал одну за одной драгоценные статуэтки, особенно досталось Афродите, ей я даже умудрился оторвать голову, не знаю, как это у меня получилось. И как только идолы оказались там где и должны были быть – в дерьме, вздохнул свободнее. Нет, меня не поразила молния, о которых вопил в ужасе от святотатства, Феликс и земля не разверзлась, и даже потопа не случилось, ничего не произошло, откричавшись и убедившись в полном разрыве с какими-то не было богами, я послал тысячу проклятий Ахура-Мазда, Мардуку, Энлилю и прочим персидским болванам, после чего легко вскочил на спину Рыжего, разобрав повод, медленно двинулся вслед за ушедшей армией.

На второй день ко мне присоединились Феликс с Гестией, на двух телегах.

На десятый, показался хвост огромной армии.

- Гефестион вернулся, - сплетни, побежали впередили меня, солдаты выходили из палаток чтобы поприветствовать своего командира, я щедро раздавал улыбки и махал рукой в знак приветствия. Спросив недовольно пыхтящего Эвмена, где мне расположиться, в тот же вечер навестил тебя. Я не стал хитрить на этот раз, одев доспех предводителя царских телохранителей, накинул сверху простой алый греческий плащ. Короткий хитон, не скрывал моих стройных ноги в простых кожаных сандалиях. Подойдя к царской палатке, попросил доложить, расторопный слуга только распахнул мне полог, словно говоря - царь уже заждался визита.

Ты был немного под хмельком, но не настолько чтобы потерять разум, в окружении Кратера, Леоната и Марсия, ужинал, принимая блюда с рук Багоя. Евнух сверкнул на меня синим глазом, но вида не подал, что недоволен встречей. Подойдя ближе, я опустился на колени и поклонился до земли.

- Я пришёл к тебе, о великий царь в полном раскаяние от содеянного. Умоляю, во имя отца нашего Зевса простить своего раба, и разрешить ему остаться в живых.

Ты отодвинул было протянутую чашу с ароматным вином и внимательно посмотрел на меня.

- Выходит, ты осознал свою вину и просишь прошения? Молодец! Я принимаю твоё покаяние, но примет ли Багой, извинения? Не знаю? Спроси, и если он согласиться забыть нанесённую тобой обиду, тогда тебе будет разрешено следовать за нами.

Конечно, бывало, что я унижался и при этом был противен сам себе, и все-же тот случай запомнился на всю оставшуюся жизнь, как зажав истекавшую кровью гордость, прошептал.

- Прости меня, Багой, если сможешь, умоляю, прости.

Злобная тварь с глазами синими как лидийские сапфиры, довольно усмехнулась, ещё бы, никогда при стольких свидетелях перед ним не унижался высокородный македонец, человек проигравший ему сердце своего возлюбленного. Евнух заговорил, а я в ослеплении от собственного унижения даже не понял смысла сказанного, как после объяснили, когда подняли с пола и посадили к столу, Багой очень мило и довольно охотно подарил мне своё благоволение и согласился загладить былые недомолвки.

Я действительно находился, в какой-то прострации от собственного умаления, не понимая что делаю опустил помертвелые руки ниже стола и когда мне поднесли кубок с вином, не удержал сосуда. Чаша, гремя покатилась, проливая любимый напиток.

- Гефестион, очнись! Все кончилось! Вот выпей из моей посуды.

Ты протянул мне бронзовый фиал, с сатирами и менадами по ободку, отпитый ровно на половину. Увидев как плещется хмельная влага о золотистые края, я шарахнулся, словно конь увидевший волка.

- Не пью! Я больше не пью, вина!

========== 23. Феликс. ==========

Бросить пить, оказалось намного труднее, чем бросить тебя; ночами, мучаясь хмельной жаждой я страдал от бессонницы, а в довершение всех бед, еще и страшно разболелось плечо раненое при Гавгамелах. Желая отвлечься, хватался за непрочитанные днём донесения, пытаясь заботами будущего дня заглушить тянущую боль. В плече? В сердце? Взбадривая себя небольшими дозами опия, чертил планы Александрии, не помню какой по счету, проверял отчёты тетрархов, записи грамотеев Эвмена. Неожиданно, но, мой недуг сослужил хорошую службу, дела отложенные “на потом” за занятостью, двинулись с места, охватив почти все сферы управления самой большой армией в мире. И снова, я по праву занимал малый трон, верша от твоего имени государственные дела, позволяя своему повелителю забыться в обольстительных объятьях синеглазого евнуха. Страсть, охватившая все твоё существо принимала порой причудливые формы: ты, то срывался с места и взяв десяток телохранителей уезжал в неизвестном направлении никого не известив, то пировал несколько дней подряд, с громкой музыкой и танцами, то напротив уединяясь, подолгу шептался о чем-то, и всегда с одним человеком, с Багоем. Евнух повсюду следовал за тобой, обнимал по-хозяйски, сидя сзади на лошади. Провожая взглядом бывшего возлюбленного, я уже не ярился, пусть и с трудом, научился дышать и жить без тебя. Ни одной гримасы боли, даже вздоха не срывалось с моих обезображенных улыбкой губ: ровный с подчинёнными, умеренно жестокий с врагами, и милостивый к друзьям вскоре я олицетворял образ идеального государя, трудясь не покладая рук на благо все разрастающегося государства. Феликс, был рад, думал, я притих, и вроде бы взялся за ум, Клит, напротив, посмеиваясь в бороду спрашивал насколько хватит навязанного смирения, я отвечал молчанием на все замечания о наших отношениях. И все же…