Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

— Я сделаю так, как ты говоришь.

— Делай так, как говорит Господь, — сказал ему Феофил, видя, что за почтительным уважением к Рицпе Атрет может забыть о Боге. Феофил знал, что германцы приписывают женщинам особые духовные качества, якобы превосходящие духовную силу мужчин. Но чудо воскресения Рицпы было Божьим деянием, а не ее собственным. — Ходи Его путями и люби Его. Служи Господу Богу нашему всем своим сердцем и всей душой, следуй Его заповедям. Мы всегда должны быть начеку, Атрет, потому что мы идем в царство тьмы, в ту землю, где правит сатана.

— Значит, будем сражаться за веру!

— Но не так, как ты думаешь. Мы должны оставаться твердыми в вере и любви, чтобы Сам Бог сражался за нас.

Они миновали несколько небольших поселений и оказались в краю густых лесов. Перед ними раскинулись лесистые холмы, с которых можно было спуститься в долины. Атрет повел Феофила и Рицпу в обход болотистых мест, через сосновые леса. Здесь, под густыми ветвями деревьев, царил вечный полумрак, а сырой и влажный воздух был наполнен звоном насекомых и кваканьем жаб, — с непривычки эти места могли показаться страшными.

— Пахнет дымом, или мне показалось? — сказала Рицпа, подумав, уж не исходит ли этот дым прямо из ада. Запах был едва уловимым, и Рицпа подумала, что ей, наверное, просто почудилось.

— Родунг, — сказал Атрет и продолжил путь.

Феофил поравнялся с Рицпой.

— Германцы вырубают отдельные участки леса и выжигают их, чтобы освободить землю под поля и выращивать урожай. Зола обогащает землю на несколько лет, а потом земля истощается и германцы снова оставляют это поле.

— Скоро мы придем, — сказал Атрет. — Я знаю эти места. — Знакомые запахи леса, болот и дыма навеяли на него приятные воспоминания. Впервые за более чем десять лет он почувствовал себя дома. Ему захотелось побежать по лесу с фрамеей в руке и кричать во все горло. Ему хотелось сбросить с себя одежды и плясать над мечами возле костра, крича в небеса, как это он часто делал в молодости.

Когда Рицпа поравнялась с ним, он притянул ее к себе и обнял.

— Дома, — сказал он, потрепав ее по волосам. — Мы почти дома! — Засмеявшись, он поцеловал ее, дав волю своей радости.

Когда он отпустил Рицпу, она перевела дух и отступила назад, ее щеки пылали. Ей стало даже тревожно за него. Улыбаясь ей, Атрет взял на руки Халева и, посадив его себе на плечи, пошел дальше.

— Я столько лет охотился в этих лесах. Вон там, в той стороне, болото. А за ним, дальше, возле того холма, моя деревня.

Но когда они пришли к тому месту, ничего, кроме обугленных головешек и разложившихся останков давно уничтоженной деревни, там не нашли. Атрет вышел на середину открытого места и огляделся. Неподалеку он увидел уцелевшую часть большого длинного дома, грубенхауза, между стенами и сломанными сваями которого уже густо росла трава. За ним лежала сгоревшая крыша. Неподалеку виднелось несколько наполовину вросших в землю хижин.

В Атрете закипел забытый было гнев. Рим!

Одиннадцать лет назад они с матерью положили отца в погребальный дом всего в нескольких метрах от того места, где сейчас стоял Атрет. В ту ночь горело много погребальных домов, но деревня осталась целой. Спустя несколько месяцев его народ был либо рассеян, либо истреблен, а его взяли в плен, заковали в цепи и увезли в римский лудус.

Когда–то здесь жило несколько сот человек. И где они теперь?

Откинув голову назад, Атрет издал раскатистый крик. Халев, испугавшись, заплакал. Атрет снял сына с плеч, опустил его на землю и слегка подтолкнул к Рицпе. Отойдя от нее и от сына, он снова закричал, на этот раз громче, и крик его эхом прокатился по лесу. Если его народ где–то поблизости, они услышат его и узнают, что он вернулся.

Его крик так сильно напоминал боевой клич маттиасов, что Рицпа невольно вздрогнула. Феофил подошел и встал с ней рядом.

— Я никогда еще не заходил так далеко на север, но, кажется, догадываюсь, что произошло. — Он пнул ногой обугленный кусок деревяшки.

— Мне страшно, — сказала Рицпа. — И я даже не знаю точно, почему. — Она посмотрела на него. — Как ты думаешь, Атрет понимает, что значит быть христианином?

— Нет. Но ведь и я поначалу не понимал.

— И я. Ты видел, каким было его лицо, когда он вышел на открытое место?

— Да.

— О Боже, помоги нам. Я так сильно люблю его, Феофил. Наверное, даже слишком сильно.

— Он отдал свою жизнь Богу. И Отец его не оставит.

— Но что мне делать?

— Идти путем Господа и молиться. Молись, сестра моя, и не останавливайся. — Оставив ее, Феофил направился к германцу. — Ты хочешь остаться здесь на ночь, или нам пойти дальше?

— Останемся здесь. И разожжем большой костер.

Феофил чувствовал, что гнев германца вызван темными силами.

— Пойду, соберу сучьев. — Он снял с плеч багаж, взял небольшой топорик и направился в лес.

Атрет снова прокричал.

Никто ему не ответил.

Спустя несколько минут из леса послышался стук топора Феофила. Выругавшись, Атрет повернулся в его сторону.

Рицпа содрогнулась, взглянув на его лицо. Столько лет мечтать о возвращении, проделать такой долгий и тяжелый путь — и все ради того, чтобы прийти на это пустынное место, к выжженной и заброшенной деревне. Рицпа опустила Халева на землю и подошла к мужу.

— Мы найдем их, — сказала она, желая вселить в него надежду. — Мы будем искать их, пока не найдем.

— Они все мертвы.

— Нет. Мы же чувствовали запах дыма. Ты сказал «родунг», а Феофил объяснил мне, что твой народ так вырубает лес под поля.

Феофил вышел из леса, подошел к ним и бросил возле разрушенного длинного дома охапку сучьев.

— Они не оставили бы свою священную рощу, — взволнованно сказал он, высказывая догадку, внезапно пришедшую ему в голову.

Атрет как–то странно посмотрел на него.

— Ты прав, — сказал он. Схватив свои вещи, он направился через разрушенную деревню, держа в руках фрамею. Рицпа побежала за Халевом, а Феофил взвалил на себя багаж.

Они шли быстро, пробираясь между деревьев. Ветер переменился, и Рицпа снова почувствовала запах дыма, на этот раз отчетливее.

Атрет остановился возле сучковатой сосны. На стволе виднелся круглый срез, на гладкой поверхности была руническая надпись.

— Этот знак означает границу священного леса. Роща в миле отсюда. В той стороне.

Феофил сбросил с плеч поклажу.

— Мы подождем тебя здесь.

Атрет удивленно посмотрел на него.

— Ты боишься Тиваза?

— Нет, но если я оскверню священный лес твоих соплеменников, они не станут слушать мои слова о Господе.

Уважение Атрета к Феофилу росло. Как бы там ни было, но он понимал, что единственное, что может помешать хаттам убить этого римлянина, — это Сам Бог. Понимал это и Феофил. Кивнув в знак согласия, Атрет оставил их. Рицпа отпустила Халева поиграть. Малыш подобрал желудь и хотел его съесть. «Нет, нет», — сказала Рицпа, остановив его. Она взяла желудь, который мальчик уже едва не сунул в рот, и выбросила.

— Нет, нет! — произнес Халев дрожащими губами.

Рицпа убрала волосы у него с лица и поцеловала его.

— Огонь на северо–востоке от нас, — сказал Феофил, прислонившись спиной к стволу пограничной сосны.

Рицпа подошла к сосне и вгляделась в начертанные на ней символы. Там были изображены волки, окружившие человека с тремя головами, женской грудью и непомерными мужскими гениталиями. В одной руке он держал косу, а в другой меч. Рядом с ним была изображена фигура мужчины с рогами, держащего в руках фрамею. Между ними были написаны какие–то руны. Нахмурившись, Рицпа наклонилась и дотронулась до одной из них.

— Атрет носил медальон с таким символом. — Рицпа видела его, когда Атрет снимал одежду возле ручья.

— А сейчас носит?

— Нет. Когда я спросила его об этом, он взял этот медальон и выбросил. — Она выпрямилась, потом взяла Халева за руку и отошла от дерева. Ей не хотелось, чтобы малыш находился рядом с этими символами.