Искушение Марии дАвалос

Они также зафиксировали, что замки на дверях повреждены; они закрывались, но не запирались. Чиновники ломали над этим голову, не зная, что тот рабочий, которого Карло привел во дворец накануне, был искусным слесарем. Он переделал замки, так что ключи в них проворачивались, и казалось, что они заперты. Нужно было лишь нажать вниз тонкую полоску металла, вставленную между дверью и косяком, и замки открывались.

Официальные лица приказали, чтобы в комнату принесли два гроба. Прибыли отец иезуит и два священника, чтобы обмыть тело Фабрицио. Под запекшейся кровью были обнаружены еще несколько ран от шпаги, многие из которых были сквозными, от спины до переда. Когда священники подняли тело, то увидели, что удары шпаги проникли глубоко в пол. Когда, наконец, была смыта вся кровь, на Фабрицио надели черные шелковые штаны и черный бархатный камзол и положили в один из гробов, который затем отвезли в Андрию, где его приняли герцогиня и ее бабушка, графиня Руово.

Лаура сбежала. Тело Марии обмывали безутешная Сильвия и другие домашние слуги. Антония, захлебываясь от рыданий, одела племянницу в черное шелковое платье. На указательном пальце Марии был перстень с гербом Карафа. Антония переместила его на безымянный палец племянницы, на котором носят обручальное кольцо. Принц и принцесса д’Авалос не появились.

Гроб с телом Марии забрали Карафа. По приказу Мадделены Карафа его отнесли в церковь Сан-Доменико Маджоре. Мария была похоронена в часовне Карафа со своим первым мужем и первой любовью Федериго Карафа, их сыном, умершим в младенчестве, и Беатриче. Гроб Фабрицио тоже был позже привезен в Сан-Доменико Маджоре и помещен рядом с гробом его отца в королевской ризнице, где захоронены анжуйские короли.

Вскоре после этих убийств семья Карафа публично продемонстрировала свою преданность Марии Карафа, заказав картину, которая висит в часовне Карафа в Сан-Доменико Маджоре и по сей день. Картина называется Sacre Conversatione; на ней изображены и живые, и мертвые. Четырнадцать членов семьи Карафа сгруппированы вокруг Пресвятой Девы с Младенцем Христом на коленях. Наверху — ангелы в развевающихся одеяниях. Папа Павел IV из рода Карафа стоит слева от Богородицы, благословляя Младенца. Мадделена Карафа как матрона семейства изображена на переднем плане картины, справа. Над ней — Мария и Федериго Карафа, с его твердым взглядом и коротко, в римском стиле остриженными волосами. У Марии ангельское лицо и прозрачная вуаль, как у Мадонны. Ее глаза скромно опущены, и она читает молитвенник, который держит в руках. Она одета в простую оливково-зеленую тунику, перехваченную на талии красным поясом. Федериго изображен в тени за ней, и более темная тень падает от него на колонну у них за спиной, что означает его раннюю смерть. Спящий ребенок, похожий на херувима, которого ангел собирается вознести на небеса, — Ферранте, их сын. Беатриче преклонила колени рядом с Мадделеной у ног Богородицы, и руки ее сложены в молитве. В картине переданы тепло и родственный дух семьи, которая приняла Марию как свою и которую она любила больше всего на свете.

Через восемь дней после этих убийств верховный суд провел расследование. Свидетельства, данные Сильвией Альбана и Пьетро Бардотти, дали четкое представление о том, что произошло в ночь на 27 октября 1590 года. Однако расследование было прекращено по приказу вице-короля, который считал, что у Карло Джезуальдо, несомненно, есть причины, оправдывающие его действия.

Неаполь был с этим не согласен. Все пришли в ужас от жестокости, с которой были совершены эти убийства; питали презрение к Джезуальдо за трусость, которую он проявил, наняв головорезов, чтобы убить Фабрицио. Посол Венеции дал своему правительству краткий отчет об этой трагедии, написав о том, что три знатные семьи: Джезуальдо, д’Авалос и Карафа — связаны родственными узами со всей аристократией королевства, и что все потрясены этим ужасным событием. О Фабрицио, «самом красивом и самом совершенном дворянине города», глубоко скорбели, а Марию восхваляли как самую добродетельную и самую красивую женщину Неаполя.

Поэты Неаполя, от великого Тассо до самого неизвестного рифмоплета, одновременно исторгли из груди скорбный вопль. Одним из них был фра Джулио Карафа, тот самый племянник Фабрицио, который нанес смертельный удар громогласному поэту. Он явно знал Карло лучше, чем остальные, и его строки в некотором смысле пророческие:

Три стихотворения Торквато Тассо — самое трогательное из всего, что было написано об этих любовниках.

О души, поразительно прекрасные, вы приняли мучительную смерть, и соединила ли вас смерть или любовь, судьба или Небеса, теперь уже ничто не разделит вас.

Но как лучи, или бессмертные факелы в третьем круге, вы уже пылаете, и безмятежные звезды светят ярче от вашего нежного желания.

А Небеса еще прекраснее от вашего греха, / но разве грех, коль благородны любящих сердца? / И звезды безмятежные сияют лишь ярче от желания любви.

А если кто осудит вас, заблудших среди любви печальных вздохов, пускай осудит солнце, что приносит день, когда блуждающие звезды заблудились.

Глава 15

Принц музыки

Добравшись до замка Джезуальдо, он немедленно вызвал четырех своих людей. Они последовали за ним в тесную комнату с каменными стенами в нижней части замка. Там он приказал им сечь себя. Его люди к этому привыкли. Они раздели его и дали ему десять розог, необходимых для того уровня боли, который приносил ему облегчение. Но он подстегивал их, заставляя сечь себя до тех пор, пока спина не покрылась кровью. Боль пронзала каждый его нерв, кровь стучала в ушах, но это не дало ему передышки от бури, бушевавшей у него в голове. Ужас от того, что он сделал. Он проклят. Навеки осужден на адское пламя. «Продолжайте», — приказал он, еле выговорив это слово. Все поплыло у него перед глазами, и его слугам стало ясно, что хозяин не остановит их до тех пор, пока не потеряет сознание, а быть может, даже позволит им засечь его насмерть. Они остановились и, невзирая на проклятия, которыми он их осыпал, едва дыша, отнесли наверх, в его комнату, и осторожно положили на кровать.

Пришел старый Лоренцо и забинтовал раны. Старик заставил своего господина выпить немного воды. Он хлопотал возле кровати, обезумев от того, что рассказали ему люди, прибывшие с хозяином, о событиях прошлой ночи. Старик был поражен новостью, что его хозяин убил кроткую госпожу Марию, но знал, что это правда: разве кто-нибудь осмелился бы придумать такую мерзость?