Оберег волхвов

Позже повернули немного на запад. Купцы говорили о какой-то длинной песчаной косе, по которой можно дойти до Сурожа и даже до перевоза на Тмутаракань.

А потом впереди Анна увидела безграничный голубой простор цветом чуть темнее неба, и этот простор все время колебался и играл на солнце. Она сразу же догадалась, как называется такое бескрайнее озеро, и радостно воскликнула:

— Море! Это же море!

Умиленный ее простодушным восторгом, Джулио сказал:

— Это пока Сурожское [55] море, оно не такое глубокое и синее, как Понт. Вот когда перейдем на понтийское побережье, ты увидишь, какая там красота, — особенно если посмотреть на море сверху, с горы.

— Я и горы увижу? И водопады? И пальмы? — обрадовалась Анна.

— Нет, пальмы в Тавриде не растут, но есть немало других красивых деревьев. А горы и скалы там чудо как хороши.

Купец Джулио Санти был немолод и смотрел на Анну снисходительно-отеческим взглядом. Он не знал, какая именно забота гонит юную боярышню в Херсонес, но догадывался, что дело здесь связано с любовью и ненавистью. Однажды он заговорил с ней об этом:

— Наверное, отчаянные обстоятельства толкнули тебя на такое опасное и почти одинокое путешествие. Старый слуга ведь не сможет защитить от разбойников. Да и мужское платье не делает тебя неуязвимой.

Анна невольно покраснела и сказала с долей сомнения:

— Ты потому так говоришь, господин Джулио, что отец Филарет выдал тебе мою тайну. Но другие ведь не догадываются, что я Анна, а не Андрей.

— Нет, дитя, отец Филарет только поручил тебя моим заботам, но никаких тайн не выдавал. Я сам понял, что ты девушка. Поверь, мне твоя судьба небезразлична. В Галате у меня есть дочь, чем-то похожая на тебя. Иногда я представляю ее на твоем месте. В юности люди так уязвимы и беззащитны… И часто сами не знают, на что идут. Ты вот оделась мужчиной, чтобы избежать оскорблений и насилия, которому может подвергнуться беззащитная женщина, так?

— А что, я совсем не похожа на юношу? Может, надо остричь волосы, вымазать лицо?

— Эх, святая невинность русичей… — вздохнул Джулио. — Да знаешь ли ты, дитя, что даже в образе юноши не защищена от похотливых домогательств? Есть такие мужчины, которые женщинам предпочитают молодых и красивых юношей.

— Как это?.. — растерялась Анна.

— Именно за такой грех Господь некогда покарал жителей Содома. Но природа человеческая так сложна и многообразна, что иные пороки становятся второй натурой и даже набожный человек не может с ними совладать. Это тянется с глубокой древности. В Греции, Риме и на Востоке во времена язычества такие пристрастия не отвергались законом и многие видные люди были содомитами.

— И что же, никак нельзя уберечься от этих страшных людей?

— Они страшны только тогда, когда становятся насильниками, а насилие — всегда страшный грех, какого бы пола ни была жертва.

Помолчав, Анна смущенно спросила:

— Значит, я напрасно переоделась?

— Нет, для путешествия по своим степям — не напрасно. Здесь, на Руси, люди чисты и близки к природе, им неведом содомский грех. Но, когда попадешь в иные земли, помни и об этой опасности.

Снова Анна, чувствуя холодок на сердце, подумала о том, как мало ей известно о большом мире. Оказывается, были такие стороны жизни, которые даже Евпраксия не решилась ей открыть.

— И все-таки в мужском платье я чувствую себя в большей безопасности, — упрямо повторила Анна.

— Ты права, дитя, не следует менять наряд, пока не встретишься в Херсонесе с нужным тебе человеком.

Общаясь в пути только с Джулио и Никитой, Анна, тем не менее, присматривалась и к другим попутчикам, прислушивалась к их благозвучной речи и красивым песням. Даже те мелочные споры, которые торговцы порой вели друг с другом, отчаянно жестикулируя, казались Анне забавными. Она с интересом наблюдала, как они доставали из шкатулок маленькие весы с бронзовыми гирьками и принимались взвешивать серебряные монеты, проверяя их полноценность.

Иногда Анна думала о том, что если бы родилась мужчиной, то непременно пополнила бы собой непоседливое сословие купцов, у которых в одной руке — кошелек, а в другой — меч или сабля. Ей нравилось, что эти неутомимые путешественники, принадлежавшие к разным народам, всегда могли найти между собой общий язык, ибо смелость, деловая смекалка и готовность к риску не зависели от границ и державных распрей. Она вспомнила пересказанные ей Евпраксией слова Мономаха, наставлявшего сыновей заботиться о купцах, так как именно они, путешествуя по разным землям, могут рассказать о стране и о князе.

Двигаясь по расцветающей от весеннего тепла земле Тавриды, Анна интересовалась каждым ее уголком, расспрашивала генуэзца о знаменитых событиях, которые здесь происходили. Джулио рассказал ей о Боспорском царстве, в древности возникшем на обоих берегах пролива, что разделял Корчев и Тмутаракань. Поведал и о судьбе известнейшего из Понтийских царей — Митридата Евпатора, который, боясь смерти от отравления, приучил себя к ядам, а когда захотел умереть, смерть не пришла к нему, и тогда он сам подставил горло под нож вражеского воина.

На пути в Сурож Анна впервые в жизни увидела горы. Чем дальше, тем грандиозней были эти причудливые нагромождения, формой напоминавшие то остроконечные башни, то фигуры великанов, то огромного диковинного змея. А с высоты горной тропы синий морской простор был так прекрасен и бесконечен, что захватывало дух от величия божественной природы.

Со склона горы святого Георгия открывался вид на чудесные долины, ярко зеленеющие рядом с пустынными отрогами мыса. Вдали был виден старый греческий монастырь, построенный некогда на развалинах эллинского храма. Джулио рассказал, что в кладке его стен была найдена плита, посвященная богине Деметре.

— Это знаменательно, — сказал купец. — Ведь Деметра — самая, может быть, христианская из языческих богинь. Она первая смягчила нравы, научила людей вступать в союз друг с другом и превратила шатер кочевника в дом земледельца. Ведь с чего началось просвещение человечества? С перехода от кочевья к земледелию.

— Да, — согласилась с этой мыслью Анна и про себя подумала: «А ведь имя Дмитрий означает «Посвященный Деметре».

Спуск по тропе к Сурожу шел мимо высокой лесистой горы, похожей на кудрявую зеленеющую шапку. Кроме привычных Анне дубов и кленов, здесь росло множество невиданных ею ранее южных деревьев и кустарников с причудливыми резными листьями; некоторые были покрыты нежно-розовыми цветами.

Наконец путники вошли в город. Сурож показался Анне невелик по сравнению с Киевом. Но в этом небольшом городе кипела жизнь, слышался разноязыкий говор, мелькали одежды всех цветов и форм. Греки, латиняне, русичи, восточные купцы и степные кочевники — все смешалось в бойком торговом и портовом городе, от которого шли в разные концы света морские и сухопутные дороги.

Джулио предложил Анне пожить в его сурожском доме, пока он будет снаряжать в плавание свой корабль, но девушка отказалась: ей хотелось как можно скорее попасть в Херсонес. Она пробыла в доме Джулио лишь до утра. Остаток дня Анна использовала для того, чтобы выкупаться, вымыть слежавшиеся под шапкой волосы, выстирать нижнюю рубашку и починить истрепавшееся в дороге верхнее платье.

Наутро она уже с нетерпением рвалась продолжить свой путь. Джулио посоветовал ей отправиться в Херсонес морем на одном из тех быстрых суденышек, что ходят вдоль побережья Тавриды, перевозя людей и небольшие грузы. Генуэзец сам привел Анну и Никиту в порт, сам договорился с перевозчиком, представив Анну как сына своего лучшего друга.

Прощаясь с купцом, девушка не удержалась и порывисто обняла его со словами:

— Бог помогает мне, посылая в пути хороших людей. Вот и с тобой, господин Джулио, я знакома всего две недели, а ты мне словно дядя родной, которого у меня никогда не было.

— Может, мы еще увидимся, мир тесен, — сказал растроганный Джулио. Но в следующий раз надеюсь увидеть тебя в одежде Анны, а не Андрея.