Звезда моря

Скрипучая дверь на деревянных петлях приоткрылась, и Анна вошла на кухню, таща песок за своими мокасинами. Даже через подошву чувствовалось, что пол холодный, угли в печи едва тлели.

Пожилая чернокожая женщина у открытой печки вздрогнула и повернулась, точно зная, что это ее хозяйка.

— Ах, мисс Анна. Вы встали рано сегодня утром. Очень рада Вас видеть.

Анна проигнорировала ее притворные любезности.

— Касси, ты видела Чарли Фофезерса? Он должен был встретить меня на рассвете на передней лужайке.

Касси заговорила медленно, растягивая слова, довольная тем, что есть возможность побеседовать.

— Боюсь, месье еще спит, мисс Анна. Они с Джонай допоздна болтали и курили табак в летнем домике.

— Вот наказание! Он хочет, чтобы я пропустила самую лучшую игру на реке. А я не могу ждать, пока проснется весь дом.

Касси лукаво на нее посмотрела и поддразнила, зная, что рискует:

— И мадам найдет для вас более подходящее занятие дома.

Анна «проглотила» ее реплику, не сострив в ответ. Она отвернулась от рабыни к единственному запачканному окну кухни и вгляделась в сереющий туман, поднимающийся от реки. Возле аллеи вековых дубов девочка увидела сутулую фигуру, шагающую нетвердой походкой по тропинке к дому. Не говоря ни слова, она схватила пригоршню кукурузных хлопьев и сушеных яблок из кладовки и пулей выскочила за дверь.

Девочка бежала по лужайке, как гибкий олененок. Мокасины оставляли мокрые следы в густой траве. Один раз она оглянулась. В большом доме светилось только одно окно наверху.

— О, Боже мой! Фалли проснулась. Теперь будет хлопать крыльями и шипеть, как старая гусыня все утро, пока я не вернусь. На этот раз охота будет недолгой.

Она поспешила к старому индейцу:

— Чарли! Ты опоздал сегодня, — зашептала она, схватила его за руку и потащила под сень дуба, чтобы их не могли заметить из дома.

— Да, мисс Анна. Но я здесь. Река спокойна, и охота должна быть удачной.

Девочка почувствовала, что ее нетерпение постепенно проходит, когда представила, что проведет утро на реке. Они шли вдоль зеркальной поверхности воды, кое-где окрашенной в коричневый цвет дубильной кислотой от корней кипариса. Анна и ее старый друг забирались в самые скрытые уголки Купера, распугивая водяных пауков, выползших из своих норок, чтобы спокойно позавтракать на рассвете. Она часто наклонялась, а потом опять выпрямлялась, когда не была уверена, что убьет свою жертву. Наконец, солнце взошло высоко, и Анна ушла с реки. Она возвратилась к дому одна, через лес, который они с Чарли очень хорошо знали. Девочка тащила на плече двух жирных зайцев, а в волосах — дюжину приставучих репейников. Она оставила свою добычу на кухне и неторопливо пошла к дому, чтобы провести там остаток дня.

Было около девяти. Все в доме уже проснулись. Ставни были уже открыты, и Анне казалось, что дом уставился на нее двадцатью огромными глазами. Она знала, что мама предпочитает видеть ее выходящей к завтраку в чистых юбочках, но сегодня Анна решила попытаться проникнуть за стол так, надеясь, что мать все еще спит. Завтрак наедине с отцом был для нее мечтой. Девочка заглянула в приоткрытую дверь и увидела, что отец склонился над столом, в руках его были какие-то бумаги, а стол уже накрыли к завтраку. Отец приподнял голову, когда она осторожно подкралась и положила голову ему на плечо. Уильяму стоило большого труда сохранить серьезное выражение на лице.

— Не хочешь ли ты пронзить меня стрелой, девочка? Обещаю, я просто так не сдамся!

Анна усмехнулась:

— Два кролика, па. Я поймала их на болоте. Кормак оценивающе оглядел ее и сухо сказал:

— «Па», значит. Ты с каждым днем все больше походишь на своих нигеров, дочь. Было время, когда я был для тебя «папой», хочу им и оставаться. — Он ловко очистил апельсин и протянул его Анне. — Твоя мать права. Ты уже достаточно взрослая, чтобы с утра до ночи бегать повсюду, как сорванец: в бриджах, с луком и стрелами, в сопровождении этого дикаря. Он похож на старую охотничью собаку.

— Он мой друг, папа, — она умышленно сделала ударение на последнем слове, чтобы поддразнить отца. — И ты сказал, чтобы я не бегала по полям одна, поэтому он должен быть со мной. Кроме того, он знает все тропы, как Фалли знает все уголки этого дома. Мама встала?

— Да, только что. И не хочет, чтобы ей надоедали рассказами о кроликах, девочка. Она довольно скоро услышит об этом от слуг. Ты думаешь, что тебе удается скрываться незаметно, но это не так! Десятки глаз следят за тобой, и мне все становится известно. Не забывай об этом.

— Да, па. — Она засмеялась и проскользнула наверх в свои покои, пока мать не увидела ее разгуливающей по дому в мокрых бриджах и с луком. Достаточно было того, что Фулборн, ее прислуга, бранит ее, как младенца. Она не нуждается еще и в колких замечаниях матери. Кормак вернулся к бумагам, но все его мысли были о Мэри. Он посмотрел на акры зеленеющих лугов, множество построек, аллеи, пруд, пристань и реку Купер внизу. Его раздувало от гордости, что все это принадлежит ему.

Три года назад он приехал в Чарльзтаун — молодой адвокат со служанкой, выдавая ее за свою жену, и сорванцом-дочерью в морской кепке. Он слишком рисковал тогда, но этот риск был сполна оправдан. Благодаря своему мастерству, он быстро завоевал уважение и положение в растущем прибрежном городе. Из небольшого дома на одной из улиц Чарльзтауна, они переехали в большой дом на Восточной стороне. А потом Кормак стал получать неплохие доходы с кораблей, заходящих в гавань. В течение трех лет он обирал суда после суматошных морских дорог. В течение трех лет он осторожно ублажал каждого человека, имеющего власть в городе, изображая из себя почтительного незнакомца, вторгшегося в их устоявшиеся ряды, и теперь, после нескольких прибыльных вояжей и ловко обыгранных одолжений, он стал, наконец, одним из них.

Он нашел отличные крайние земли, которые должны были отойти к другому покупателю по более высокой цене и, используя свое влияние, добился того, что эти земли достались ему. Четыреста акров в плодородных низинах Купера: триста акров полей, пятьдесят — лесной массив, пятьдесят — сады и приусадебные постройки, — все в престижном районе Груз-Крик. Это был идеальный участок для рисовой плантации. И хотя он нанимал женщин для работы в поле за сорок пять долларов, вместо шестидесяти, которые должен бы был платить мужчинам, он выложил приличную сумму только за обработку земли в том сезоне. Но Уильям умело управлял своими финансами, и теперь все принадлежало ему. Но Мэри. Она вызывала у него беспокойство. О, ее с удовольствием принимали в лучших домах Чарльзтауна. Она была красива, умна и знала, как использовать все эти достоинства, чтобы очаровать мужчин, да и женщин тоже. Но Кормак видел, что это отнимает у нее силы. После переезда она не отличалась крепким здоровьем. Спустя два года она все чаще оставалась в своих покоях. Теперь Мэри была беременна… Уильям боялся за ее здоровье. Вглядываясь в ее лицо, он ощущал, что под знакомыми чертами скрывается незнакомка. Он чувствовал, что она ослабевает, впадает в глубокую меланхолию, которую не излечить ни многочисленными компаниями, ни платьями, ни дорогими винами.

Клара по-прежнему сопровождала свою хозяйку повсюду, куда бы она ни шла. Уильяму не очень нравилась эта близость его жены и этой… проститутки. Служанка из низшего класса. Но когда он начинал с Мэри разговор о том, чтобы уволить Клару, она мрачнела и становилась раздражительной.

— О ней ходят нехорошие слухи, дорогая. Ты знаешь, об этом говорили еще на корабле.

— Какие слухи, Уильям? Не обращай внимания. Я не собираюсь их слушать. Ложь обойдет весь мир, прежде чем правда успеет надеть штаны.

— Говорят она зарезала собственного любовника в приступе ярости. Поэтому и сбежала из Лондона, чтобы спасти свою голову.

— Не сомневаюсь, что эту сплетню распространил мужчина. Ни одна женщина не поверит в эту небылицу. У нее добрая душа и самые заботливые и нежные руки во всей колонии.