Любовь и смута

- Дидимия! - окликнула Юстина подругу, метнувшуюся вслед за Теоделиндой.

- Я на кухню, за едой для болящих. Скоро утренняя трапеза. - невозмутимо отвечала та из открытых дверей и исчезла из лечебницы.

Прошел день. Ближе к вечеру в лечебницу пришла аббатиса и совершила обряд соборования, после которого удалилась, в сопровождении помогавшей ей провести обряд Юстины. В комнате не осталось никого, кроме двух болящих. Свет, проникавший в комнату сквозь множество мутных стеклышек окна, совсем померк, в комнате сгущались сумерки. Альберга почти задремала, когда в тишине вдруг раздался резкий и грубый голос пожилой монахини:

- Ну и как же ты здесь оказалась, голубушка? - её холодный насмешливый взгляд не располагал к беседе.

- Я ничего не помню, - равнодушно бросила в ответ Альберга, пытаясь отделаться от нежелательного разговора.

- Всё ты помнишь, - со злой усмешкой отозвалась монахиня и затем обрушила на молодую женщину поток самых страшных обвинений и ругательств, скопившихся у неё на душе за долгое время вынужденного молчания: - Поглядела я на тебя. Мнишь себя умнее и хитрее всех? Не уважаешь никого? Ни родители, ни муж тебе не указ? Так ведь? Привыкла лгать, хитрить, изворачиваться, словно скользкая гадюка под рогатиной.  Вы с Теоделиндой одного поля ягоды, я это сразу заметила, одна у вас с ней болезнь, гордость сатанинская съедает вас. Я бы таких как вы на костре принародно сжигала бы, невинным в назиданье. Чтобы если не вас самих, так хоть ваши бессмертные души спасти. Правильно люди тебя камнями забили, да жаль не до смерти. Такие как вы живучи, не нужны вы Господу, не хочет видеть он ваши мерзкие души в своей небесной обители!

Молодая женщина отвернулась от монахини, стараясь не слушать её злых слов. Но инокиня всё не смолкала.

- Ты думаешь, это разбойники убили твоего ребенка? - продолжала она трескучим низким голосом. - Нет, голубушка, это ты сама, твоя гордыня убила твое дитя.

- Какого ребенка?

- Того, что ты носила. А, тебе вижу и невдомек, что ты была на сносях, - злорадно проговорила Сигилла, покачав головой и смерив молодую женщину презрительным взглядом. - Ребенка ты потеряла, теперь думай, как бы душу свою не потерять. Отрекись от своей гордыни, от лжи, от блуда, грешница! - продолжала монахиня, сверкая глазами, полными ненависти. - Обратись ко Христу с покаянной молитвой! Лей покаянные слезы, молись дни и ночи напролет, работай, не покладая рук и не разгибая спины, только тогда искупишь свою вину перед Богом, людьми и своим не родившимся младенцем!

Сигилла хотела ещё что-то сказать, но её речь прервалась - внезапно она захрипела и стала задыхаться. Альберга замерла, словно завороженная глядя на монахиню сквозь слезы, застилавшие глаза. Видя, что Сигилле стало дурно, она попыталась встать с кровати, но тут же без сил упала обратно.

- Помогите! - как только могла громко закричала она.

Никто не услышал бы её слабого голоса из-за тяжелой двери лечебницы, но в это время вернулись лекарша со своей помощницей.

- Сестра Сигилла почила с миром, - равнодушно бросила Юстина, подойдя к покойнице.

В ту же минуту сестры услышали громкие рыдания и, посмотрев на новенькую, увидели, что она горько плачет, уткнувшись в подушку, горестно стеная и сотрясаясь от рыданий всем телом.

Монахини переглянулись.

- Разве возможно так убиваться из-за незнакомого человека? - с удивлением проговорила Дидимия.

- Если тебе непонятны такие простые и естественные человеческие чувства, то мне тебя жаль! - холодно отвечала вполголоса лекарша. «Какая добрая, нежная душа у этой несчастной женщины!» - при этом подумала Юстина, которая, на самом деле, не менее подруги была удивлена таким бурным выражением скорби об уходе в мир иной чужого человека. - «Хоть бы этот ангел в женском облике навсегда остался в нашей обители!» - горячо пожелала она.

Глава 12. Суд в Реймсе.

Суд над императором, пусть и низложенным, был событием исключительным. Ни один из представителей знати ни в коем случае не желал пропустить столь беспрецедентное зрелище, и потому к назначенному дню весь цвет франкской нации собрался в Реймсе.

Оглушительные овации сотрясли большой зал епископского дворца, в котором должно было состояться вышеназванное судилище, когда в сопровождении приближенных баронов появился император Лотарь. Под гром несмолкающих, отрадных для слуха и сердца, бурных приветствий монарх проследовал к приготовленному для него трону, не забыв, в свою очередь, ответным приветствием воздать честь собравшимся в зале знатнейшим франкам.

Лотарь торжествовал победу. Враги повержены. Отец низложен, несомненно, будет осужден и навсегда отлучен от власти. Управление государством теперь в руках достойнейшего, в руках того, кого избрали править своей страной сами франки, и да будет этот народ отныне пребывать в мире и довольстве, под властью мудрого и справедливого правителя, хранителя древних традиций и единства империи.

Шаг за шагом они продвигались к этой цели. Сколько усилий, интриг, хитроумных предприятий, денежных затрат и человеческих жизней было брошено на её алтарь, в преддверии сегодняшнего торжества! И, однако, граф Лантберт, один из главных пособников победы, не разделял сейчас радости триумфа со своим государем. Мысль об исчезнувшей бесследно жене неотступно терзала его душу.

По приезде во дворец он убедился, что не ошибся в своих худших опасениях — спрятав принца в окрестностях Буржа, Альберга, действительно, отправилась обратно в Ахен. Однако, неожиданно объявившись во дворце, госпожа графиня вскоре исчезла. Причем, здесь явно замешана какая-то темная история, ибо дежурившие в тот вечер стражники видели как графиня прибыла во дворец, но никто из них не заметил, когда она отбыла прочь.

- Притом, кое-что в этом деле всё-таки известно доподлинно... - добавил Леон и смолк, словно раздумывая сообщать или нет это «кое-что» Лантберту.

- Говори, - приказал Лантберт.

- Король вызывал её к себе.

- Что?! - граф переменился в лице. - Это что, верно?!

- Так говорят.