Земные радости

— Я не оставлю вас, — заверил Джон. — Если вас заберут, меня придется забрать тоже. Я всегда буду с вами.

Бекингем задержался на узком трапе.

— До подножия виселицы? — уточнил он.

— До петли или топора, — ответил Джон с тем же безрадостным чувством. — Я же поклялся — я ваш душой и телом до самой смерти.

Герцог тяжело опустил руки на плечи Джона, и какое-то мгновение двое мужчин стояли лицом к лицу, глядя друг другу в глаза. Потом, в едином порыве, они слились в объятиях и поцеловались. Это был страстный поцелуй, без нежности, без ласки, будто кусались два диких зверя. Подобного поцелуя не может подарить ни одна женщина. Это был поцелуй мужчин, вместе прошедших через битву, видевших рядом смерть и в своей взаимной страсти обретших силу снова смотреть в лицо опасности.

— Будь со мной рядом, — добавил Бекингем и пошел по трапу на палубу.

Дул холодный утренний ветер; солнце еще не поднялось. Перед ними расстилались пляжи Саутси, за которыми зеленели общинные земли городка. Корабль направлялся к узкому входу в бухту Портсмута. Серые набережные были усеяны людьми, их лица — как белые точки тревоги. Флаги над фортом трепетали от ветра. Традескант не мог рассмотреть, имелись ли среди них королевские штандарты и был ли поднят флаг Бекингема. Ветер задувал в бухту клочья холодного морского тумана — будто вместе с ними по серому морю плыли призраки тех, кто не вернулся домой.

Не было пушечного салюта, не играл оркестр, не раздавались аплодисменты. «Триумф», так неудачно названный, недоукомплектованный, побежденный, боком приближался к причалу, словно сам ощущал свой позор.

Джон и Бекингем стояли плечом к плечу рядом с рулевым. Герцог был вызывающе одет в красное с золотом, как победитель, но когда люди на причале увидели его, они издали громкий стон. Бодрая улыбка Бекингема не поколебалась ни на секунду, но он еле заметно повернул голову, как будто желая убедиться, что Джон все еще с ним.

Сходни спустили на берег, и Бекингем великодушным жестом пропустил экипаж вперед. Это был красивый жест, но лучше бы они оба сошли первыми, быстро вскочили на лошадей и ускакали прочь. Потому что снова послышался глубокий стон, за которым наступило полное ужаса молчание. Молчали докеры, молчали семьи матросов и солдат, пока ходячие раненые с трудом поднимались по трапу на палубу. Их лица почти побелели от болезней, если не считать кирпично-красных пятен от солнечных ожогов, одежда была разорвана в лохмотья, сапоги изношены до дыр. Они были полумертвые от голода, руки и ноги покрывали язвы. Нескольких человек вынесли на носилках, таких было очень мало, потому что многие или погибли в трясине, или истекли кровью в агонии по пути домой.

По мере того как солдаты сходили на берег, их разбирали семьи. Кое-кто остался посмотреть, как будут разгружать корабль, но большинство тут же уходили. Жены рыдали над развалинами, в которые превратились их мужья, матери убивались по сыновьям, дети глядели вверх, не понимая, что происходит, они видели внезапно постаревшее лицо, или голову, рассеченную багровым свежим шрамом, или гноящуюся рану и не могли узнать своих отцов.

Толпа уменьшилась совсем ненамного, и только тогда Джон понял, как много людей похоронено в трясинах Иль-де-Ре — более половины семей все еще ждали своих мужчин. Однако никто больше не выходил — все они остались в маленькой французской реке у маленького французского города, как и предрекал Традескант. Почти четыре тысячи семей потеряли отцов.

Если Бекингем и думал о том же, внешне он был спокоен. Рядом с рулевым колесом своего корабля он легко, как танцор, балансировал на носках, подбоченясь и вскинув голову, прямой как скала. Когда с причала неслось оскорбление в его адрес, он поворачивался и смотрел туда, будто не боялся встретиться с обидчиком взглядом; его улыбка была всегда наготове.

— Король не прислал за мной герольда, — прошептал герцог так тихо, что его слышал только Традескант. — Правда, и солдат для ареста тоже нет. Но с другой стороны, нет и глашатая, который бы меня приветствовал. Меня что, игнорируют? Обо мне просто-напросто забыли?

— Держитесь, — подбодрил Джон. — Еще слишком рано. Здесь только бедняки, которые спали на причале или где-то в городе. Лишь они знали о нашем прибытии и прибежали, как только заметили корабль. Сам король может появиться в любую минуту.

Кто-то с причала бросил проклятье, и Бекингем повернулся туда с оживленной улыбкой, словно услышал овации в свою честь.

— Может, — ровным голосом согласился он. — Король может.

— Там! Смотрите! — воскликнул Джон. — Карета, милорд. Они послали за вами карету.

Бекингем быстро обернулся и прищурился в ярком осеннем солнце, вглядываясь в причал. В какой-то момент его сердце уже готово было остановиться: он не мог различить цветов кареты и опасался, что это королевский офицер прибыл его арестовать. Но потом зазвенел смех Бекингема.

— Ей-богу, королевская карета! Меня встречают с почестями.

Ошибки быть не могло. Герцог сам ввел в Англии моду на кареты с шестеркой, и только у него и у короля были такие экипажи. Два форейтора в королевских ливреях скакали на двух ведущих лошадях, кучер в алом с золотом возвышался на козлах, рядом с ним находился лакей, еще два ливрейных лакея стояли на запятках. В упряжи лошадей качались алые плюмажи, копыта звенели о брусчатую мостовую. На четырех углах кареты развевались королевские флаги. Внутри сидел королевский герольд.

Герцог как мальчишка помчался к началу сходней навстречу шествию — яркому символу его влияния, гарантии его постоянного богатства и власти. За головной каретой следовала другая, с гербом на дверцах, за ней еще одна, и еще. Далее маршировал оркестр, дудевший в рожки и бивший в барабаны. Два глашатая несли флаг Бекингема. Карета остановилась у сходней, лакеи опустили ступеньки для королевского герольда. Из второй кареты вышли Кейт, жена Бекингема, и его внушающая страх мать, католическая графиня.

Широким шагом Бекингем приблизился к началу сходней, чтобы поприветствовать процессию, голова вскинута, улыбка лукавая. За ним следовал Джон. Герольд промаршировал вверх по сходням и опустился на колено.

— Милорд герцог, добро пожаловать домой, — отчеканил он. — Король передает вам привет и приказывает немедленно явиться к нему. Двор сейчас в Уайтхолле.

Герольд протянул мешочек. Бекингем с легкой улыбкой открыл его. Ему на ладонь выскользнул браслет, тяжелый от огромных бриллиантов.

— Прелестный подарок, — спокойно заметил герцог.

— У меня есть для вас конфиденциальная информация от его величества, — сообщил герольд. — А для вашего путешествия король повелевает воспользоваться его каретой.

Бекингем кивнул, будто и не ожидал ничего меньшего. Герольд поднялся и отступил в сторону. Герцог направился туда, где рядом с каретой стояла его жена. Джон поклонился герольду и поспешил за своим господином.

Кейт Вильерс обнялась с мужем, ее маленькие ручки прильнули к его широким плечам.

— Ты здоров? — страстно прошептала Кейт. — Ты такой бледный.

Бекингем отрицательно покачал головой и обратился к матери поверх головы супруги:

— Что, все действительно так благоприятно?

Та самодовольно кивнула.

— Король ждет тебя в Лондоне, жаждет видеть тебя. У нас распоряжение — немедленно доставить к нему фаворита.

— Значит, я все еще фаворит?

Суровое лицо герцога засияло триумфом.

— Король считает, что никто не может назвать это поражением. По его словам, ты мог потерять всю армию, все корабли и все штандарты еще сто раз! Главное — чтобы ты уцелел. Он говорит, что ему наплевать на четыре тысячи жизней, если самая драгоценная жизнь благополучно добирается до дома.

Бекингем громко расхохотался.

— Значит, со мной все в порядке?

— Со всеми нами, — поправила его мать. — Отправляйся в город. Капитан Мейсон [34]предоставил в твое распоряжение дом. Тебя ждет парикмахер, у портного готова новая одежда, а король послал тебе перчатки и накидку.