Моника (ЛП)

- Они очень боятся, что он помешает, желают видеть тебя постриженной.

- Кто они?

- Пока твоя мать. Она ждет в комнате свиданий, с ней сеньора Д`Отремон. Чтобы предпринимать дальнейшие шаги для аннулирования брака, они надеются убедить тебя подписать доверенность, которую ты не хотела подписывать. Хотят сделать все быстро и тайно, прежде чем изменится настроение твоего мужа, который оставил тебя здесь. Все-таки я хотел бы попросить тебя не поступать опрометчиво, не передавать в чужие руки такое личное дело. Тем более, когда я увидел, как ты разволновалась от радости, вообразив, что он ждет тебя. Этот мужчина, которого Бог принес в твою жизнь странными путями, чрезвычайно интересует тебя.

- Нет, Отец, вы совершенно ошибаетесь. На этот раз я согласна с сеньорой Д`Отремон, которая привезла мою мать. Я подпишу что угодно, чтобы вернуть Хуану свободу. Знаю, ему все равно, ничто не может помешать его жизни, полной приключений, даже такой пустяк, как жена. Я для него меньше тени, призрака, и хочу, чтобы этот призрак исчез. С вашего разрешения, Отец, я пойду в комнату ожидания и покончу с этим поскорее.

Легкой походкой Моника удалилась в комнату ожидания, а вскоре кто-то ее позвал:

- Эй, хозяйка!

Остолбеневшая от удивления, Моника остановилась недалеко от забора, отделяющего монастырь от суетного мира. Она едва поверила глазам, увидев маленькую смуглую фигурку, которая перескочила через забор с удивительной проворностью и приблизилась тихо и незаметно. Его присутствие снова возродило в ее душе печаль.

- Колибри! Как ты сделал это? Как оказался здесь? Как вошел? Перепрыгнул с улицы?

- Да, хозяйка, я должен вас увидеть, поговорить. Я был у большой двери, но меня не пустили, не дали войти. Я прыгнул на повозку, что там стояла, зацепился за ветки дерева, а затем наклонился и скрылся за листьями, потому что здесь были сеньориты в белом, которые ходили и ходили. Я ждал, пока не увидел вас, и спустился. Я сделал плохо, хозяйка? Я хотел вас повидать.

- Нет, Колибри, ты не сделал плохо.

Мягкая рука, с белизной хрупкого перламутра, опустилась на голову, поглаживая короткие кудряшки, затем, взяв Колибри за подбородок, заставила посмотреть в лицо, чтобы прочесть в глубине темных глаз ответ, и прошептала:

- С кем ты пришел, Колибри?

- Ни с кем, хозяйка. Говорю, Сегундо отвел меня на Люцифер, но там нет ни вас, ни хозяина. Он не хотел, чтобы я был на берегу, но я спустился по якорю, проник в лихтер, на котором был груз, а когда лихтер перевез меня на пристань, то бросился бежать. Когда я бегу, хозяйка, никто не может меня поймать. Я бежал побыстрее, чтобы меня не увидели с корабля, пока не добрался сюда.

- Нехорошо проникать в монастырь вот так. Это не мой дом, это место строгих правил. Ты сделал запретное, и это запрещено законом. Хорошо, если тебя не видели.

- А я не могу остаться с вами?

- Нет. Ты должен вернуться к хозяину. Колибри, ты единственное, что осталось от моих счастливых дней, жизни, от которой мне нужно отказаться. Для этого я приложу все силы. Я как раз шла в комнату ожиданий, где находятся моя мать и другая женщина, в надежде, что я подпишу документ, чтобы навсегда освободить Хуана.

- Капитана? Тогда вы не вернетесь на корабль? Вы бросаете меня?

- У тебя будут другие хозяйки, другие женщины в каюте Люцифера, и руки Хуана лягут на руки других женщин, когда они будут держать штурвал и ехать на прекрасные острова, где жизнь словно дремлет, где нет ненависти и слез, на островах, где любовь как сон, где грех не кажется грехом. Иди, Колибри, иди. Возвращайся к хозяину.

Вздрагивая от волнения, сражаясь с волной нараставших чувств в душе, и с такой же силой пытаясь их заглушить, Моника оторвала маленькие смуглые ручки Колибри от юбки и подтолкнула его к высокой стене, откуда тот спустился. На секунду Колибри задержался, словно повинуясь; затем снова подбежал к ней, жалобно умоляя:

- Нет, нет, моя хозяйка. Я не хочу других на Люцифере. Я хочу только вас и никого больше. Хозяин тоже не хочет.

- Как будто ты знаешь! Ты не можешь знать.

- Хозяин всегда думал о вас. С другой, бывшей хозяйкой, которая была ночью в тюрьме, капитан только ссорится.

- Возможно. Но в конце концов, они всегда заканчивают мирно. Они словно рождены друг для друга, словно выражают свой способ любить. Они любят, обижая друг друга, презирая, ставят ловушки, каждый раз мстят, причиняют боль друг другу, но охвачены страстью, которая наполняет их жизнь!

Она беспокойно повернула голову, вслушиваясь в мягкий шум шагов в широких арках галереи, ограждавшей монастырский сад. Вдали, словно белые тени, шли две послушницы. Она вздохнула спокойнее, когда те ушли, но Колибри все еще стоял с ней.

- Они ждут, что вы подпишите эту бумагу против хозяина?

- Не против него, Колибри. Наоборот, я уверена, в глубине души он поблагодарит меня за то, что я разорвала путы, соединяющие нас, и я заверю его, что моя жизнь в этих стенах.

- Но хозяину не нравится, что вы здесь заперты.

- Он сказал, что ему не нравится? Не лги никогда, Колибри, даже ради жалости. Теперь иди, как и вошел. Я хочу удостовериться, что никто не помешает тебе. Уходи, уже идут!

Она подтолкнула негритенка одновременно с голосом Отца Вивье, который искал ее, и сделал знак подойти:

- Ты все еще здесь. Моника, дочка, дамы очень обеспокоены.

- Отец сказал, что ты уже вышла, – проговорила Каталина де Мольнар. – Ты выглядишь плохо, моя Моника.

- Возможно, Моника не хотела нас видеть, – вмешалась София Д`Отремон. – Ты избегаешь нас, не так ли?

- Нет, сеньора, – возразила Моника, делая усилие, чтобы успокоиться. – Наоборот. Я шла по другой стороне. Я подпишу бумагу, которую вы принесли. Удовлетворю вас немедленно.

- Хочу отметить, что это против моей воли и совета, – сообщил Отец Вивье. – Мой долг оказывать Монике необходимую поддержку, чтобы она ясно понимала, что делает.

- Что тут понимать, Отец? Моя бедная дочь рядом с этим негодяем, злодеем.

- Ты не знаешь ничего, мама! – возразила Моника.

- Это наша семья, мы не на суде, дочка. Понимаю, ты защищала свое достоинство. Здесь ты можешь быть совершенно честна, и не настаивать на том, во что мы не можем поверить.

- Не будем терять время на споры, которые ведут в никуда, – прервала София. – Прости меня, Моника, что беру на себя смелость вмешиваться в личные дела. Я сделала это, чтобы поддержать твою бедную мать, которая много страдала из-за вас обеих, хотя вы с сестрой, похоже, так этого и не поняли.

- Прошу вас обсуждать мои дела отдельно от дел сестры, донья София! – гневно взвилась Моника. – Если бы Ренато понимал, что о моих делах нужно забыть…

- В этом случае это не Ренато. Именно об этом мы хотели бы поговорить наедине, и поэтому ждем.

- Вы можете остаться наедине, – указал священник. – А мне – уйти, что я и сделаю.

- Нет, Отец, подождите! – взмолилась Моника. – Вы знаете все о моем сердце и душе. Нет ничего такого, чего нельзя было бы обсуждать в вашем присутствии; наоборот.

- Тогда, послушай сеньору Д`Отремон, дочь моя.

- Я хотела бы сказать вам, что в этом не участвует Ренато, – объясняла София. – Более того, мы подозреваем, что ему это не понравится. Но не важно. Каталина и я постараемся уладить все без него, по возможности предотвратить сплетни, учитывая то, что он вмешивается в дела, которые его не касаются.

- Хотите, чтобы я подписала для вас доверенность, которую составил Ренато?

- Не совсем. Лишь прошение для Его Святейшества. Прошение аннулирования брака по причинам, которые не оскорбляют никого, ни Хуана Дьявола. Это и слабость здоровья, и несовместимость характеров, и религиозное призвание, которое мы связываем с главной причиной этого прошения. И вправду, в этом есть смысл. Вы ведь девочкой осознали свое религиозное призвание, правда? И обстоятельства, которые подтолкнули к этому, думаю, не изменились.

София Д`Отремон пронзила Монику выразительным властным взглядом. Она словно хотела опорожнить одним выплеском душу, и в то же время, проникнуть до самой последней мысли Моники. Но та прикрыла веки, уводя в сторону взгляд от свирепых и бестактных глаз.