Свод (СИ)

— Отчего же, Якуб? Ведь кроме вас и нашего нового знакомца Никаляуса, здесь никто не понимает английской речи. Чёрт, ну и имя, у этого Эшенбурка, впрочем, самое что ни на есть подходящее имя для эдакого чудака.

— Чудака? — переспросил Якуб, услышав неизвестное слово.

— Странного, — поправил сам себя Свод.

— Да, — охотно согласился Война, — вы правы, Никаляус именно странный человек. Мы говорили с отцом и о нём. Вот, как раз таких людей и нанимают на особую службу короля.

— Ха! — выкрикнул Свод. — Чего проще. Ведь человек короля, особенно тот, который так живо интересуется неизведанным, запросто может …пропасть в лесу, скажем, при поиске логова Юрасика? Причём пропасть так, что и следа от него не останется. Главное, что этому никто не удивится, зная склонности этого Эшенбурка.

— Не надо, Ричмонд. И без того в последнее время уж слишком много внимания уделялось этому призраку, к тому же если пропадёт один человек короля, тот, кто за это отвечает при дворе, тихонько подкупит другого. Только подсунут его для наушничества ещё более изощрённо, так, что и не заметишь.

— Умно, — вздохнул Свод. — Милорд подсказал?

— Отец…

— О! — не придав значения прослушивающимся ноткам недовольства, восторженно воскликнул Ричи. — Узнаю почерк мистера Войны…

Нужно сказать, что не напрасно Якуб заострил своё внимание на пане учителе из Любэка. Появление Никаляуса Эшенбурка в Мельнике в день убийства разбойника Базыля действительно показалось странным всем, в том числе и пану Криштофу. Война старший сразу окрестил учителя «пан непажазуменне[128]» и велел сыну в общении с ним держать ухо востро.

Что уж тут поделаешь? Видно матушка-природа во время появления на свет пана Эшенбурка явно была не в духе, утвердив своим немилосердным росчерком именно такую подозрительную внешность для бедняги Никаляуса.

В день, когда окончательно прояснилась история с церковным призраком, пан Недоразумение добравшись к полудню до Мельника пешим порядком, тут же попросил показать ему Юрасика. В замке ему сообщили о том, что ночью тело лиходея пропало и сейчас паны поскакали искать его. Услышав это, пан учитель, даже не передохнув, тут же отправился по указанному ему направлению.

Не успев уйти далеко, у реки он встретил панскую кавалькаду, как показалось Эшенбурку, непринуждённо прогуливающуюся вдоль берега. Впереди шли парень с девушкой, судя по всему, прислуга. Они вели коня, а паны ехали позади них, не торопясь, будто в данный момент на самом деле прогуливались, а не, как сказали Никаляусу в замке, ловили призрака.

Учитель даже удивился про себя: «вот так дела, уж не солгали ли мне в Мельнике?».

Оказалось, что нет. Никто Эшенбурка не обманывал. Узнавший учителя молодой пан Война, услышав о причине появления того в окрестностях их замка, тут же рассказал Никаляусу о том, что на самом деле и Юрасик, и его покровитель Хмыза убиты, а их трупы, как и подобает телам всех нечестивцев, потоплены в безвестности где-то под ямницким зыбуном[129].

На все просьбы и мольбы Эшенбурка показать ему то самое место молодой пан ответил, что и сам теперь с трудом отыщет дорогу даже к ямницкой трясине, не то, что к месту захоронения негодяев. Никаляус долго не унимался, и только жёсткий отказ самого пана Криштофа смог утихомирить его неуёмный порыв лицезреть желаемое.

Эшенбурк, будучи наслышанным о крутости нрава старого пана, не стал больше испытывать судьбу, притих и, откланявшись, собрался, было, отправиться восвояси, но тут Война старший, как-то вдруг сменив гнев на милость, недвусмысленно пригласил учителя отобедать с ними, выделив под Эшенбурка пегую кобылку, которую вели слуги.

Всю дорогу до замка Никаляус отмалчивался, всё ещё расстраиваясь по поводу того, что не смог-таки своими глазами увидеть ужас драгичинской земли — жерчицкого Юрасика. Но ближе к обеду пан Эшенбурк взбодрился. Ещё бы, в милой беседе под пристальным взглядом пана Криштофа в пустое брюхо учителя ещё до богатого стола влилось достаточно много вина. За столом же подвыпивший Никаляус столь плотно отобедал, что с трудом выбрался за ворота, откуда, попрощавшись с провожающими его Якубом и Сводом, отправился на ближние хутора. От них было рукой подать до Паленца, где пан учитель снимал крохотную комнатку.

Так, начиная с того самого памятного дня, пан учитель, у которого после смерти Варвары появилось много свободного времени, чуть ли не каждый день появлялся в Мельницком замке, проявляя недюжинный интерес к персоне Свода. Неплохое знание английского языка вполне позволяло им общаться, хотя, если говорить откровенно, самому Ричи это немного действовало на нервы.

«Все его вопросы, — как-то признался Свод, — ведутся только к одному, что я почувствовал, когда прикоснулся к той старой леди? Глупо, правда? Что я почувствовал? …Отвращение я почувствовал…».

Странная снисходительность пана Криштофа по отношению к Никаляусу была вполне объяснима. Старый пан был просто уверен в том, что этот недотёпа состоит на службе тайного королевского приказа, а потому его уши должны были слышать только то, что было нужно...

Вот как раз о тех самых хитростях тайной службы короля перед самым отъездом пана Криштофа в Вильно и состоялся долгий разговор между отцом и сыном. Разумеется, когда эта тема стала небезынтересной и Своду, скрытое внимание к пану учителю удвоилось.

Полная событий жизнь в окрестностях мельницкого замка, наконец, стала входить в спокойное русло. Через день после того, как старый Война уехал в Вильно, пришёл в себя пан Альберт и вздохнувшие с облегчением Патковские тут же убыли в своё имение.

Якуб, прощаясь с Сусанной, договорился с ней о скорой встрече, дабы узнать, как волею судьбы, гостившие у него Патковские, обжились в давно оставленном доме.

Несложно было понять беспокойство молодого пана. Хоть и развеялся дым страха вокруг пришедших за долгое время в запустение Патковиц, вызывало серьёзное опасение слабое здоровье пана Альберта.

Староста Жыкович лично сопровождал Патковских домой, более того, видя слабость главы семьи, пан Станислав взвалил на себя все хозяйские хлопоты, чему панна Ядвига была несказанно рада. У пана старосты ушло два дня на то, чтобы с помощью крестьян вернуть патковицкому имению, в котором долгое время жила только кухарка, должный вид.

Утром двадцать девятого ноября в Мельник прискакал Франтишек Жыкович и подробно рассказал пану Войне о том, как они с отцом в Патковицах всё обустроили. Также младший отпрыск пана старосты, как бы невзначай, шепнул на ухо молодому пану о том, что договорённость между молодой панной Патковской и паном Войной остаётся в силе. Услышав то, что хотел, молодой хозяин Мельницкого замка, наконец, с облегчением вздохнул.

Значит, всё шло по его плану и сегодня его ждало маленькое приятное путешествие. Отпустив Франтишека и задержавшись у ворот, Якуб, любуясь раскинувшимся перед ним пейзажем, заметно нервничал, старательно обдумывая, как бы это в предстоящей прогулке ему избавиться от нежелательных попутчиков?

От выпавшего недавно первого снега не осталось и следа. Тёмные, раскисшие от талой воды поля ночью прихватило морозцем, а к утру ещё обильно посыпало белым серебром инея.

Якуб с надеждой смотрел на тающие в оврагах ошмётки холодного тумана. На взгляд молодого Войны сейчас весьма кстати пришлось бы появление пана Никаляуса Эшенбурка. На время отсутствия хозяина мельницкого замка это отвлекло бы Свода от глупостей, ведь англичанин всё больше внимания уделял новой служанке, сестре Базыля. Едва только эта темноволосая дева попадала в поле зрения Ричмонда, будто облако накрывало его непроницаемое лицо, он становился молчалив и задумчив.

Зная взрывной характер пирата, можно было с полной уверенностью говорить о том, что, тот вполне может воспользоваться отсутствием Войны и предпринять какие-либо необдуманные шаги.

Если быть откровенным, не будь это сестра Базыля, Якуб не сильно бы мучил себя мыслями по этому поводу. А так, в случае чего, месть Хмызы могла быть просто страшной. «Да, — заключил про себя Война, — пожалуй, Никаляус сейчас пришёлся бы весьма кстати».