Свод (СИ)

Всё это говорит только о том, что сильный духом и верой человек, всегда сможет справиться с наделённым бесовским даром летать злодеем, ведь всем известно, что летать могут только те люди, что продали свою бессмертную душу дьяволу»….

Эту новую историю, старательно откорректированную паном Криштофом, Якуб перевёл Своду и тот, собираясь отойти ко сну, остался весьма довольным услышанным. Пожалуй, впервые в его жизни кто-то мало того, что оправдывал его страшные поступки, так ещё и наделил их благочестием, достойным самих архангелов.

Это полусказочное повествование о рыцарской доблести пана Свода в один миг облетело весь замок. Само собой, в числе первых, кто смог его услышать была и панна Ядвига с дочкой. И, если молодая пани просто отправилась спать, преисполненная благодарности за свершённое иностранцем возмездие, то панна Ядвига, помогавшая ухаживать за раненым, когда тот был ещё без чувств, ближе к полночи сочла справедливым лично посетить того и отблагодарить.

Заметив на лице англичанина просто немыслимые страдания, она осталась у его постели на всю ночь, несмотря на языковой барьер и недоумённые взгляды замковой прислуги. «Что поделаешь, — вздыхала она про себя, — чем я могу сейчас помочь бедному Альберту? Ничем. Так разве не вправе я тогда помочь тому, кто отдал столько сил на отмщение за него, и кто сейчас очень нуждается в моей помощи? Разве не учит нас Библия помогать страждущим?»….

За заботами и хлопотами прошлого дня замок постепенно уснул. Однако же, многим известно, насколько холодные осенние ночи могут быть полны сюрпризов. Скажем, мог ли думать Свод, что сегодняшняя подарит ему такую интересную и благородную сиделку? Конечно, нет. Или вот ещё, мог ли хоть кто-нибудь предположить, что полная мистики и ужаса история Юрасика на этом не закончится? А меж тем, пасмурный рассвет нового дня заставил всех поверить в истинно дьявольские корни сути пойманного накануне призрака.

Юрасик исчез! Пропал начисто с того самого места во внутреннем дворе у замковой стены, где его оставили накануне. Причём пропал вместе с хламидой и одним из воротных сторожей. Впрочем, сторожа нашли достаточно скоро, …мёртвым в канаве у пруда. Вот тут-то и ёкнуло сердце у многих. Лицо сторожа было изуродовано точно так же, как и лицо самого Юрасика!

«Всё, — испуганно зашептались на утро все, кому дано было природой уметь говорить, но не дано править, — не умерщвлённая вчера до конца нечисть начала мстить. Вот увидите, ещё не одну пару глаз он вырвет, прежде чем успокоится. И нам, горемыкам, и пану достанется. Всё же надо было вчера проткнуть этого Юрасика осиновым колом».

Утром в комнате, где под присмотром панны Ядвиги восстанавливался от полученных ран Свод, пан Криштоф Война собрал тайный совет. Заспанной панне, лицо которой выражало просто монашеское умиротворение, предложили пойти отдохнуть после проведённой возле раненого бессонной ночи. Она, будучи уверенной в том, что полностью выполнила долг благодарности, совершенно не противилась, видя в глазах появившихся в дверях господ понимание.

Едва стройная фигура панны бесшумно растворилась в мрачных коридорах замка, пан Криштоф закрыл дверь и, усевшись на край постели Свода, упёрся в того вопросительным взглядом. Помятый от недосыпания англичанин, заметно подтаявший за ночь от старательного ухода панны Патковской, в один миг понял, что случилось что-то нехорошее. Он, с готовностью приподнялся и, глядя на Якуба, недоумевающее спросил:

— What[114]?

Якуб сосредоточенно пожевал губами и, вкратце, поведал иностранцу неприятные утренние новости. Дослушав этот краткий рассказ, Свод решительно поднялся и стал одеваться, чем вызвал немалое удивление в глазах пана Криштофа.

— Спроси у него, — забеспокоился Война старший, — куда это он собрался?

Якуб послушно перевёл слова отца, на что англичанин, продолжая одеваться, ответил целой нервной тирадой.

Война младший выглядел растерянным. Он не сразу истолковал остро нуждающемуся в разъяснениях отцу слова Ричмонда.

— Он говорит, — неуверенно промямлил Якуб, — что …нам можно было бы и предугадать подобное. А сейчас, пока не поздно, нужно пустить по следу собаку, лучшую на нашей псарне собаку. Она приведёт нас в место, где спрятали «Юрасика».

Пан Криштоф приосанился:

— Умно, — удовлетворённо произнёс он, пропустив мимо ушей колкое замечание в свою сторону, — нам бы на самом деле впору и самим до того додуматься, а не поднимать с постели раненого. Переведи ему, что мы сами всё сделаем. Не надо ему ещё подниматься?

— No, no, no! — возмутился англичанин, всем своим видом показывая, что не намерен отлёживаться, получив о себе накануне столь лестные отзывы. Время уходило, в этом Ричи был прав, а потому пан Криштоф спорить не стал.

Вскоре они уже были во дворе. От завертевшейся кутерьмы, голова шла кругом. Казик едва успевал выводить из конюшни осёдланных лошадей. Вот пан Криштоф во всеоружии прискакал к псарне, возле которой уже возились с собакой англичанин, Якуб и кто-то из псарей[115].

Борзой ловко обвязали морду чембуром[116] и подвели к месту, где ещё вчера лежало тело «Юрасика». Охотничий пёс сразу смекнул, что от него требовалось и взял след. Псарь передал чембур пану Криштофу. В это время Казик привёл прихрамывающему Своду коня.

В тот момент, сыскная погоня замешкалась. Молодой пан Война вдруг понял, что ему придётся догонять отца и Свода. Остальные лошади седлались и пока только нетерпеливо переступали у коновязи конюшни.

«Шука-а-ай[117]!» — гулко возопил пан Криштоф, решив не терять времени и даже не видя за мордой лошади собаку, а просто чувствуя натяжение поводка. Он пустил коня в галоп, а следом за ним по направлению к воротам, выбрасывая из-под копыт комы грязи, проскакал и Свод.

Наверняка, панна Ядвига была бы сильно удивлена, видя как молодецки держится в седле раненый и мучившийся ночью от нестерпимых болей англичанин. Сейчас, переполненный азартом погони, он, следуя за паном Криштофом, совершенно позабыл о ранах, и даже сдерживал своего распалённого скакуна, стараясь не мешать пану Писарю, лошади которого было намного тяжелее нести своего седока.

Пёс, которого держал на натянутом чембуре Война, хрипел и рвал из-под себя землю. Лучший из панской псарни, он твёрдо чуял след и потому неудержимо тянул хозяина вперёд. Они проскакали мимо места, где утром нашли убитым сторожа и пошли аллюром вдоль илистого берега к стоящим вдалеке густым зарослям ивняка.

Пан Криштоф и Свод, повинуясь древнему зову крови охотников, привстали в стременах. Вдруг борзая, чувствуя «горячий» след, зарычала и резко бросилась к кустам. Ричи, видя это из-за крупа лошади пана Писаря, обнажил саблю. Пригнувшись под низко нависающими ветвями ив, он притормозил коня и спрыгнул на землю. Боль кольнула сразу в нескольких местах его раненого тела, но Свод только поморщился и отступил в сторону. Дело в том, что пёс чуял запах «Юрасика» и от него, а потому едва не укусил англичанина. Пан Криштоф, не отпуская чембур, подтянул собаку к себе и тоже спешился. Бросив узду коня, он шлёпнул обознавшуюся собаку по загривку свободным концом чембура.

«Шукай, Гром!» — прорычал по-львиному пан Криштоф, и борзая поволокла его в кусты.

Только случайность спасла королевского подскарбия от смерти. К счастью, нападавший на него, отшвырнув пинком обезумевшего пса, покачнулся и ударил по густо отвисающим до самой земли ветвям ивы вслепую. Клинок, роняя к земле срубленные зелёные ветки, просвистел прямо перед самым носом пана Криштофа. В этот момент кто-то бесцеремонно схватил королевского Писаря за плечо и так сильно толкнул в сторону, что грузный пан, не удержавшись на ногах, упал.

Это Свод, исходя из складывающейся ситуации, не дал врагу никакого шанса исправить досадную оплошность. Быстрый как молния англичанин ринулся в кусты, в которых, срывая голос, бесновался панский пёс.

Часто зазвенело боевое железо. Старый пан, поднимаясь, наматывал на руку натянутый, как струна повод. Слыша, как взорвали пропахший болотной серой воздух чьи-то душераздирающие крики, Война выхватил саблю, и с трудом справляясь с обезумевшей собакой, шагнул в заросли.