Змей (ЛП)

Ей ничто не мешало. Бьюкен был мертв. Ее долг перед ним – если таковой существовал – в прошлом.

Длительное тюремное заключение, когда Белла не знала, получит ли она когда-нибудь свободу, научило ее наслаждаться минутами радости и удовольствия, которые она могла получить от жизни. Иного шанса может и не быть.

И каким-то образом Белла знала, что это принесет ей удовольствие, в отличие от всего, что она когда-либо знала. Ей хотелось почувствовать страсть хотя бы один раз в жизни. Даже если это все, что может быть между ними. Предложение Лахлана было ясным – как и всегда. Он никогда не утверждал, что хочет чего-то большего от нее, чем это.

Ей тоже ничего от него не нужно... не так ли?

С виду ничего не изменилось. Он все еще был мерзавцем. Человеком, который, как говорили, предал свой клан и убил жену. Безжалостным наемником, который дорого продает свой меч и заявляет, что его ничто не волнует.

Но его волновало гораздо больше вещей, чем он позволял увидеть. Реакция Лахлана на ее вопросы сказала Белле об этом. Чем больше он открывался, тем грубее становился, и тем больше Белла понимала, что близко подобралась к нему. Лахлан использовал свой язвительный змеиный язык как оружие и щит - чтобы оттолкнуть людей, когда они подбирались слишком близко, и не дать им увидеть себя настоящего. Белла чувствовала глубокую печаль внутри Лахлана. Чернота была не в его душе, а в темном облаке, нависающем над ним.

Тем не менее, его грубые слова потрясли Беллу. Из всех распутных вещей, к которым принуждал ее муж, он никогда не делал этого. Мысль о том, рот Лахлана будет там, его горячий язык, проникнет внутрь...

Белла вздрогнула, когда Лахлан сильно прижался к ней.

Как только он коснулся ее губ, Белла поняла, что назад дороги нет. Его поцелуй был горячим и голодным, неистовым и первобытным, как страсть, пылающая между ними.

Лахлан прижал Беллу к себе. Целуя ее все глубже. Вдавливал ее в свое твердое тело. Белла чувствовала каждый выступ, каждую впадинку, каждую стальную мышцу; его тело, казалось, вбирало ее, соединялось в совершенном пламени слияния.

Его язык кружил вокруг ее языка, убеждая - нет, требуя - ее ответить.

Белла поцеловала его в ответ, отвечая на каждое прикосновение его языка своим прикосновением. Темный, пряный вкус Лахлана наполнял ее чувства, заставляя не видеть ничего, кроме него.

Это не было ни нежным ухаживанием, ни мягким соблазнением, но жестоким пожаром отчаянной потребности между двумя людьми, которые хотели только одного.

Эта жесточайшая необходимость, это отчаяние, эта страсть... Белла представить не могла, что способна так чувствовать. Никогда не думала, что она может настолько лишиться самообладания. Никогда не представляла, что может чувствовать такую связь с кем-нибудь. Казалось нереальным, что такое может с ней произойти. Что женщина, которая была холодна и бесчувственна на протяжении многих лет, найдет удовольствие в объятиях одного из самых безжалостных, самых страшных и ненавидимых мужчин в Шотландии.

Но для Лахлана это было нечто большее. Он был жестким, но не плохим. Во всяком случае, не таким плохим, как хотел показать. У Лахлана просто никогда не было кого-то, кто любил бы его. У него никогда не было никого, кому бы он мог доверять. Белле просто нужно было дать ему шанс. За Лахлана стоило бороться.

Губы Лахлана были такими горячими, что каждое прикосновение, каждое движение его языка разжигали пламя еще сильнее. Тепло его поцелуя, казалось, доходило до пальцев ее ног, разливаясь по всему телу. Сердце Беллы билось о ребра, неистово трепеща при каждом ударе.

Она схватила Лахлана за плечи, ее пальцы вонзились в кожаный котун, она хотела ощутить его еще ближе. Лахлан был таким большим и сильным, и на каком-то подсознательном уровне Белла нуждалась в его силе, его тело воина было твердым и непреклонным, как сталь, но и столь же теплым и утешающим, как мягкий пушистый плед.

В его объятиях ей никогда не будет холодно.

Белла застонала, когда Лахлан своими большими руками сжал ее ягодицы, плотно прижимая ее к своему затвердевшему члену. Странные чувства трепетали в душе Беллы. Страх и волнение сразу. Он казался таким... большим. Каждый дюйм мощной колонны его мужественности был прижат к ней.

Как он...?

Она прикусила губу. Как они...?

Неужели это будет больно?

Затем Лахлан толкнулся к Белле, двигая бедрами в медленном, грешном ритме, который имитировал любовный танец, и Белле стало все равно.

В ней поднялся ком жара. Белла чувствовала, как желание усилилось. Влага разливалась по внутренней стороне ее бедер. Желание концентрировалось, сматываясь в тугую спираль.

Ее кожа покраснела. Дыхание стало прерывистым.

Лахлан терся об нее, усиливая давление, усиливая ее желание.

Ей нужно двигаться быстрее. Сильнее. Белла выгнулась, чувствуя, как что-то странное надвигается на нее. Она поднималась, тянулась к чему-то, что было вне досягаемости.

Белла не узнавала звуков, которые издавала. Настойчивые короткие стоны, которых она сама не понимала.

Лахлан прервал поцелуй. Его губы были на ее шее, спустились вниз по ее горлу, зарылись между ее грудей. Восхитительно. Его щетина царапала ее кожу, посылая приятное тепло по оставленному следу.

Лахлан тоже стонал, почти как от боли.

Белла втянула воздух. Ее тело стало невесомым, затрепетало, а затем взлетело в совершенном экстазе. Туда, где она никогда не была раньше.

Белла вскрикнула от удовольствия, разбившись на тысячу мерцающих осколков.

Лахлана не волновало, что Белла была прижата к дереву. Не волновало, что Бойд и Сетон, ушедшие сменить лошадей, могли возвратиться из деревни в любое время.

Лахлан потерял способность думать в тот момент, когда его рот впился в ее губы. Любая надежда на то, что он сможет сделать это медленно, что сможет проявить некое подобие контроля, умерла, когда Белла начала двигаться, прижимаясь к нему. Доказательство ее желания было сильнее любовного зелья. Когда Лахлан услышал, как ее короткие вздохи стали более требовательными, услышал, как Белла вскрикнула от удовольствия, когда ее тело дернулось и застыло, прижатое к нему, он понял, что заставил ее достичь...

Лахлан сходил с ума. Он не мог думать ни о чем другом, кроме как проникнуть в нее и сделать ее своей. Своей, черт возьми.

Ему надо больше времени. Сейчас он едва владеет собой. В следующий раз. В следующий раз, поклялся Лахлан, они достигнут этого вместе. В следующий раз он сделает это не спеша и умело. В следующий раз он попробует на вкус каждый дюйм ее тела. Но сейчас ему повезет, если он развяжет свои брэ до того, как изольется.

Едва затих ее последний спазм, как Лахлан снова поцеловал ее.

Оставив свои шоссы на месте, Лахлан развязал брэ, стянув их ровно настолько, чтобы освободить член из тесной одежды. Член ударился головкой о живот, и прилив прохладного воздуха дал благословенное облегчение пылающей коже, растянутой до боли. Он был твердый как сталь, готовый взорваться от легчайшего прикосновения.

Лахлан боялся коснуться Беллы. Он боялся, что одно прикосновение этой нежной, шелковистой розовой плоти, влажной от доказательства ее желания к нему, отправит его в водоворот, из которого он не сможет вырваться на волю.

Лахлан стянул с бедер Беллы штаны и поднял ее, чтобы устроиться между ее ног. Мягко уткнувшись в нее толстой головкой, Лахлан застонал, когда его чувствительная плоть коснулась теплой влаги ее желания.

Это было слишком. Его тело содрогнулось, мышцы напряглись, чтобы сдержать давление, нарастающее в основании позвоночника.

Боже, он хотел достичь освобождения.

Лахлан не мог больше ждать. Просунув руку за спину Беллы, чтобы защитить ее от коры дерева, он вонзился в нее яростным толчком, заявляя свои права владения.

Моя! Наконец. И ничто никогда еще не было таким правильным.

Белла задохнулась от удивления, ее расширившиеся глаза смотрели в его глаза. Лахлан удерживал ее взгляд, его челюсти сжалась слишком сильно, чтобы говорить, или шептать ободряющие слова, или извинения за то, что взял ее как какой-нибудь оруженосец свою первую служанку. Он объяснил Белле глазами. Они ласкали ее со всей страстностью горячих эмоций, бушующих внутри него.