Моника (ЛП)

- Я прошу выслушать меня, господин председатель суда!

- Ты сошла с ума, Моника? – упрекнул Ренато. Повысил голос и возразил: – Я прошу вашего отказа, господин председатель! Закон не обязывает признавать…

- Нет закона, который не давал бы мне права говорить правду! – решительно оборвала Моника. – Я прошу быть свидетельницей! Требую, чтобы меня выслушали!

- Если не будет порядка, я прикажу приостановить суд! – провозгласил председатель, напрасно пытаясь прервать шум, который молниеносно распространился с приходом Моники.

- Минутку, господин председатель, – настаивал Ренато. – Как личный обвинитель, я назначил необходимых свидетелей, чтобы доказать обвинения. Среди них нет Моники де Мольнар.

- Я могу попросить ее в качестве свидетеля для снятия обвинений! – воскликнул Хуан сильным и мощным голосом.

- Нет! Не сейчас! – отверг Ренато. И беспокойно бормотал и умолял: – Моника, Моника…

- Не сейчас, действительно! – вмешался председатель. – Но вы не можете отказать ей в заявлении, если она желает. Закон позволяет вам воздерживаться, сеньора. Почему бы вам не воспользоваться этим преимуществом?

- Я не желаю этого преимущества, господин председатель!

- Хорошо. Господин личный обвинитель, прошу вас занять место, – приказал председатель. – Этот ребенок, в комнату для свидетелей. Освободите дорогу, или я освобожу зал! Пусть пройдет третий свидетель!

Моника отступала, глядя на Хуана. С тех пор, как она вошла, у нее было нестерпимое желание подбежать к нему, сжать в объятиях, позабыв даже о чудовищной правде, переполнявшей душу. А он смотрел на нее, скрестив руки; смотрел, словно бросал вызов, слегка побледнел, когда Ренато Д`Отремон взял ее за руку и заставил отойти и встать рядом с ним, потом склонился к ней и прошептал:

- Моника, даже не думай, что дойдешь до этого.

- Ты не остановишь меня, делай, что хочешь, Ренато. Мой долг быть рядом с Хуаном.

- Я избавлю тебя от него, даже вопреки тебе, и добьюсь этого. Когда ты станешь совершенно свободной, делай, что хочешь, а я прекрасно знаю, что ты не вернешься к Хуану.

- Это мой муж, и пока существует этот союз, я связана с ним. Чувства меня не волнуют.

- Поэтому я и хочу разорвать эту связь! Но сейчас помолчи, Моника.

Моника с беспокойством подняла голову. Молодой офицер перед председателем поднял руку для клятвы. Стоя между охраной, Хуан издалека смотрел на нее с искаженным от гнева лицом, его кулаки яростно сжались.

- Я ограничусь рассказом, господин председатель, – сказал лейтенант Бриттон. – Я был ответственным за выполнение приказа об аресте и выдворении обвиняемого Хуана Дьявола, перевозке его с береговой охраной на борту Галиона и передаче его властям для суда. Моим долгом было выполнить поручение. Возможно, обвиняемый прав, когда осуждает суровые методы ареста, но всех предупредили, что преступник чрезвычайно опасен, а первым долгом была безопасность моих солдат. Другие два члена экипажа шхуны Люцифер сопротивлялись и были заперты с капитаном. Я говорю о помощнике Сегундо Дуэлосе и юнге Колибри. Мой человеческий долг обязывал спуститься лично и открыть погреб, где они были заперты, когда заглохли двигатели из-за морской бури, был потерян рулевой, ранен капитан, а Галион был на грани кораблекрушения.

- Так значит вы выпустили на свободу заключенных?

- На корабле, готовом пойти ко дну, мне пришлось командовать и, взяв на себя ответственность, я выпустил их.

- Вы знали, что речь идет о моряках. Разве вы ничего не пообещали им взамен, если они возьмут на себя обязанности береговой охраны?

- Нет, сеньор председатель. Я лишь подумал, что не должен отнимать у каждого человека последнюю возможность спасти свою жизнь. Но возможность спастись была слишком мала.

- Вы попросили Хуана Дьявола взять на себя командование кораблем?

- Должен признаться, что нет, господин председатель. Он взял ее по собственной инициативе, и немедленно стал отдавать необходимые приказы. Долгое время я ждал, что Хуан Дьявол прикажет нас убить. Можно было бы просто выкинуть нас за борт; освободившись от нашего присутствия, и он мог направить корабль туда, куда вздумается. Великодушно он подарил нам жизнь. Позаботился о раненых и необычно используя паруса и такелаж, обманул наихудшую непогоду, которая случалась когда-либо на Карибах. Справедливо, что я публично заявил об этом, потому что не знал моряка более спокойного и отважного, чем капитан Люцифера.

- Можете опустить похвалы, офицер. Вы можете сказать, когда снова взяли командование плаванием?

- Господин председатель, в третий раз отдавая похвалу, я должен признаться, что был возвращен на это место великодушным порывом и по доброй воле обвиняемого. Я первым удивился, когда его приказ снова взять курс на Мартинику привел к окончанию моей миссии, задержавшись всего лишь на несколько часов.

- Вы признаете этот необычный поступок обвиняемого как благодарность за то, что открыли двери его тюрьмы при обстоятельствах, обрекаемых вас на смерть?

- Да, господин председатель. Обвиняемый Хуан Дьявол пожелал предстать перед судом. Он был уверен, что сможет опровергнуть обвинения, доказать свою невиновность. Не думаю, что он благодарен мне за эту возможность, за которую, с другой стороны, он заплатил с лихвой. В любую минуту мог повести себя иронично, агрессивно, язвительно, а также связать и отправить меня на дно тюрьмы, потому что моя жизнь и честь была в его руках. Во имя благодарности, я прошу суд учесть это, чтобы снять обвинения, даже если они будут доказаны, но ему и его людям обязаны жизнью капитан и охрана Галиона, пять выживших членов экипажа и четыре солдата, следовавшие моим приказам охранять его, и хочу… за это публично выразить ему свою благодарность.

После короткого перешептывания над залом нависло долгое выжидательное молчание. С бумагой в правой руке, которую вручила Айме, отступал молодой офицер, глядя на Хуана Дьявола, а председатель с непроизвольным выражением иронии повернулся к Ренато:

- У вас есть вопросы к свидетелю, сеньор обвинитель?

- Никаких, сеньор председатель. Или да. Минутку. Откуда взялся приказ о том, что Хуан опасный преступник?

- Это пришло из Ямайки, – пояснил офицер.

- Это все, сеньор председатель, – отметил Ренато. – Я хотел бы разъяснить публично, что это не было моим желанием, а тем более намерением плохо обращаться. Еще я хотел бы доказать на суде, что не везде он вел себя так великодушно с врагами, как на борту Галиона.

- Нет! – неистово взорвался Хуан. – Никогда не вел я себя великодушно с врагами, а менее всего теперь буду вести себя в дальнейшем. Предупреждение с Ямайки было верным: я могу быть опасным, могу ответить ударом на удар, низостью на низость, так и будет, Ренато. Клянусь тебе, так будет!

- Хватит! Хватит!

Председатель суда старался совладать с беспокойным шумом, волной жарких суждений, которые перекрыли слова Хуана. И этим воспользовался английский офицер, чтобы приблизиться и передать записку в ладонь Хуана, который прислонился к перилам. Хуан отошел со странной запиской в руке, и первым желанием было взглянуть на Монику. Может быть, это от нее? Казалось, ветерок призрачной надежды окутал его душу, и он жадно поискал ответ в ее глазах. Но рядом с Моникой по-прежнему стоял Ренато, который снова наклонился прошептать что-то. Слышались приглушенные голоса бурного спора, и с беспокойством Хуан скомкал письмо, которое не хотел читать, когда столько взглядов остановились на нем, письмо могло его душу перевернуть дюжиной слов, письмо, от которого, несмотря на мужество, его бросило в дрожь.

- Пусть пройдет четвертый свидетель обвинения, – приказал председатель. И секретарь, в свою очередь, крикнув, позвал:

- Четвертый свидетель обвинения! Бенхамин Дюваль! Бенхамин Дюваль!

Но Бенхамин Дюваль не появился.

- Тишина, тишина! – председатель сделал ударение на словах. – У вас есть какой-нибудь вопрос к четвертому свидетелю, сеньор личный обвинитель?