Моника (ЛП)

- Да, это была любовь. Любовь… для Ренато!

Гигантская волна набежала на пляж, почти у самых ног Моники, а затем море будто утихло. Свет нарождавшегося дня, тот же самый свет, который глаза Хуана видели сквозь решетки камеры, омывал с ног до головы изящную женщину, которая остановилась и устремила взор голубых глаз на широкое море. Невероятно, что она вернулась. Она была на беспокойном острове, на земле, где родилась, среди темных крутых обрывов и маленького пляжа, который был брачным ложем любви Айме и Хуана. Для чего она вернулась сюда? Что за отчаянное желание снова вонзить кинжал в рану? Что за нелепое желание убить, замучить себя, какое оскорбленное чувство толкало ее к этому месту? Она этого не знала. Словно монахиня сжимала веревки власяницы, чтобы ранить плоть, так и мысль рвала ей душу, хлестала чувства, мечты, безумную любовь к Хуану. Она подошла к входу в пещеру, как в былое время Айме, точно также произнесла имя, словно целовала его:

- Хуан, мой Хуан! – еще печальней отвергала: – Но нет. Никогда он не был моим. Никогда… Никогда… Он всегда был ее, задохнулся в ее запахе, утонул в ее грязи! Только ради нее он живет, только ее и ждет!

Она упала на колени с таким же судорожным движением, с каким обнаружила Айме в этом месте. И дала волю горьким слезам.

- Я должна забыть, должна изгнать из сердца его видение. О…!

Внезапно она подумала о Ренато, вспомнила старую любовь, которая отравляла ее отрочество, которая была для нее привычкой, которая теперь была лишь тенью в душе. Нет, она не любит больше Ренато, ее удивила мысль, что она когда-то его любила, и его изображение исчезло, и появилось более сильное видение Хуана, словно оно поднялось, вырисовывалось в форме огня, из самой глубины ее души:

- Хуан, пират. Хуан, дикарь. Хуан Дьявол…

Ее глаза рыдали, и она не могла остановить этот поток. Вопреки ее словам что-то пронзило ее сердце и плоть: руки, сжимавшие ее, губы, близкие к ее губам, взгляд ненависти или любви, горевший словно пожар в глазах Хуана.

- Любовь. Да, любовь к Айме. Любовь навсегда! Любовь, которая не кончится!

Легко и покачиваясь, с нежной улыбкой, жарким взглядом, с каким ее тело источало искушение и желание, Айме де Мольнар приближалась к Ренато, проходя через комнату, прилегающую к спальне, где на старом столе валялась куча записок и бумаг, тут же лежали закуски, бутылка холодного шампанского, ароматные фрукты и разные сласти, на которые, казалось не обращалось ни малейшего внимания.

- Мой Ренато, до каких пор?

- Пожалуйста, дай мне закончить.

- Закончить что? Ты провел ночь с этими бумагами, только и делал, что перечитывал и смотрел на них.

- Ночь? – пробормотал смущенный Ренато. – Да. Конечно. Невероятно. Прошла ночь, уже новый день.

- Ты и не заметил, что я провела ночь в ожидании тебя? – жаловалась избалованная Айме.

- Прости меня. Я предупреждал, что буду занят. Решил, что ты ляжешь спать, не так ли? Прости. Я не заметил, как прошло время, и…

- Ренато, куда ты?

- Куда, как не в ванную, побриться и сменить одежду? В таком виде я не могу пойти в суд.

- Ты пойдешь в суд? Ты можешь отправить своего представителя. Если пойдешь, то будешь там ужасно долго. У тебя есть право послать адвоката. Почему бы не приказать Ноэлю, к примеру?

- Ноэль ничего не знает об этом деле. Он не будет вмешиваться, и я не желаю, чтобы он вмешивался, не говоря о том, что его, скорее всего, не примут в комиссию. Он сочувствует Хуану.

- Это имеет значение? Разве не ты ему платишь?

- Я не плачу за его совесть. Сердце и чувства принадлежат только ему.

- Ладно. Ты боишься не затянуть гайки. Тебе так хочется осудить Хуана. Бедный Хуан!

- Теперь будем его жалеть? – прервал явно раздраженный Ренато. – Лучше бы пожалела свою сестру. Она единственная жертва.

- Что твориться в головах тех, кто говорит, что нужно пострадать, а потом признавать вину! Теперь ты думаешь только о Монике.

- Хотя бы и так, пусть хоть кто-то подумает.

- И только сейчас ты это почувствовал, не так ли? – не смогла сдержаться разъяренная Айме.

- Ну хорошо. Даже если и так.

- Даже если так, что именно? – злобно давила Айме. – Заканчивай! Скажи наконец! Даже если и так, ты не ответил ей на чувство, о котором она старательно молчала так долго. Даже если и так, ты не ответил на любовь моей сестры, которую она чувствовала всегда, эту любовь ты не сумел увидеть, а теперь она для тебя что-то значит, да? Скажи ясно, скажи же наконец! Скажи, что она значит для тебя, и что ты чувствуешь ко мне, будучи женатым на мне, а не на ней! Признайся же!

- Хватит! Твоя ревность смешна! Единственное, что я хочу сделать, так это исправить твою ошибку.

- А если не ошибка, а законное право защищать себя? Если бы я предпочла видеть сестру замужем… за кем угодно, за Хуаном Дьяволом, но только бы не видеть ее рядом с тобой?

- Не выдумывай!

- Это не выдумка, а правда, которая бросается в глаза! А знаешь каким способом можно убедить меня? Выпусти Хуана на свободу! Сделай возможное и невозможное, чтобы судьи признали его невиновным, и верни то, что отнял у него. Если не сделаешь, то я подумаю, что твоя защита Моники – не более, чем ревность. Да, ревность к Хуану!

- Хватит! Слушая тебя, можно сойти с ума. К тому же пора в суд с обвинением и дать возможность Монике выбрать то, что она хочет. Я сделал то, что сделал, и пойду до конца, потому что должен пойти до конца. – И резко хлопнув дверью, Ренато вышел из комнаты, оставив Айме, разъяренную до такой степени, что та яростно пригрозила:

- Идиот, грубиян! Ты не замуруешь в тюрьме Хуана! Хочешь войны, Ренато? Хочешь открытой войны? Тогда ты ее получишь!

Моника встала, держась за шероховатые стены пещеры. Она не знала, сколько времени прошло. Не знала, как пришла сюда, потеряв счет времени, где ее душа казалась потопленной в печальном океане тысяч воспоминаний и противоречивых чувств. Звук старого бронзового колокола пробудил волю, вернул к действительности. Неуверенным шагом она начала невыносимое восхождение по скалам, шепча:

- Боже мой, часы… время суда!

14.

Открылись двери, впуская неторопливых судей и секретарей. В местах, отведенных для важных лиц, сгустилась толпа аристократов, сливки маленького мартиникского общества, большая часть из которых представляла собой докторов, адвокатов, коммерсантов, выдающихся лиц Франции, теперь выращивающих какао, кофе, тростник. Все пришли как будто между прочим, всех притягивал запах пикантного скандала, который вертелся вокруг известного имени и чьи сундуки были самыми наполненными на острове. Пришли все, от плантаторов Фор-де-Франс до земледельцев Южной части острова, которые приветствовали друг друга так, словно действительно были удивлены. Также виднелись голубые флотские мундиры и блестящие мундиры офицеров сухопутных войск. Шепот вдруг прекратился, головы повернулись, глаза стали пристально смотреть, когда, уклоняясь от рук жандармов охраны, обвиняемый пересек короткий отрезок пути, отделявший его от трибуны. Председатель суда потряс колокольчиком и приказал:

- Тишина, тишина! Займите место, обвиняемый. Скажите свое имя, фамилию, возраст и профессию.

Хуан горько улыбнулся, пробегая взглядом широкий зал. Взоры устремились на него, все с нетерпением слушали, и вдруг он почувствовал, что символ всей его жизни – вот этот мир, который против него, а он против всех!

- Вы не слышали, обвиняемый? Ваше имя, фамилия, возраст, профессия.

- Простите, Ваше Превосходительство, если я задумался на некоторое время, – извинился Хуан с саркастическим уважением. – На самом деле, трудно ответить на все четыре вопроса. Не думаю, что кто-то потрудился окрестить меня, у меня нет имени. Никто не признал себя моим отцом: у меня нет фамилии. Насколько мне известно, не существует свидетелей моего рождения; дата рождения тоже неопределенная, у меня нет возраста. Профессия? Каждый зовет ее, как угодно. На самом деле, у меня нет профессии, но так как ответ обязателен, я скажу в нескольких словах: я Хуан Дьявол, контрабандист, пират.