Любовь и смута

Она подошла к старшей сестре и обняла её:

-  Ничего не бойся, дорогая, я чувствую, что у тебя все будет хорошо, и от всего сердца этого желаю, -  ласково сказала она, пытаясь приободрить сестру.

- Да благословит Бог твои уста, сестренка, - грустно улыбнулась Альберга.

Умывшись с дороги, она поднялась к себе.

Постель действительно была уже готова — на кровати возвышалась целая гора пуховых перин и шерстяных покрывал. Доброй нянюшке хотелось, чтобы Альберга хорошенько согрелась и чувствовала себя дома так же уютно, как тот птенчик, что по воле злой судьбы выпал из гнезда, но благополучно был возвращен под теплое мамино крылышко.

Мерцающий огонек светильника  выхватывал лишь кровать и  полоску деревянной стены над ней, остальное скрывалось во мраке. Но Альберга столько лет провела в этой скромной девичьей келье, что свободно находилась бы здесь и с завязанными глазами. Она  уверенно шагнула в черноту, и, приподняв низ длинной полотняной домашней рубахи, в которую переоделась после купания, привычно поднялась на сундук, стоявший у стены,  чтобы выглянуть в маленькое высокое окошко. Лунный художник пририсовал к нему волшебный серебряный наличник.

Убывающая луна тускло освещала со своего небесного пути знакомый с детства пейзаж: лужайку, которая когда-то казалась бескрайней - она стелилась далеко вниз по склону; хрустальную ленту ручья - звонкого и быстрого летом, а теперь застывшего в холодной дремоте. Ночь укрыла окрестности тишиной и покоем, лишь забыла одарить покоем девушку, смотревшую сейчас с завистью из окошка своей горницы на всю эту картину всеобщего сонного оцепенения. Душу Альберги одолевали тревога и уныние, пришедшие вместе с осознанием полнейшей своей беспомощности перед судьбой.

Зря она надеялась, хотя бы ненадолго, отдохнуть здесь от суеты и забот. Дом не принимал её, оставаясь для неё все таким же злым отчимом. Она никогда не была здесь счастлива и, по  всему, уже и не будет.

Дрожа от холода, девушка спрыгнула с сундука и поскорее нырнула под теплые покрывала. Сон не приходил, усталость, неприятные мысли  все не оставляли её. Что же, жизнь заканчивается, едва успев начаться?

- Никто не сможет разлучить меня с королевой! Никому не под силу отлучить меня от королевского двора, и от... - от того, кто занимал все её мысли и был смыслом её жизни вот уже несколько лет. Разве сможет она жить вдали от него? Она  раздраженно стерла непрошеные слезинки.

 Минута проходила за минутой, вместе с теплом, разошедшимся блаженной негой по всему телу, пришло желанное успокоение и безмятежность сна.

Альберга увидела себя накануне того самого дня, который круто повернул течение её жизни. На Элисену напали бродяги... Сестры вернулись домой лишь к вечеру.

- Элисена вернулась! - радостно заорал Гуго, завидя девочек.

- Гляди, какие почести... Что же ты меня не приветствуешь, глашатай? - с усмешкой обратилась к нему Альберга.

- Вас ждет ваша матушка, - ответил ей мальчишка с плохо скрываемым ехидством. - Она вас сейчас поприветствует, - хихикнул он  уже из седла, и его конь стремглав выскочил из ворот. Вскоре со стороны леса послышались протяжные звуки рожка — Гуго трубил отбой тревоги и возвращение всех, кто отправился в лес искать девочек.

 Элисена сразу попала в ласковые руки нянюшки, которая охая и восклицая, увела её наверх, а Альбергу встретила очередная порция оплеух и упреков от матери — та считала  старшую дочь виновной в исчезновении всеобщей любимицы и дала полную волю своей ярости. К счастью для девушки, руки госпожи Гильтруды были мягкие и слабые, зато матушка умела больно бить словами, ругая старшую дочь диким зверёнышем, волчьем отродьем, ленивой, злой, никчемной, нахальной девкой, посланной во искушение, дабы испытывать материнское терпение.

- Прочь с глаз, и чтоб из горницы три дня ни ногой, нет! Целый месяц! - кричала раскрасневшаяся матушка.

- Госпожа, здесь королевский посыльный... - отвлек матушку появившийся на пороге привратник, к огромной радости Альберги.

- Как? королевский посыльный? Да где же он? Приглашай сюда! - Госпожа Гильтруда отвернулась от дочери, быстрым движением возвращая под обмотанную вокруг головы косынку выбившуюся светлую с рыжиной прядь и стараясь быстрее успокоиться и отдышаться.

         Как только мать отвлеклась, Альберга сразу же убежала наверх.  Она упала на кровать и проспала до рассвета, а едва лишь начало светать, бесшумной тенью прокралась по лестнице и, покинув дом, с удовольствием вдохнула утренней свежей прохлады. Оседлав лошадь, она выехала со двора и вскоре уже стремительно мчалась по рассветному, умытому росой лугу. В эту минуту счастливее этой девушки, чувствующей себя единым целым с ветром, с зарею и со всем белым светом, не было никого на свете.

После утренней прогулки, предполагая вернуться в дом так же скрытно как и вышла, Альберга быстро шагала босыми, мокрыми от росы ногами по тропинке, ведя за поводья кобылку, и вдруг увидела бегущего навстречу мальчика лет четырех-пяти.  Ребенок несся прямо на неё, выпучив глаза, качая на ходу головой из стороны в сторону и явно ничего вокруг не видя. Его широкая рубаха, украшенная сверху до низу цветастой вышивкой, мешалась в ногах и, казалось, мальчик вот-вот рухнет, запутавшись в ней.

- Стой! - Альберга со смехом схватила мальчонку на руки. - А ну рассказывай, от кого ты убегаешь?

- Пусти! Пусти! - тут же закричал малыш, отбиваясь и стараясь вырваться.

Альберга, едва его не выронив, все же изловчилась посадить мальчика бочком на Бертраду, беспокойно косящуюся и недовольно фыркающую.

- Сиди смирно! - строго сказала девушка, - не то лошадь тебя сбросит  под копыта и растопчет! - на лице ребенка изобразился такой ужас, что она тут же поспешила добавить: -  Но если будешь сидеть смирно, то лошадка тебя покатает.

На тропинке появилось несколько  незнакомых Альберге женщин. Они, видимо, искали нового знакомого девушки, поскольку, увидев мальчика, обрадованно зашумели. Одна из них направилась к Альберге, дав знак остальным возвращаться.

- Умница, что поймала его,  за этим сорванцом глаз да глаз, - произнесла она, приблизившись, и строго погрозила пальцем малышу, который уже освоился и с довольным видом восседал в седле, крепко вцепившись всей пятерней правой руки в длинную мягкую гриву Бертрады, ежедневно заботливо расчесываемую Альбергой.