Моника 2 часть

Он ласково погладил широкой ладонью кудрявую головку. Затем повернулся спиной, уходя вглубь камеры, пока Ноэль молча выходил, взяв Колибри за руку. Хуан вернулся к решеткам, нагнув голову так, чтобы взглянуть на полоску узкого голубого неба, словно кусочек неба был похож на тонкий кинжал воспоминаний, пронзивших душу; он шептал про себя:

- Благодарность… благодарность… Тем не менее, она сказала: счастье… И был такой свет в ее глазах. Почему они так светились? Она уже знала, имела надежду сбежать? Что было в ее глазах? Свет победы? Может насмешка? В ее глазах была любовь… но для кого была эта любовь?

Его руки сжали крепкие решетки, он склонил голову и уже не смотрел на голубое небо, а лишь на темные и обточенные стены двора… Лишь волна огромной печали пронзила душу, и в этой волне его надежда потерпела крушение, заявляя:

- Да, это была любовь… Любовь… для Ренато!

Гигантская волна разбилась о пляж, почти у ног Моники, а затем море будто утихло. Свет зарождавшегося дня, тот самый свет, который глаза Хуана наблюдали через решетки камеры, омывал с ног до головы изящное тело женщины, которая остановилась, устремив взор голубых глаз на широкое море… Невероятно, что она вернулась… Она была на беспокойном острове, на земле, где родилась, среди темных крутых обрывов и маленького пляжа, который был брачным ложем любви Айме и Хуана. Для чего она вернулась сюда? Что за отчаянное желание снова вонзить кинжал в рану? Что за нелепое желание убить, замучить себя, какое оскорбленное чувство толкало ее к этому месту? Даже она этого не знала. Словно руками монахини она сжимала веревки власяницы, чтобы ранить плоть, мысль рвала ей душу, хлестала чувства, мечты, безумную любовь к Хуану… Она подошла к входу в пещеру и, как в былое время Айме, точно также произнесла имя, словно целовала его, проговаривая:

- Хуан… мой Хуан…! – с еще большей печалью отвергала: – Но нет… Никогда он не был моим… Никогда… Никогда… Он всегда был ее, задохнулся в ее запахе, утонул в ее грязи! Только ради нее он живет, только ее и ждет…!

Она упала на колени с таким же судорожным движением, с каким обнаружила Айме в этом месте. И она дала волю горьким слезам…

- Я должна забыть, должна изгнать из сердца его видение… О…!

Внезапно она подумала о Ренато, вспомнила старую любовь, которая отравляла ее отрочество, которая была для нее привычкой, которая теперь была лишь тенью в душе. Нет… она не любит больше Ренато, ее удивила мысль, что она когда-то его любила, и его изображение исчезло, и появилось более сильное видение Хуана, словно оно поднялось, вырисовывалось в форме огня, из самой глубины ее души…

- Хуан, пират… Хуан, дикарь… Хуан Дьявол…

Ее глаза рыдали, и она не могла остановить этот поток. Вопреки ее словам что-то пронзило ее сердце и плоть: руки, сжимавшие ее, губы, близкие к ее губам, взгляд ненависти или любви, горевший словно пожар в глазах Хуана…

- Любовь… Да… любовь к Айме. Любовь навсегда! Любовь, которая не кончится!

Легким и покачивающимся шагом, с нежной улыбкой, жарким взглядом, с каким ее тело источало искушение и желание, Айме де Мольнар приближалась к Ренато, проходя через прилегающее помещение спальни, в углу которого на старом столе кучей валялись записки и бумаги, лежали холодные закуски, бутылка шампанского среди кубиков растаявшего льда, ароматные фрукты и разные сласти, на которые, казалось не обращалось ни малейшего внимания…

- Мой Ренато, до каких пор?

- Пожалуйста, дай мне закончить…

- Но закончить что? Ты провел ночь перед этими бумагами, ничего не делая, а только перечитывая и смотря на них…

- Ночь? – пробормотал смущенный Ренато. – Да… Конечно… Невероятно… Уже ночь прошла, настал новый день…

- Ты на заметил, что я провела ночь, ожидая тебя? – намекала Айме с избалованной жалобой.

- Прости меня. Я тебя предупреждал, что есть вещи, которыми я могу быть занят. Я подумал, что ты ляжешь и будешь спать, нет? Прости… Я не заметил, как прошло время, и…

- Ренато, куда ты?

- Куда, как не принять ванную, побриться и сменить одежду? В таком виде я не могу стоять в суде…

- Ты пойдешь в суд? Ты можешь сделать так, чтобы тебя кто-нибудь представлял… Если пойдешь, то проведешь ужасное время… У тебя есть право послать адвоката. Почему бы не приказать Ноэлю, к примеру?

- Ноэль ничего не знает об этом деле. Он не будет вмешиваться, и я не желаю, чтобы он вмешивался, не говоря о том, что его, скорее всего, не примут в комиссию. Он симпатизирует Хуану…

- Это имеет значение? Разве не ты ему платишь?

- Я не плачу за его совесть. Сердце и чувства принадлежат ему…

- Ладно… Ты боишься не затянуть гайки… Ты очень хочешь осудить Хуана… Бедный Хуан!

- Теперь его жалеть? – прервал Ренато явно раздраженный. – Было бы естественным пожалеть твою сестру. Она единственная жертва всего этого.

- Что с рассудком у тех, кто говорит, что лучше умереть, чем признать ошибку! Теперь ты думаешь только о Монике…

- Хотя бы и так, пусть хоть кто-то думает…

- Только сейчас ты это чувствуешь, не так ли? – не смогла сдержаться разъяренная Айме.

- Ну хорошо… Даже если и так…

- Даже если так, что именно? – злобно давила Айме. – Заканчивай! Скажи наконец! Даже если и так, ты не ответил ей на чувство, о котором она старательно молчала в течение такого долгого времени… Даже если и так, ты не ответил на любовь моей сестры, которую она имела всегда, эту любовь ты не сумел увидеть, а теперь она для тебя что-то значит, да? Скажи ясно, скажи же наконец! Скажи, что она значит для тебя, и что ты чувствуешь ко мне, будучи женатым на мне, а не на ней! Признайся же!

- Хватит! Твоя ревность смешна! Единственное, что я хочу сделать, так это исправить твою ошибку.

- А если бы не ошибка, не законное право защищать себя? Если бы я предпочла видеть сестру замужем… за кем угодно, за Хуаном Дьяволом, только бы не видеть ее рядом с тобой?

- Не выдумывай!

- Это не выдумка, это правда, которая бросается в глаза! А знаешь способ убедить меня? Выпусти Хуана на свободу! Сделай возможное и невозможное, чтобы судьи признали его невиновным, и верни то, что отнял у него. Если не сделаешь, то я подумаю, что твоя защита Моники – не более, чем ревность. Да… ревность к Хуану!

- Хватит! Я мог бы сойти с ума, слушая тебя. И к тому же, пора идти в суд, чтобы отстаивать свое обвинение, и дать Монике возможность выбрать то, что она хочет. По этой причине я сделал, что сделал, и пойду до конца, потому что должен пойти до конца. – И резко хлопнув дверью, Ренато вышел из комнаты, оставив Айме одну и разъяренную до такой степени, что она яростно пригрозила:

- Идиот… грубиян! Ты не замуруешь в тюрьме Хуана! Хочешь войны, Ренато? Хочешь открытой войны? Тогда ты ее получишь!

Опершись рукой о неровные стены пещеры, Моника встала на ноги. Она не знала, сколько времени прошло. Не знала, как пришла в это место, где потеряла счет времени, где ее душа казалась потопленной в печальном океане тысяч воспоминаний и обнаруженных чувств… Но голос бронзового старого колокола встряхнул ее, пробудив волю и вернув в реальность… Неуверенным шагом она начала ужасный подъем по скалам, бормоча:

- Боже мой… Часы… время суда…!

14.

Калитка из глубины открылась, впуская неторопливых судей и секретарей. В местах, отведенных для важных лиц, сгустилась толпа аристократов, сливки маленького мартиникского общества, большая часть из которых представляла собой докторов, адвокатов, коммерсантов, выдающихся лиц Франции, теперь выращивающих какао, кофе, тростник… Все пришли как будто между прочим, всех притягивал запах пикантного скандала, который вертелся вокруг известного имени и чьи сундуки были самыми наполненными на острове. Пришли все, начиная с плантаторов Фор-де-Франс, заканчивая земледельцами Южной части острова, которые приветствовали друг друга так, словно действительно были удивлены… Также виднелись голубые флотские мундиры и блестящие мундиры сухопутных офицеров… Но шепот вдруг прекратился, головы повернулись, глаза стали пристально смотреть, когда уклоняясь от рук жандармов охраны, обвиняемый пересекал короткий отрезок пути, отделявший его от трибуны… Председатель суда потряс колокольчиком и приказал: