Противостояние (СИ)

После султанши разошлись по своим покоям и дворцам. Сейхан Султан же проследила за тем, чтобы Нурбахар Султан и ее дочь Севен отбыли в Старый дворец. Ожидая их выхода из гарема, султанша, сверкая в роскоши, стояла на балконе над гаремом. Заметив две светловолосые головы, она спустилась вниз и застала Нурбахар Султан на выходе из гарема на руках с дочерью и вместе со служанкой Арвен-хатун.

— В добрый путь, Нурбахар. Вот ты и возвращаешься в свою обитель спокойствия, не так ли?

Нурбахар Султан выдавила улыбку и остановилась.

— Благодарю, Сейхан. Жаль, что ты не можешь никуда уехать и остаешься в этой обители горя и смерти.

Ухмыльнувшись, светловолосая султанша покинула Топкапы, счастливая от того, что забирает с собой дочь, но огорченная тем, что ее шехзаде Селим остался под покровительством этой змеи.

Вскоре и гарем шехзаде Орхана отправился в путь, лежащий в Манису, где Дэфне и Гюльхан ожидали их малолетние сыновья, к которым они так спешили вернуться.

Утро.

Дворец Шах Султан.

Облаченная в дорожное одеяние из черного бархата, поверх которого был наброшен серый плащ, Хюма Шах Султан перед тем, как забраться в карету, где ее уже ждали шесть ее детей и Фериде-калфа, тоскливо обернулась на свой дворец, который оставляла пустовать.

— Госпожа, дождь вот-вот начнется. Дороги размоет. Поспешим, — нетерпеливо воскликнула Фериде-калфа, выглянув из-за занавески.

Промолчав, Шах Султан с тоскливым взглядом темно-карих глаз села в карету, которая понесла ее с детьми прочь из столицы.

Топкапы. Гарем.

Проходя мимо распахнутых дверей гарема вместе с Зейнар-хатун и держась за большой живот, Сейхан Султан, немного распухшая из-за беременности и вялая из-за приближающихся родов, заметила Фахрие-калфу, к которой подошла.

— Султанша, — поклонилась калфа, насторожившись. — Что-то случилось?

Заметив, что девушки в гареме даже не обратили на нее внимания, Сейхан Султан возмущенно оглядела его обитательниц зелеными глазами, вспыхнувшими недовольством.

— Перед вами султанша и управляющая гарема, — раздался ее громогласный голос, на который все обернулись, и в гареме тут же воцарилось напряженное молчание. — Или вас уважению научить?

Фахрие-калфа поджала и без того тонкие губы, молча стоя в стороне. Наложницы, переглянувшись между собой, начали перешептываться и хихикать. Горделивая спесь возгорелась в груди Сейхан Султан, отчего она буквально заполыхала в небывалой волне негодования и злости.

— Фахрие-калфа! — ухмыльнулась султанша, обернувшись вполоборота к той. — Запрещаю девушкам давать обед и ужин на сегодня в качестве наказания за неуважение к членам семьи султана. Также пусть их разделят на тех, кто отправится помогать на кухню, в прачечную и в мастерскую швей. Те, кто осмелится не подчиниться и не выполнять данную им работу, будут посажены в темницу до завтрашнего утра без права на еду и воду.

Наложницы испуганно зароптали, доставляя Сейхан Султан мрачное удовлетворение и, развернувшись, она медленно покинула гарем, держась за ноющую от тяжести будущего младенца поясницу.

Проводив госпожу взглядом, Фахрие-калфа, нахмурившись от ее откровенно жестоких приказаний, все же покорно начала выполнять порученное ей, не обращая внимания на возмущенные возгласы одалисок.

К обеду уже пятеро наложниц были заточены в темницу, а остальные, голодные и изнывающие от жажды, отмывали жирные подносы и грязные тарелки, шили в мастерской, раздирая иголками пальцы до крови, до мозолей стирали руки в прачечной. И каждая, без исключения, проклинала в ненависти их мучительницу Сейхан Султан.

Утро следующего дня.

В мрачности и прохладе Мраморного павильона, в широких покоях, сидя на высоком стуле, словно на троне, в весьма высокомерной позе, Сейхан Султан с полуулыбкой на устах наблюдала за тем, как настороженный Ферхат-паша подходит к ней ближе, а двери за ним закрывает Зейнар-калфа.

— Султанша, — поклонился паша, сложив руки перед собой в замок. — Вы хотели встречи со мной?

— Верно, — ухмыльнулась в ответ Сейхан Султан, чуть наклонив голову в сторону. — Хотела.

— Почему здесь? — недоумевал мужчина, осматриваясь с опаской. — Мы с вами могли поговорить и в султанской опочивальне.

— В Топкапы даже у стен есть уши, — возразила султанша, запрокинув одну ногу на другую, что по исламским законам мусульманским женщинам, тем более в присутствии мужчин, было запрещено как ужасно вульгарная поза. — Здесь, в Мраморном павильоне мы наедине.

— Так о чем вы же хотели поговорить, госпожа?

— Мои сыновья растут, как и моя власть. Я хочу расширить ее границы. Помоги мне вовлечься в государственные дела и упрочить влияние на другие структуры, помимо гарема. Совет Дивана мне необходим для того, что расправиться…

— Прошу прощения, султанша, — перебил ее Ферхат-паша. — Это невозможно. Вы правите в гареме султана и растите его детей, а я состою в государственном совете империи и участвую в ее управлении. Наши деятельности несоприкасаемы. Я ничем не могу вам помочь.

Скрыв разочарование и обиду, Сейхан Султан лишь ухмыльнулась в ответ, и паша уловил в этом что-то, что обещало проблемы.

— Вы приняли неверное решение, Ферхат-паша. Отныне власть и сила в моих руках. И если вы хотите сохранить за собой должность, которую занимаете, вам придётся подчиниться мне, как и всем в этой империи.

— Я подчиняюсь лишь нашему повелителю, султанша, — сухо ответил тот, не восприимчивый к ее угрозам. — Вы же распоряжаться вольны лишь в гареме.

— Не тебе об этом говорить мне! — вспылила госпожа, но, взяв себя в руки, заговорила более ровным голосом. — Рада была видеть вас, паша. Ступайте.

Провожая его, уходящего, мрачным взглядом, Сейхан Султан приняла на свой счет поражение, которое пошатнуло ее уверенность в себе.

Топкапы. Покои Валиде Султан.

Войдя в открывшиеся перед ней двери, вернувшаяся из Мраморного павильона Сейхан Султан, разочарованная после отказа Ферхата-паши, с непониманием обнаружила в опочивальне рыжеволосую Эсмехан Султан, которая, сидя на тахте, разговаривала с маленькими шехзаде.

— Султанша, — поклонилась она, подходя к Эсмехан Султан, которая, переведя на нее взгляд черных пронзительных глаз, поднялась на ноги с ехидной ухмылкой. — Чем обязана вашему визиту?

— Мне стало известно о том, какие зверства ты учинила в гареме, — воскликнула Эсмехан Султан, подойдя ближе к девушке. — Пришла взглянуть в твои глаза и увериться в том, что ты действительно столь бессовестна.

— Бессовестна? — возмущенно переспросила Сейхан Султан, а после перевела взгляд на любопытно смотрящих на них мальчиков. — Зейнар, уведи детей.

— Именно так, — процедила Эсмехан Султан, пронзая ее черными глазами. — Разве можно над людьми так издеваться? Клянусь Аллахом, Топкапы еще не видел таких дьяволиц, как ты!

— Уж поверьте, султанша, видел, — возгоревшись возмущением, жестко ответила Сейхан Султан. — Ваша мать Нурбану Султан по жестокости и алчности всех переплюнула!

Звонкая пощечина настигла Сейхан Султан, и от растерянности она пошатнулась, схватившись за покрасневшую щеку от удара. Эсмехан Султан смерила девушку яростным взглядом, гордо вздернув подбородок.

— О моей матери ты и слова не смеешь произносить, грязная рабыня! Пристало ли тебе ее осуждать? Нурбану Султан была великой женщиной и султаншей, а ты лишь жалкое подобие госпожи, которую из себя строишь.

Задрожав от всеобъемлющего гнева, Сейхан Султан распрямилась, отдернула руку от раскрасневшегося лица и вперила в султаншу тяжелый взгляд, полный ненависти.

— К вашему сведению, султанша, я больше не рабыня. Это в прошлом. Повелитель освободил меня. Отныне я ничуть не хуже вас!

Растерявшись на мгновение, Эсмехан Султан непонимающе взглянула на девушку, злорадно ухмыляющуюся, а после возобладала над собой и ухмыльнулась еще ядовитей, чем прежде.

— Что толку от этой свободы? Предо мной ты — никто! Я — дочь шехзаде Селима и Нурбану Султан, госпожа по праву рождения и по крови. До конца своих дней я останусь султаншей, что бы ни сделала. Ну, а ты, Сейхан? Ты в Османскую империю пришла рабыней. И навсегда останешься рабыней! Стать султаншей нельзя из-за слов об освобождении. Ею лишь рождаются.