Свод (СИ)

Морщинистое лицо продрогшего пана Альберта было обветрено, тонкие, сжатые губы отливали какой-то болезненной синевой. Почувствовав у стены благостное тепло, он задрожал всем телом и, стесняясь лязга собственных зубов, всё молчал, нагнетая напряжение на и без того тягостную тишину. Якуб мягко положил свою руку на плечо гостя:

— Пан писарь, — тихо произнёс он, — я вижу, что какие-то обстоятельства подняли вас из постели очень рано. Вы сильно промокли и, поверьте, я сделаю всё возможное для того, чтобы вы не попали в лапы хвори. Но, …может быть вы всё же расскажете, что случилось?

Патковский с готовностью судорожно выдохнул:

— Юрасик. Он сегодня ночью искалечил ещё двоих людей Хмызы…

Война невольно выпрямился и медленно повернулся в сторону окна. Его брови сосредоточено сошлись у переносицы, выдавливая кривую складку сильного напряжения.

— Где, — задумчиво спросил он, — там же, у старой церкви?

— То-то и оно, — поворачиваясь спиной к тёплой стене, ответил Патковский, — он напал на них в скрытом лагере Базыля. Двое стаяли в дозоре. Один, как видно, уснул, а второй караулил…

— А откуда это вам известно?

Пан Альберт потянул носом:

— Задолго до рассвета, — тихо сказал он, — у моего гумна объявился Хмыза с кучей своих головорезов. Переполошили всех, но когда увидели, что меня в моём убежище голыми руками не возьмёшь, Базыль вызвал меня для разговора. Я вышел и мы поговорили.

Знаете, пан Якуб, вначале я был сильно перепуган и не очень-то мог понять, о чём идёт речь. Должен сознаться, что пришёл я в себя только тогда, когда Базыль начал что-то говорить о том, что де это мы: я, вы, Жыкович с сыновьями, да и все остальные подкупили кого-то, кто, наряжаясь Юрасиком, убивает его людей…

Якуб, услышав это, задержал дыхание:

— Ох, как…, — с трудом выдохнул он.

— Да, — продолжал Патковский, — но и это ещё не всё. Дальше Хмыза сказал, что, начиная с сегодняшнего утра, за каждого из своих людей, изувеченного Юрасиком, он будет сжигать и разорять один маёнтак, из принадлежащих тем, кто, как он думает, состоит в сговоре против него!

Война был вне себя от услышанного:

— Но ведь мы никого не нанимали!

— Я, — пожал худыми плечами пан Альберт, — пытался ему что-то сказать, но, боюсь, что ему было наплевать на мои объяснения. Как сказал Базыль, один из пострадавших сегодня умер, а второй пока ещё живой. Они оба в красных «крестах» — метке Юрасика. Тот, который из них полуживой, как только увидел, что Юрасик улетел, стал кричать и поднял весь лагерь. Хмыза говорил мне, что чуть удержал в тот момент своих людей от немедленной расправы над всеми панами. Уже сегодняшним утром мы могли гореть. Как он сказал: «…один раз я их смог остановить, но дальше, всё в ваших руках».

Якуб, не в силах больше держать в себе негодование, вскочил:

— Да что этот Базыль о себе возомнил? Если его же человек ему сказал, что Юрасик улетел, что он думает, что кто-то из нас нанял для этого дела архангела, прости, господи? И что теперь нам остаётся делать? По велению этого разбойника сообща бежать в лес и ловить летающего Юрасика…?

— Всё это так, — поддерживая мнение молодого Войны, согласился Патковский, — однако Хмыза обычно не бросает слов на ветер. Мы, пан Якуб, все в большой опасности, а потому, — отставной писарь тяжело вздохнул, — могу ли я просить вас о милости?

— Милости? — Не понял Война. — О чём вы, пан Альберт…

Дыхание Патковского снова дрогнуло:

— Замок пана Войны, — начал он, — куда как крепче моего гумна, да и людей у вас много. …Я так и не отправил пани Ядвисю и Сусанну в Краков. Могу я вас просить, — Патковский медленно сполз по стене и стал на колени, — как любящий муж и отец, укрыть мою жену и дочь в вашем замке, на время…?

— Что вы, — растерялся Якуб, — перестаньте, — он поднял расплакавшегося пана Альберта и усадил его на стул, — конечно, пусть живут, …живут, пока всё не уляжется. Однако…

— За это не беспокойтесь, — не дал договорить Войне Патковский, — королевский замок будет полностью обеспечен провизией. У меня достаточно скота и зерна, я ничего не пожалею…

— Я не о том, пан Альберт, — осёкшись, произнёс Якуб, — просто в нашем замке уже давно не живут благородные пани, а я, впрочем, как и вы, сейчас буду занят решением совсем других вопросов и просто не смогу уделить дамам достаточного внимания…

— Не беспокойтесь и о том, — с облегчением заверил Патковский, — они будут скромны в своих пожеланиях, более того, я прикажу им как можно меньше попадаться вам на глаза, дабы не отвлекать…

В этот момент дверь распахнулась. На пороге появился Марек и его жена. Шыски держал в руках большую глиняную кружку, из которой шёл пар, а Мария аккуратно сложенное бельё. Уложив сухую одежду на скамью у стены, женщина тот час удалилась, а вместо неё в комнату вошёл мистер Свод. Его лицо ещё хранило остатки сна, и потому взгляд англичанина был выразителен и полон удивления.

— О! — Воскликнул он, подходя к Патковскому и пожимая тому руку так сильно, что пан Альберт чуть не вскрикнул от боли. Тонкая и жёсткая ладонь иностранца, словно конопляный канат до хруста сдавила нежные пальцы отставного мельницкого судебного писаря. Теперь уже сам пан Альберт оказался не готов к такому рукопожатию, и тут же вспомнил, как сам сжимал расслабленную руку заможного пана при их первой встрече. Лицо Патковского перекосила гримаса боли…

— Свод, — не без удивления глядя на это, попытался усмирить не в меру энергичного иностранца Война, — что вы делаете?

— Здороваюсь, — ничуть не смутившись подобному вопросу, ответил Ричи. — Я помню, что пан Патковский любит рукопожатия покрепче…

Война с трудом оторвал вцепившегося в руку соседа Свода:

— Пан Альберт, — нервно произнёс молодой пан, бросая недобрый взгляд в сторону англичанина, — мистер Ричмонд просит у вас прощения. Просто он запомнил, что вы любите крепко пожимать руку…

— Пожимать, — растирая ноющую ладонь, пробубнил себе под нос старик Патковский, — но не ломать же. Впрочем, — добавил он громче, — пан Война, ведь нам сейчас каждая сильная рука будет просто на вес золота! Как этот франт? Я имею ввиду, какое-никакое оружие он умеет держать в руках? По слухам, так там, в западных землях скоро уже напрочь забудут про славную доблесть большого меча?

Якуб посмотрел в красные спросонья глаза Свода:

— Да, — сказал он двусмысленно, — кое-что и этот франт умеет.

Так уж произошло, что быстро нашлись причины и для того, чтобы необузданная утренняя энергия Свода быстро поутихла. Пока пан Альберт переодевался и пил разогретое вино, Якуб поведал Ричмонду о том, что привело к ним судью в столь ранний час. Стоило только англичанину снова услышать о призраке старой церкви, как у него начало портиться настроение. Он замахал руками и попросил не рассказывать ему больше об этой чертовщине. Странно, но о словах и делах Базыля Хмызы Свод, напротив, попросил рассказать поподробнее.

— Наконец-то, — довольно сказал он в тот момент, когда Якуб закончил свой рассказ об угрозах Хмызы. — Только бы скорее сунулись сюда эти сукины дети, уж я их «отблагодарю»: и за вашу ногу, и за себя, и за то, что обижают этого старого джентльмена.

Последние слова Свода заставили Якуба колебаться в своих недавних умозаключениях. Сомнения, касающиеся того, что этот ничего не прощающий морской волк вполне мог устроить все эти страшные спектакли людям Хмызы, заметно пошатнулись. Сегодня англичанин выглядел искренним, а его отношение к теме призраков правдоподобным.

Война даже стал корить себя за заедающую его ранее излишнюю подозрительность. Дабы окончательно её придавить Якубу оставалось только одно, поговорить с Казиком о вчерашнем вечере и ночи иностранца. Единственным, что хоть каким-то образом заостряло на себе внимание на поведении Ричи, было то, что никакие доводы не могли пошатнуть его стойкую позицию в том, что Юрасик является настоящим призраком, а не плодом чьей-то злодейской инсценировки. В противовес убеждениям англичанина, во всяком случае, этим утром, Якубу и Патковскому виделось всё иначе.