Маска (СИ)

  - Я тебя убью, - процедил я сквозь зубы, чувствуя вкус крови на разбитой губе.

  - Давай, попробуй. - В его руке алым росчерком блеснуло в закатном свете лезвие кинжала. - Я вырежу тебе яйца, малыш, а заодно и глаза, чтоб неповадно было шпионить за старшими. Ну, что же ты остановился? Иди сюда.

  Он сошел с ума, ошеломленно подумал я. Если я позову на помощь Джанни или отца, Марко бросится на меня прежде, чем они подоспеют. А там, чего доброго, действительно выполнит свои угрозы...

  Я попятился, отступая, и он пошел на меня, поигрывая кинжалом и улыбаясь. Во дворе никого не было; Джанни, должно быть, уже успел убрать инструменты, умыться и отправиться спать. Жаль, что он не хватился меня и Марко, но Джанни и правда был тугодумом, так что к тому времени, как он забеспокоится, Марко успеет разделать меня как свиную тушу. Я не мог позволить себе закричать, поэтому просто молча пятился к калитке, а там, споткнувшись и едва устояв на ногах, стрелой вылетел на улицу и дал стрекача, слишком испуганный, чтобы раздумывать, как Марко воспримет мое бегство.

  Я несся к рынку, не чуя под собой ног. Мне казалось, что мой брат преследует меня с кинжалом в руке, и я никак не мог заставить себя остановиться. Меня приводила в ужас мысль, что я не смогу больше вернуться домой и вести прежнюю жизнь, потому что Марко все равно убьет меня. Я сознавал, что веду себя как трус, но Марко был сильнее меня, да и отец, как я думал, любил его гораздо больше, чем меня. Вздумай я сказать, что Марко изнасиловал Нани и Беатрису, отец бы только посмеялся, а Марко заявил бы, что я выдумал все это, чтобы досадить ему. К тому же я не был уверен, что сестры не вступятся за Марко, чтобы скрыть собственный позор.

  Добравшись до рыночной площади, я рассудил, что смогу переночевать где-нибудь у собора, а лучше - там, где есть люди, ну, скажем, ближе к району дворцов: там всегда полно стражников, а жизнь не замирает чуть ли не до рассвета. К тому же вряд ли Марко придет в голову искать меня там.

  Устроившись под забором какой-то богатой виллы, я наскоро помолился, прося Бога устроить мою судьбу лучшим образом, и постарался уснуть, однако это оказалось совершенно невозможно: мысли о Марко и сестрах не давали мне покоя, а жесткая земля, едва прикрытая выгоревшей травой, была не самой удобной постелью. До самого утра я промаялся без сна, с тревогой гадая, что буду делать дальше.

  Солнце еще не взошло, когда меня заприметил один из проезжавших мимо стражников.

  - Что это ты тут делаешь, парень? - спросил он, осветив меня факелом. У него было добродушное лицо с густыми усами и бородой, но сейчас он казался мне грозным и величественным, так что я испугался.

  - Я не вор, - быстро сказал я, стараясь не дрожать. - Вам самому когда-нибудь случалось убегать из дома?

  Он пристально всмотрелся в мое лицо и усмехнулся.

  - Вижу, ты не врешь. Ладно, я понимаю. Только к утру чтобы духу твоего здесь не было!

  - Да, синьор.

  - Я говорю это для твоей же безопасности, паренек. Возвращайся домой. Если твой отец еще жив, он простит тебя и примет обратно, что бы ты ни сделал.

  - Спасибо, синьор.

  Он тронул поводья и поехал прочь, а я облегченно вздохнул. Перспективы жизни на улице вдруг предстали передо мной в новом свете. Как оказалось, в обязанности городской стражи не входила забота о бездомных оборванцах, ночующих под оградами вилл. Я с запоздалым страхом вспомнил, что за бродяжничество могут посадить в тюрьму. Ну, пару ночей я еще могу здесь провести, но дальше я примелькаюсь, и меня швырнут в казематы для бедноты, а оттуда путь один - на виселицу. Поежившись, я решил, что буду перебираться с место на место, пока не устроюсь подмастерьем к какому-нибудь доброму ремесленнику или торговцу. Портной Риноцци неплохо ко мне относился, так что можно попроситься к нему в помощники, хотя бы на время. Шить - это тебе не молотом махать, как-нибудь управлюсь, только бы не прогнали...

  Небо уже алело, и из-за крыш показался слепящий край солнца, обещая такую же жару, как накануне. Я поднялся и медленно побрел в сторону ремесленного квартала. В животе яростно урчало, я с сожалением представлял себе свежий и пухлый, еще исходящий душистым паром пирог и холодное молоко. Должно быть, сестренки уже поднялись и хлопочут у очага, готовя завтрак. Мысли о Нани и Беатрисе сжали мое сердце новой болью. Может быть, действительно вернуться? Ведь кроме меня, никто не сможет защитить девочек от Марко, и никто не знает о них правды. Если рассказать отцу и Джанни... Я вдруг представил себе, как буду говорить отцу о том, что видел, а Нани и Беатриса дружно будут все отрицать, и Марко станет смеяться надо мной, называя крикливым задохликом, а потом поймает где-нибудь во дворе и разрисует меня своим кинжалом. Ну уж нет. Пока я чувствовал себя в состоянии прожить самостоятельно еще несколько дней.

  Я шел, рассеянно пиная попадавшиеся на дороге камешки, и размышлял о том, что буду делать сегодня. Разумеется, идти к Риноцци было еще рано, так что можно было дождаться открытия булочной, купить себе горячий крендель и немного молока у крестьян из деревни, позавтракать и там уже спокойно отправляться на поиски работы.

  Заслышав позади стук копыт, я отступил в сторону, твердо решив не попадаться больше на пути стражникам, но, обернувшись, заметил, что конь был слишком хорош, да и дорогая сбруя явно не могла принадлежать обычному солдату. Коня я узнал сразу: это под его копытами два дня назад на рынке едва не разлетелась моя бочка. Я удивленно ахнул, невольно шагнув вперед, чтобы разглядеть всадника, закутанного в плащ.

  Должно быть, мой потрясенный вид привлек его внимание. Поравнявшись со мной, он осадил коня.

  - Стража плохо следит за порядком, - тихо сказал он, глядя на меня сверху вниз. - Я приказывал очистить район от бродяг. Как случилось, что ты не в тюрьме? Я накажу капитана охраны.

  - Он не виноват, ваша светлость, - холодея от страха, сказал я. - Если вам будет угодно, я тотчас проследую за ним в тюрьму.

  - Постой-ка. - Он наклонился и всмотрелся в мое лицо. - Андреа? Так, кажется, тебя зовут?

  - Да, ваша светлость.

  - К черту светлость, - нетерпеливо бросил он. - Я уже говорил, меня зовут Чезаре. Что ты тут делаешь, во имя мадонны? Воду сейчас не покупают. И где ты забыл свою бочку?

  - У меня больше нет бочки.

  Он озадаченно нахмурился, разглядывая меня.

  - Не знаю, что у тебя стряслось, но лучше бы тебе отправиться домой.

  - Дома у меня тоже больше нет, - твердо сказал я.

  - Ну, в таком случае, ты пойдешь со мной, - заявил он.

  - В тюрьму?

  - Пожалуй, нет. Такие, как ты, не воруют и не убивают, так что тюрьма для тебя место не подходящее. Идем, ты мне все расскажешь, а потом я придумаю, что с тобой делать.

  Он медленно поехал вперед, я пошел за ним, держась рукой за стремя и благословляя судьбу за то, что на свете есть люди, подобные этому богатому парню. Мне было совершенно все равно, откуда он возвращался под утро и что делал, потому что он не сдал меня стражникам и не приказал швырнуть в подземелья городской тюрьмы для нищих и преступников.

  Из района дворцов мы попали в кварталы, где жили чиновники, банкиры и юристы, но мой спутник не остановился; дальше за Тибром высились стены Ватикана; мы направлялись, похоже, прямо туда.

  - Мы едем в Ватикан? - робко поинтересовался я.

  - Тебя что-то не устраивает? - бросил он и чуть отпустил поводья. - Поторопись и не задавай лишних вопросов.

  Я умолк и зашагал быстрее.

  Папский дворец был огромен. Мне не доводилось бывать здесь прежде, и теперь я был потрясен величественностью этого мощного сооружения, в котором запросто могло бы разместиться все население нашего района, да что там - половины Рима. Бесчисленные окна, двери и лестницы, колоннады и портики, галереи и террасы потрясали воображение. Во дворе было полно охранников с тяжелыми алебардами, десятки слуг уже спешили по своим утренним делам.