Хуан Дьявол (ЛП)

- Не знаю, моя хозяйка.

- Знаю, что ты не знаешь, бедняжка. Зачем ищешь меня? Что ты хотел?

- Сеньор Ренато там, – таинственно сообщил Колибри. – Он позвал меня, когда я подошел ближе, велел сообщить вам, что не уйдет без вас.

Возмущение было ответом Моники на слова Колибри, в то же время она повернулась к спящему Хуану, в волнении, что тот мог услышать неосмотрительные слова, что могло ускорить биение сердца, эхом отдававшееся на ложе, словно оно стало настолько своим, что без него нельзя было прожить. Беспокойно она отошла с Колибри к прикрытой двери строящегося дома.

- Он не хочет уходить, хозяйка. Посмотрите туда… – маленькая смуглая ручка указала на неясные очертания, где начинались густые заросли. Отчетливо виднелась длинная линия солдат, которые следили с оружием в руках, экипаж, брошенный на дороге, а рядом со заколоченными столбами, отмечающими границу, стояла изящная и гордая фигура последнего Д`Отремон и Валуа в своем непогрешимом белом льняном костюме, со смелой статью кабальеро, с неистовым упрямством страсти, которая провозглашала его законным сыном страстного и дикого острова, где все, казалось, кипело с той же размеренностью: суровые горы, густые леса, каменные берега, бурное море, потоки первых дождей, превращающихся в ручьи, горячая кровь и восторженные сердца, яркие умы, в которых ужасающе часто вспыхивала искра безумия. Мартиника!

- Он сказал, что способен прийти за вами, если вы не выйдете, хозяйка.

- Ну так пусть осмелится!

- Ай, моя хозяйка. Посмотрите! Если бы Сегундо или Угорь понимали, они бы достали оружие. И если бы у меня было ружье…

Ренато приближался к возвышенности. Решительно он вывернул кошелек охране на линии, и они остались неподвижными, как будто не увидели его, а он твердым шагом поднимался по вражеской земле.

- Моника, прямо сейчас. Пойдем, я не уйду без тебя.

- Я не спущусь, это я говорю, чтобы ты ушел, Ренато! Разве ты не понимаешь, что эти мужчины сошли с ума от боли и ярости? Ты глупо играешь жизнью!

- Какое значение имеет жизнь, если тебя нет со мной? Моника, жизнь моя!

- Пожалуйста, хватит! Я не пойду с тобой! Ты еще не понял? Нет! Нет! Ренато! Оставь меня, отпусти, уйди уже! Зачем ты пришел?

- А твое обещание? Наш договор?

- Его уже не существует! Ты расторгнул его там внизу! Уйди и забудь!

- Забыть? Забыть причину моей жизни? Бросить тебя, зная, что ты в опасности, учитывая, кем являешься для меня? Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Я не оставлю тебя, не говори, что хочешь вернуть назад данное мне слово!

- Если я сдержу слово, ты уйдешь, Ренато? – с тревогой спросила Моника.

- Послушай, Моника, отсюда никто не выйдет живым. Все дошло до предела. Губернатор в ярости. У них достаточно средств, чтобы подавить восстание Хуана и трех или четырех десятков сумасшедших, которые следуют ему. Если они немедленно не сдадутся, то прольется много крови. Я слышал, они готовы на все. Поэтому я не могу уйти отсюда. Ты отдаешь себе отчет? Понимаешь? Ты не можешь упустить последнюю возможность, которую я тебе предлагаю!

- Я не могу бросить Хуана! Пусть даже это будет стоить мне жизни! Я на своем месте. Я дала тебе слово, но с одним условием, что ты немедленно уйдешь отсюда, вернешься в Сен-Пьер.

- Ты обещала мне!

- Я обещала тебе встречаться в монастыре, а не здесь. Туда я вернусь, когда смогу уехать отсюда, как и приехала, одна и свободная. Отпусти меня!

- А если не отпущу? Хочешь или нет, я уведу тебя с собой!

- Отпусти или я позову на помощь!

- Ты способна дойти до такого? – Ренато был оскорблен и возмущен. – Хорошо, пусть будет по-твоему. Но помни, я предупреждал тебя. По твоей вине я ускорю дела. Я говорил с губернатором, как друг. Он был готов пощадить этих глупцов, – умоляюще он предложил: – Я сделаю это, если ты пойдешь со мной прямо сейчас, Моника. Мы пойдем к нему вместе, под предлогом, что Хуан ранен.

- Хуан никогда мне этого не простит. Будет презирать за то, что я просила милосердия от его имени. Он не хотел бы получить жизнь по твоей просьбе. Уходи, Ренато, уходи!

Моника отошла и добралась до черных скал. На дороге к берегу показалась тень… Два человека шевельнулись за окном строящегося дома.

От досады горели щеки Ренато, когда он выходил с земель Хуана Дьявола.

- Почему ты не ушла, Моника?

Моники подошла, не чувствуя ног. Словно неживые из-за худобы, щеки Хуана были белыми и холодными, виднелись промокшие от крови бинты, покрывавшие плечо и грудь, но голос прозвучал спокойно и твердо:

- Наше положение серьезное, Моника. Ты упустила возможность выйти.

- Как ты узнал? Колибри?

- Колибри ничего не сказал. Вопреки моим советам, он был на твоей стороне, а не на моей. Полагаю, бедняжка – еще одна жертва твоего неминуемого влияния. Большую часть людей, которую я знаю, перестали убивать из-за тебя.

- Дело в том, что я…

- Я слышал, все, что сказал Колибри, когда тот зашел и позвал тебя. Затем я с трудом выглянул в окно, и увидел вас. Конечно же, я решил, что ты не вернешься.

- Неужели, Хуан? – опечалилась Моника. – Ты бы хотел…?

- Меня раздражала мысль, что ты с ним. Но в любом случае, это был выход, и на этот раз кабальеро Д`Отремон вел себя искренне, как мужчина, не соглашаясь оставлять тебя в этом месте.

- Это все, что пришло тебе в голову?

- Если бы я понял, что кричал этот идиот, когда подошел к столбу. Я бы дал тебе уйти.

Моника приблизилась и села у узкой кровати из досок, заставив его склонить голову на подушку, пристально глядя на него пламенным и пытливым взглядом, будто гналась за волнением, которое тот скрывал, будто подглядывала за чувством сквозь бронзовое лицо.

- Ты в самом деле не понял, чего он хотел?

- Возможно понял, но ослеп от гнева. Я бы предпочел убить его и тебя, прежде чем позволил…

- Ты дошел бы до этого, Хуан? – спросила Моника, чувствуя какую-то радость.

- Да! Какая глупость, да? В конце концов, я такой же до дурости высокомерный, как если бы был законным Д`Отремон. Иногда я испытываю отвращение и злобу от приступа высокомерия и самолюбия, которое мне уверенно передал дон Франсиско Д`Отремон, который по грустной случайности был моим отцом.

Моника еще сильнее наклонилась к раненому, взяла белыми руками большие, загорелые и суровые ладони. Она чувствовала, что душа наполняется пониманием и нежностью. Всеми силами она пыталась сдержаться, чтобы не переполниться ими, не сдаться устало и побеждено. Одновременно боясь, что его выдаст свет во взгляде, Хуан закрыл черные итальянские глаза.

- Ты бы правда хотел, чтобы я ушла, Хуан?

Моника волновалась, ожидая ответа, чувствуя, что ускоряется биение пульса Хуана под ее красивыми пальцами, но вечная недоверчивость и ожесточенность охватили сердце мужчины, и вместо ответа, он спросил:

- А почему ты не ушла? Какая причина у тебя оставаться здесь?

- Мне нравится платить по счетам, – заявила гордая Моника де Мольнар с легкой улыбкой на губах. – Я ничего не забываю. Помню такую же кровать. Помню, что была больна, лишена сил, безнадежная, ждала смерть, а человек, которого я считала главным врагом, сидел у изголовья такой же кровати, пытаясь вырвать из лап смерти мою грустную жизнь. Теперь мы поменялись местами, и, хотя положение иное, мы можем их сравнивать. Ты загнан в угол и ранен, как я была больна и безнадежна. Как ты не бросил меня тогда, так и я не брошу тебя, Хуан, и не дам умереть!

Моника говорила, пряча за теплой улыбкой волну нежности, которая затопляла душу, все еще сопротивляясь из последних сил, но в конце концов, отдаваясь чувству, которое наполняло ее жизнь, а Хуан смаковал каждое слово, словно горькую и желанную сладость. Хуан Дьявол, вечно недоверчивый, несогласный со своей участью и судьбой, ожесточенный против всего мира, не умевший протягивать руки, чтобы взять счастье. И пока он закрыл глаза, рука Моники нежнейшей лаской скользнула по его лбу. Если бы он открыл глаза, то выдал бы взглядом все, что бурлило в его сердце. Человек, который не дрожал перед бурями, дрожал перед голубыми глазами, не глядя, боясь найти их насмешливыми и холодными, говорил с упрямством ребенка: