Глаза цвета шоколада (СИ)

К концу рассказа Сэмми запинался почти на каждом слове, слезы двумя ручьями текли по его щекам. Не выдержав, Фолкнер крепко прижал к себе парнишку, и стал слегка покачивать, стараясь успокоить.

И тогда Сэмми словно прорвало. Вцепившись в сюртук мужчины, он уткнулся лбом в его плечо и зарыдал в голос. Фолкнер гладил вздрагивающие плечи и вихрастую голову, и чувствовал комок в горле и жжение в груди. Боль этого хрупкого существа стала его болью, он готов был сделать всё, чтобы эти плечики больше не вздрагивали, чтобы слезы не текли из этих глаз цвета шоколада.

* Раньше у каждого купе было две двери — в общий коридор и прямо на перрон.

Часть вторая

Постепенно рыдания стихли, и какое-то время эти двое так и сидели, прижавшись друг к другу. Фолкнер продолжал машинально поглаживать темноволосую головку, пока его рука не замерла, сжав в горсти несколько прядей волос.

— Нет, это просто ужас какой-то! Знаешь, первое, что я сделаю, когда мы приедем — это отведу тебя к своему парикмахеру. Как может джентльмен иметь такую кошмарную причёску?

Он почувствовал, как плечи под его рукой снова вздрогнули, но на этот раз он был этому рад, потому что одновременно раздалось едва слышное хихиканье. Подняв лицо, Сэмми взглянул на него своими огромными, все ещё полными слез глазами и робко улыбнулся.

— Я могу надеть кепку, и ничего не будет видно. — Потом его лицо посерьёзнело. — Спасибо. Я даже не понимал, как мне это было нужно. Я ведь так и не оплакал их. Не мог. При этих — не мог. Словно что-то не позволяло. А с вами… Спасибо.

— Не за что. Если будет нужно — моё плечо к твоим услугам, — протягивая парнишке носовой платок, ответил Фолкнер. — Но это возвращает нас к твоим опекунам.

— Они появились во время чтения завещания. Дядя Маркус предъявил документы и объявил себя моим опекуном за неимением других родственников. Рассчитывал, наверное, что доберётся до дедушкиных денег. Просчитался. Дедушка действительно позаботился обо мне.

— И как именно?

— Ну, во-первых, я могу вступить в права наследства либо по достижению совершеннолетия, либо раньше, вступив в брак. Второе — до этого времени всем управляет специально подобранная команда адвокатов, а на моё содержание ежемесячно выделяется некая сумма. То есть, добраться до дедушкиных денег мои опекуны не могли. И самое главное — по этому же завещанию, моими наследниками могут быть только мои дети. Не любые объявившиеся из ниоткуда родственники, даже не… мм… жена. Только дети. И если я умираю бездетным — всё уходит на благотворительность.

— А это значит — ни у кого не возникнет искушение убить тебя ради твоих денег, — понимающе кивнул Фолкнер. — Твой дедушка был очень мудрым человеком.

— Да. Но не ясновидящим. Он не мог предположить, что оба назначенных им опекуна погибнут одновременно с ним. Его завещание защитило меня, но лишь на время.

— То есть, это твои опекуны планируют твою смерть? — уточнил Фолкнер и, дождавшись кивка Сэмми, недоуменно нахмурился. — Но если они не могут унаследовать твои деньги, то зачем им это? Пользовались бы твоим содержанием, пока есть возможность. Они ведь именно это и делали, верно?

— Да. Но этого им показалось мало. И они нашли-таки лазейку. Сначала они вселились в наш дом и заперли меня в моей комнате, чтобы исключить любую возможность того, что я всё же найду кого-то, вступлю в брак… ну и так далее. Кстати, вступив в брак, я освобождаюсь из-под их опеки, это тоже указано в дедушкином завещании, как и моё право… мм… жениться без согласия опекунов. Это было бы для меня выходом, но я был в тюрьме.

— Тебе в любом случае слишком рано жениться, — покачал головой Фолкнер.

— Я старше, чем выгляжу, — искоса глядя на мужчину, возразил Сэмми. — В общем, я решил просто переждать. После моего совершеннолетия эта семейка в любом случае убралась бы из моего дома. Я так думал. Но у них оказались другие планы. Они решили женить меня на своей дочери Деметре.

— Но как это возможно, если ты не согласен?

— Сэр, в каком мире вы живете? Здесь деньги решают всё. Пачка купюр священнику, ещё немного — свидетелям, пара капель опиума в моем чае, чтобы особо не рыпался — и готово. А после рождения ребёнка я уже не нужен. И, как вы понимаете, мне даже не обязательно быть его отцом.

— И как же ты об этом узнал?

— Слуги. У них ведь есть глаза и уши, хотя дядя Маркус и тетя Хайди, похоже, считают их частью мебели. И они даже не подумали, что многие из слуг работали в нашем доме ещё до моего рождения, что я вырос у них на глазах. Поэтому, когда горничная подслушала планы моих опекунов, она рассказала кухарке, а та — мне, я ведь только с ней и общался, она приносила мне еду. И тогда я решил бежать. У меня было немного денег в копилке, на дорогу должно было хватить.

— И куда же ты собрался, если не секрет? Ах, да, в Сиэтл. И что бы ты там делал?

— Не совсем в Сиэтл, рядом. Понимаете, у дяди Билли есть племянник, Джейсон. Он — траппер. Ну, это такой охотник, который живёт в лесу и ставит ловушки на пушного зверя.

— Сэмми, я знаю, кто такой траппер, — улыбнулся Фолкнер.

— Ой, я подумал… Неважно! В общем, Джейсон пару раз приезжал с дядей Билли, так что мы с ним знакомы. Но я не думаю, что дядя Маркус о нём знает. И если бы мне удалось найти Джейсона, он бы так меня спрятал, что никто бы не нашёл. Он бы мне помог, я уверен!

— Думаю, да, в лесу бы тебя твои опекуны точно не нашли бы. Но, знаешь, ты мог бы остаться у меня. Я бы смог защитить тебя, у меня большие возможности, поверь.

— Не сомневаюсь, — едва слышно прошептал Сэмми. — Можно, я подумаю, сэр.

— Можно, — кивнул Фолкнер. — Нам ещё долго ехать. Итак, ты решил бежать. И как тебе это удалось?

— У кухарки, миссис Коупленд, есть сын по имени Патрик. Он частенько помогает ей на кухне, принеси-подай. И иногда вместе с ней приносит мне еду, или воду для ванны. В общем, примелькался, Ридли и Феликс на него внимания не обращают.

— Ридли, Ридли… Ты говорил, что он тебя увидел…

— Ну, да. Это они за мной гнались. Их нанял дядя Маркус, меня охранять. В общем, миссис Коупленд принесла мне одежду Патрика — мы с ним примерно одного роста, — и когда они сегодня принесли мне обед, то мы с ним поменялись местами, я вышел, а он остался в моей комнате.

— И именно тогда она тебя остригла? Кстати, зачем?

— Так я же говорю — меня год из комнаты не выпускали. В том числе и в парикмахерскую. Волосы до плеч отросли, а у Патрика волосы короткие. Хорошо хоть, что тоже тёмные, издалека и со спины — сошло. Охранники же не под самой моей дверью сидят, а в конце коридора. А кепку он в доме не носит. В общем, какое-то время никто не должен был догадаться, что меня нет в комнате, Патрик согласился сидеть там вместо меня какое-то время — свет включать-выключать, обеды съедать, в окне мелькать, топать. Ему это даже в радость — никакой работы, только отдых и вкусная еда. А потом миссис Коупленд его бы вывела, улучив момент. У меня была бы фора в несколько дней. Я не знаю, что пошло не так, но когда я собрался купить билет — то меня обнаружили. И я побежал, думая, что это — нужный мне поезд. А дальше вы знаете…

Какое-то время Фолкнер молчал, о чём-то задумавшись. Потом притянул Сэмми к своему боку, обняв за плечи.

— Вот что, парень. Ты говорил, что я тебе не поверю. Так вот — я верю тебе, каждому твоему слову. И официально заявляю — я этих негодяев и близко к тебе не подпущу. Как только доберёмся до Чикаго, сразу же едем к моему адвокату. Он ушлый законник и найдёт управу на твоих опекунов.

— Но как?

— Да хотя бы можно придраться к тому, как они тратили твоё содержание. Оно ведь именно на тебя выделялось, а не на них. Вот и пусть дают отчёт. По меньшей мере, тебе должны были в течение года шить новую одежду. Это было?

— Нет. Они только себе шили, я видел в окно, какие они расфуфыренные выходили из дома.

— Во-от! И в школу ты не ходил. И преподаватели к тебе — тоже. Знаешь, Гаррет ещё и не такое раскопает. Мы их, самое меньшее, опекунства лишим, ну а там, кто знает… Не будем загадывать. Но к ним ты больше не вернёшься. И, кстати, это, случайно, не у тебя в животе бурчит?