Моника 2 часть

- Не может быть. Моя мать должна быть более великодушна… Джина Бертолоци уже мертва…

- Есть ненависть, которая не утихает даже со смертью… Есть такая враждебность и ревность, о которой ты и понятия не имеешь. Ты никогда не страдал, Ренато, ты не можешь измерить горе, боль, отчаяние, куда опускается порой душа. Ты не можешь судить, потому что жизнь была для тебя до сегодняшнего дня дорогой из роз…

- Возможно, по этой причине я понимаю и сочувствую тем, кто страдает, а Хуану в первую очередь. Я прикажу найти его, Ноэль, чтобы поговорить с ним как брат. Чтобы сказать…

- Уверен, он это знает…

- Но он думает, что я равнодушен к этому… И если не думает, то верит, а это хуже: что я бесчувственный эгоист. Я хочу, чтобы он знал, что я готов исправить, вернуть… что мир не так плох, как он думает…

- Он тоже не так хорош, как ты думаешь, Ренато. Дай ему уехать… это главное желание твоей матери!

- До сих пор в этом доме все желания матери исполнялись, даже самые несправедливые. И один раз я воспрепятствую ей, и надеюсь, что ее противодействие не будет чрезмерным.

Ренато поднялся, подошел к стене, позвонил в колокольчик, а удивленный Ноэль спросил:

- Что ты делаешь, сынок?

- Я позвал слугу, чтобы тот отыскал Хуана. Я ждал этого пятнадцать лет.

- А если Хуан не заслуживает твоего великодушия, Ренато? А если он не способен даже этого понять? А если он ответит на твою добрую волю саркастически, презрительно, даже горькой неблагодарностью?

- Тогда я буду думать, что это не его вина, и что его превратили в ничтожество, отобрав все. Мой добрый Ноэль, отбросьте сомнения и колебания. Нет другого пути, именно это мне подсказывает совесть… – Скромные стуки в дверь прервали его, и повысив голос, он пригласил: – Проходите… Да, Луис, это я звал. Пойди поищи сеньора Хуана по усадьбе и скажи, что я жду его в кабинете, потому что мне необходимо немедленно поговорить с ним. Пусть поторопится, не задерживается ни по какой причине, и ты тоже поторопись.

2.

- Что это, дядя Баутиста?

- Это…? Луис поскакал галопом на сахарный завод. Он вошел в конюшню и попросил самую лучшую лошадь, так как должен по приказу хозяина найти Хуана Дьявола.

- Стало быть послали за Хуаном Дьяволом…

- Да, хозяин срочно хочет поговорить… Пойдем посмотрим, какой подарок предложат этому попрошайке, который ни на что не годен.

Рядом с широким коридором от входа в комнаты левого крыла Баутиста дал полную волю злобе и досаде. Он только сейчас вышел из конюшни, где выполнял последний приказ Софии. С обросшей бородой, взъерошенными волосами, покрытыми грязью высокими сапогами; только хлыст в руке отличал в иное время всесильного управляющего Кампо Реаль. Рядом с ним, всегда внимательная к малейшему шуму, за которым отслеживала всю внутреннюю жизнь, стояла бдительная к звукам и движениям Янина, которая задумчиво проговорила:

- Единственное, чего хотят Ноэль и донья София – чтобы Хуан навсегда исчез; но есть кое-кто, кто не хочет…

- О ком ты говоришь?

- Увидишь… все увидят. Я скажу тебе, имей терпение… Успокойся, дядя.

- Ты не успокоишь меня. В моих венах кипит кровь от того, что вижу… Я хуже пса в этом доме, но первый же слуга, который снова ответит мне плохо, узнает кто я, даже если меня уволят по приказу любого.

- Замолчи. Стой спокойно. Видишь?

- Не вижу никого, кроме сеньоры Айме, которая высунулась из окна комнаты.

- Она выглядывает весь день, а Ана заходит и выходит уже больше ста раз… Она ее доверенное лицо… служанка, которой она доверяет. Уверена, она поручает ей самые сокровенные приказы… О, смотри! Ана опять вышла… Кое-что случится ночью, и ручаюсь, что знаю, что именно случится.

- Что за чушь…?

- Потише… Ана подходит… нет, она пошла в другой двор… Я пойду за ней. Что-то случится ночью…

Она бросилась вслед за Аной. Встревоженный Баутиста последовал за ней. Очень близко была большая двуколка, готовая направиться к заводу. К ней шла Ана, в то время как его лицо исказилось злобой, и он запротестовал:

- Куда идет эта дура? Эта повозка ездит на завод.

- Естественно. Ана пошла искать Хуана Дьявола, она относит поручение или послание от Айме де Мольнар, я уверена.

- Она никуда не поедет, потому что не поднимется в нее. Женщинам запрещено ездить на завод в повозке. Я главный в конюшне, донья София вчера меня назначила, и я давно уже хотел отыграться на ком-нибудь… – Он быстро направился к Ане, и крикнул, бешено угрожая: – Выходи из повозки… долой… выходи! Спускайся или я выволоку тебя, воровка!

- Я не воровка… не спускайте меня! Я должна поехать на завод.

- Что, ты не спустишься…? Я голову тебе снесу.

- Эстебан отвезет меня… Сеньора дала приказ… – запротестовала Ана, отбиваясь от Баутисты, и повысив голос взволнованно крикнула: – Эстебан… Эстебан…!

- Я сказал, что женщины не ездят на завод, – властно подчеркнул Баутиста, одновременно держа служанку-метиску. – Эстебан, проклятый осел… Возьми вожжи и проваливай отсюда. Проваливай сказал или пожалеешь! Уходи!

Баутиста хлестнул лошадей, которые испуганно отправились в путь, пока Эстебан едва успел ухватиться за вожжи. Затем, как тряпку, тряхнул служанку Айме, рывком швырнув ее подальше, и бешено подтвердил:

- Я научу их, я все еще приказываю в конюшне!

- Ана… Ана…! Дядя Баутиста! – крикнула Янина, бежавшая во весь дух. – Посмотри на нее… Она как мертвая… Ты ударил ее по голове так, что она аж свалилась!

- Пусть окочурится! Меня это не волнует… Она притворяется! Проклятая сучка! Я ухожу, но не потому что пнул ее и не покончил с ней на самом деле.

Баутиста повернулся к повозке… В темноте повозка удалялась по дороге. Янина нервно потрогала холодное и пепельное лицо Аны, трясла ее, настойчиво зовя:

- Ана… Ана…! Ничего…! Она не притворяется… Открой глаза… Ай, Иисус…! Ана…!

Дрожа от страха увидеть Ренато или кого-нибудь, способного ему сообщить об этом, не решаясь позвать кого-нибудь, Янина опустила голову Аны, и начала искать что-нибудь, что может помочь ей… Наконец, она расстегнула ее корсаж, оголяя грудь, ища биение сердца, которое билось слабо… Случайно она натолкнулась на белый конверт… Слабый свет фонаря конюшен осветил его на миг, и быстрым движением она спрятала его у себя в одежде, пока вставала на ноги. Чувство было такое сильное, что казалось, она задыхалась, а шаги и знакомый голос приближался и спрашивал:

- Что случилось? Чьи это были голоса? – Янина спряталась в тени, пятясь спиной, и убежала от фигуры, показавшейся в освещенном коридоре, которая прошла в конюшню и, не получив ответа, упорно звала: – Кто там? Кто это? Ана…!

Изумленная сеньора Д`Отремон склонилась над обморочным телом Аны. Быстро и тихо удалилась Янина, пока голос Софии настойчиво звал:

- Янина… Янина… Эстебан… Эстебан…!

- Донья София, – воскликнула Айме, испуганно приблизившись. Вскоре с ужасом узнала неподвижную фигуру, обнаруженную на земле и закричала: – О, Ана! Что случилось? Что произошло?

- Мне бы тоже хотелось это узнать… Я слышала голоса, повозку… Звала, но не дождалась ответа; я вышла взглянуть, что происходит и… Не знаю, что здесь делала эта женщина…

- Она кажется в обмороке, но…

Айме посмотрела с тревогой на открытый корсаж; с лихорадочным беспокойством ощупала ее грудь, руки, проверила карманы и со страхом повернулась к даме, которая стояла и объясняла:

- Могу поклясться, что кто-то напал на нее… Когда почувствовали мое приближение, убежали… Меня удивило, что никто не появился!

- О! Я должна поехать на завод… – пробормотала Ана жалобно, постепенно приходя в себя.

- Что она сказала? – хотела знать София.

- Ничего… Ерунду… Кажется, она бредит… – ответила Айме, сильно нервничая. – Ана, это я, и здесь донья София также! Понимаешь? Здесь донья София!

- Донья София, да… – пробормотала Ана с усилием. – Ай, моя голова…! – пожаловалась она. И вскоре, с внезапным испугом воскликнула: – Письмо! Меня обокрали!