Не любите меня! Господа! (СИ)

— Я проклята! Она уже не могла говорить и только хрипела, — я проклята, проклята, слышишь, отец! Со всеми, кто меня любит, случаются несчастья.

— Пора кончать с этим проклятьем. — Деменев больше не мог смотреть на происходящее. Он сел на кровать и обнял Юлию.

— Я все улажу, я тебе обещаю. Я все улажу. Ну не плачь, успокойся. Юсупова сегодня же выпустят, я все устрою, только успокойся. Иначе точно мне внука угробишь. Ну, разве можно, в твоем-то теперешнем положении!

Юлия, обессилев, всхлипывала у него на плече.

— Ты правда его вытащишь?

— Клянусь! Для меня, если только это тот самый Васильев, нет ничего невозможного. Поспи пару часов, уже утром твой Илья будет здесь. Вы должны немедленно обвенчаться. Я прощу все что угодно, кроме позора. Уж прости — пышная свадьба отменяется. Обвенчаетесь здесь, если, конечно, он будет согласен. Мать! — громогласный оклик поднял на ноги и тех, кто еще все-таки умудрялся спать, — посылай за батюшкой! Попа накормить и пусть ждет, пока я приеду. Через два часа рассветет. Посмотрим, что там за ревизор Петербургский.

Илья Юсупов сидел в карцере. Нары без матраца. Ни стола, ни стула. Ему объявили об аресте прямо в госпитале, когда он закончил оперировать заключенного. Ревизор был краток. Заместитель Семенова рассказал о заказе начальника губернского управления полиции на похищение Юлии. Документов, подтверждающих право выписки пропуска на Деменеву, не было вовсе никаких. Подпись везде Юсупов ставил свою, соответственно — он преступник, кроме того, темное дело с убийством советника на охоте — не Юсупова рук ли это дело! Будет ясно после допроса госпожи Деменевой. Ревизор был очень доволен. Он уже был готов писать рапорт государю о раскрытии должностного преступления, похищения и убийства. Илья молчал, хотя понимал — всё против него. Он ни минуты не жалел о содеянном и только ругал себя за неосмотрительность. Прыткий чинуша непременно добьется своего. Юлии ему больше не видать. Что его ждет — каторга?

Ревизор только выпил утреннего чаю с долькой лимона, который ему принесли в хрустальном стакане с серебряным подстаканником. Жесткий стул кабинета тюремного начальника ему очень не нравился, — то ли дело мягкие кожаные кресла его кабинета в Петербурге. Однако, теперь, после такого успешного дела, ему как минимум светит повышение. И, подумать только, все из-за какой-то анонимки. Этот аноним прямо его благодетель.

Дверь скрипнула. На пороге вырос бородатый мужчина высокий и крепкий. Дорогая одежда и золотые часы на цепочке. Лицо знакомое до боли.

— Господин Деменев!

— Батенька! Святослав Павлович! Вот радость то!

В вытянувшемся лице ревизора радости не было. Семилетний долг по векселям Деменеву не уменьшался, а адвокаты Деменева ежегодно присылали ему уведомления о начислении процентов на долг. Святослав Павлович вообще не знал человека в Петербурге, который не был должен Деменеву. Семь лет назад тот почти год жил в столице и щедро выручал местную знать, не забывая, однако брать векселя. Дом Святослава Павловича находился на Невском, и был небольшим, но очень красивым. Деменев, приглашенный как-то на один из благотворительных вечеров, которые хозяин дома оказывал для поддержания Петербургских богаделен, загорелся мыслию купить этот особняк. Ему понравился именно этот и никакой другой. Он битых три месяца уговаривал хозяина уступить ему дом и предлагал двойную цену, но Святослав Павлович, сам купивший этот особняк по чистой случайности и очень им гордившийся наотрез отказывался. Деменев, разочаровавшись, отказался от мысли переезжать в Петербург, решив, что Екатеринодар более выгоден по вложению капитала и лучше климатом. Однако денег Святославу Павловичу занял, и довольно крупную сумму. Вложение оказалось неудачным. Святослав Павлович не мог расплатиться по векселям, а Деменев не торопился судиться с ним, ожидая, пока сумма процентов по набежавшему долгу окажется достаточной для серьезной тяжбы. Он все еще хотел этот особняк.

— Голубчик, Святослав Павлович, а ведь у меня к вам дело!

— Господин Деменев, прошу, присаживайтесь! Если вы по поводу долга то…

— Я как раз по этому поводу. Мне все-таки еще нравится ваш особняк. А сумма процентов, как докладывают мне адвокаты, уже приближается, а? Как вы думаете, — Деменев рокотал, похохатывая, — Станислав Павлович, как мы будем с вами договариваться?

— Я … признаться я …

— Ну, полно! Полно, не собираюсь я пускать вас по миру, если конечно мы с вами договоримся. Это просто счастье, какое — то, что именно вы командированы его величеством для государственной ревизии в этом городе.

Представляете! Твориться черт знает что!

— Только намекните, Григорий Тимофеевич, я весь в вашей власти…

— Какой — то идиот отдал приказ об аресте моего будущего зятя! Его, видите ли, подозревают в каких-то неведомо каких преступлениях! Вы уж разберитесь!

— Сию же минуту. А как, позвольте, зовут вашего зятя.

— Юсупов! Господин Илья Иванович Юсупов.

Лицо ревизора вытянулось еще больше.

— Но… помилуйте, у меня же все бумаги на него оформлены. Я доклад государю пишу…

— Да что вы! — Деменев скалой навис над чиновником, — не думаю, что ваш доклад будет иметь успех в долговой тюрьме.

— Но, вы же понимаете, что против него все доказательства, и потом — он подозревается в убийстве! Я право даже не знаю, что предпринять. Я ведь не один работаю, здесь еще ревизоры, и уж они …

— Это надеюсь проблемы разрешимые. Найти настоящего преступника вам труда не составит, а невинного человека надо бы оправдать! Тем более, что я сразу верну вам все ваши векселя!

Ревизор, схватившись за голову, забегал мелкими шажками по кабинету.

— Я придумаю, я обязательно придумаю что-нибудь. Дайте мне только срок!

Неделя, максимум две.

— Мне нужно, чтобы Юсупова выпустили из камеры.

— Под домашний арест, пока только так!

— Ну и то ладно. Как только дело моего зятя будет закрыто, вы получите назад ваши векселя.

Деменев вышел из кабинета ревизора, с постановлением об освобождении из-под стражи.

Юлия прождала все утро и полдня. Она едва вытерпела, пока ей укладывали волосы в прическу и одевали. Утренняя тошнота немного отступила, и ей удалось проглотить немного овощного супа. К обеду на кухне стали жарить кур и тушить свинину и ей снова стало плохо. Она вышла на балкон, а маменька велела заткнуть все щели в кухонных дверях полотенцами и открыть настежь все окна, чтобы в доме ни малейшего запаха не раздражало Юлию. Наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Юлия бегом кинулась открывать. В дверях стоял батюшка и два подьячих. Юлия разочарованно отступила. Зато маменька провела их прямо в гостиную, и начался невообразимый переполох и гвалт. Слуги сновали туда- сюда, готовя все к церемонии венчания. Батюшка басил, распеваясь, и указывая, что нужно делать. Маменька, словно заправский генерал, отдавала приказы на кухне по приготовлению праздничного ужина и отсылала посыльных к ближайшим подругам своим и близким знакомым, приглашая их на торжество. Суета и гвалт так утомили Юлию, что она вышла во двор, вдохнуть свежего воздуха и немного отдышаться от кутерьмы. Она открыла двери особняка и не поверила своим глазам. Перед ней стоял Илья с огромным букетом чайных роз. Она не могла произнести ни слова, только глядела на него и слезинки капали с её ресниц. Она не замечала отца, который вырос за спиной Юсупова уже в хорошем подпитии, с бутылкой «белой» в руке. Не замечала двух полицейских, которые в не менее «веселом» настроении уселись на качели во дворе особняка. Она только смотрела на Илью и улыбалась сквозь слезы. Розы посыпались из рук Ильи. Он подхватил её на руки и закружил по двору:

— Солнышко мое! Счастье мое! Как я рад. — Он целовал её глаза, губы, кружил её как маленькую, — Теперь мы всегда, слышишь, всегда будем вместе. Все, все позади…