Не любите меня! Господа! (СИ)

— Расходимся.

— Я просто хочу, чтобы вы знали. Я любил Юлию всем сердцем. Она дорога мне. Я до сих пор её люблю!

— Я тоже её люблю.

— Господа!

Юлия, пришедшая в себя, кинулась к ним и упала между ними на колени.

— Прошу вас! Не надо! Умоляю! Не стреляйтесь! — Она почти кричала — не стреляйтесь… не любите… не любите меня, господа… Я приношу только горе, не любите меня… — слезы покатились из её глаз.

Истомин опустил пистолет. Илья поднял Юлию и прижал к себе:

— Ну не надо! Прошу! Я не могу видеть твоих слез! Ты моё счастье. — Он осыпал её мокрое от слез лицо поцелуями.

Андрей, бросив прощальный взгляд на Юлию, положил пистолет на землю. Прихрамывая и опираясь на трость, он пошел в сторону шатра. Илья прижимал Юлию к себе и гладил по голове как маленькую:

— Ну, прости меня! Я, правда, обещаю больше так не ревновать. Я вижу — нет повода!

— Я не давала повода, правда. Как ты вообще здесь оказался! Ты следил за мной?! — она стукнула его по плечу кулачком. Илья охнул и схватился за плечо. Юлия отступила:

— Ты… погоди, ты… да ты ранен!

Она усадила его на траву и осторожно сняла куртку с плеча.

— Боже, ты ранен! — безумная догадка осенила её, — ты что… что случилось? Так вот почему тебя нигде не было! Господи! Нет!

Она закрыла лицо руками!

— Что ты наделал!

— Мы с советником стрелялись!

— И…

— Он мертв! И больше тебе ничего не угрожает…

— Ты помешался! Тебя посадят в тюрьму! Зачем! Я не вынесу … я же говорила тебе — я приношу одни несчастья.

— Успокойся, никто не видел. Пуля выпущена из охотничьего ружья. Пуля на оленя. Спишут на несчастный случай на охоте. Застрелить мог кто угодно.

— Если увидят, что ты ранен, все сразу поймут…

— Не увидят, Юленька, не увидят.

— Тебе нужно обработать рану и как следует её забинтовать. И одежда! Тебе нужна одежда! Где твоя рубашка?

— В камышах в реке.

— Боже. Сиди здесь и не шевелись, я придумаю что-нибудь. Мне нужно показаться на поляне, чтобы маменька не подняла шум. Рубашка была белая?

— Белая. Но зачем, я же в куртке?

— Все должно выглядеть так, как в самом начале, ведь ты с Семеновым приехал. И добыча! Нельзя же совсем без добычи. Жди меня я скоро…

Юлия кинулась в сторону шатра.

На темном небе не было видно ни звездочки — так ярко горели костры, разведенные на поляне. В шатре и возле шатра охотники обильно употребляли горячительное. Дамы пили шампанское. Конюхи повели коней к реке — купать. На костре уже варилась шурпа, а на вертелах красовался десяток зайцев. Маменька, завидев Юлию, поманила её к себе:

— Ну и где ты была? Я не заметила, чтобы ты была в поле.

— Мы с Ильей Ивановичем охотились на утку.

Маменька недоверчиво покачала головой:

— Понимаю, и где он?

— Понимаешь, тут такой конфуз вышел, — у Ильи Ивановича веткой разорвало рубашку — ну не может же он в таком виде показаться на людях.

Маменька прыснула и приподняла брови в знак удивления:

— М-да!! Ну что ж. Велика беда! Вон у Петьки нашего косая сажень в плечах, как видишь, а наряжен как официант — вели ему отдать свою рубаху, а его домой гони. Управятся здесь и без него. И через четверть часа, чтобы оба были здесь. Это неприлично, в конце концов.

Юлия кивнула. Подобравшись к дичи, которая в ожидании, что её ощиплют, была сложена возле столов в большую кучу, Юлия стянула двух селезней и спрятала их в холщовую сумочку.

Через четверть часа она под руку с Ильей уже прогуливалась мимо шатра в ожидании ужина.

Празднование открытия затянулось до утра. На рассвете Илья усадил Юлию с маменькой в коляску и отвез домой.

— Прошу прощения, Илья Иванович — вы бледны, — маменька заботливо дотронулась рукой до его лба, — да у Вас жар!

— Нет, Валентина Семеновна, уверяю вас, вы ошибаетесь, я себя чувствую вполне нормально.

— Помилуйте! Да вы бледны как мел. При вашей работе такие развлечения на всю ночь явно противопоказаны. Прошу вас подняться к нам, я не могу допустить, чтобы вы там умерли, в своей холостяцкой берлоге!

— Но…

— Никаких но! — Юлия закивала головой в поддержку маменьки, — мы уложим вас в гостевой, и вы хотя бы пару часов отоспитесь. Я сделаю вам глинтвейн- это вернет вас к жизни.

— Я вынужден отказаться, мне нужно в госпиталь. — Он попытался выйти из коляски, но оступился, у него закружилась голова, и потемнело в глазах. Он споткнулся и с силой ухватился за борт коляски, от резкой боли в плече вырвался стон.

— Петька! Петр! — маменька звала дворника.

Здоровенный мужик в кепке и сером холщовом фартуке через пару минут показался в воротах:

— Звали, барыня?

— Да! Любезный мой, помоги барину дойти до гостевой, той, что рядом с кабинетом Григория Тимофеевича на первом этаже.

Дворник подхватил Илью, как будто тот нисколько не весил вообще, уже через десять минут Юлия принесла в гостевую кружку с глинтвейном. Маменька сидела в ногах у Ильи и сетовала, уж не подхватил ли он какой заразы на этой своей работе.

— Не беспокойтесь, у нас с этим строго, мы принимаем все меры. К тому же в данный момент нет вспышек инфекции.

— Ну, в таком случае я думаю — все это оттого, что вы не спите ночами. Надо спать! Я пошлю посыльного к Семенову и объясню, что вам не здоровится. Думаю, один день ваши подопечные без вас переживут.

— Я благодарю вас.

— Ну полно! Оставляю вас на попечение своей дочери. Она о вас позаботится лучше меня. Я признаться с ног валюсь от усталости.

Маменька вышла. Шаги удалялись в направлении родительской спальни.

— Терпи! — Юлия поцеловала Илью, — терпи, я сейчас. Сейчас обработаем твою рану как следует. Ты держался просто героически. Я не знаю, как ты до утра вытерпел.

— Нужна водка и бинты. Я в темноте не мог разглядеть — кажется просто царапина.

Юлия раскрыла рану.

— Не навылет. Пуля, скорее всего, осталась в руке.

— Надо вытащить.

— Но…

— Юленька, к доктору обращаться я не могу, ты же понимаешь. Вся надежда на тебя. Ведь я не зря тебя учил…

— Потом не жалуйся.

Юлия принесла штоф водки, бинты и таз с горячей водой.

— Я готова.

У меня в коляске саквояж, потихоньку принеси его — там инструменты. Я буду говорить тебе, что нужно делать.

Руки Юлии тряслись. Кровь сочилась из раны. Илья, видя её состояние, попытался привстать и осмотреть рану. Не вышло.

— Юленька ты трус, как я посмотрю, — он улыбался, глядя на её попытки выглядеть серьезной и сосредоточенной. Хорошо. Давай зеркало. У тебя есть большое зеркало. Вот так! Держи его, я попытаюсь сам. Дай скальпель!

Юлия налила водки в стакан и опустила в него инструменты, протянув скальпель, она закрыла глаза и отвернулась. Илья, сжав в зубах свернутое жгутом полотенце, сделал разрез.

— Бинт. Просуши рану! Теперь дай пинцет. Зеркало! Держи ровнее зеркало! Тебе плохо?

Юлию мутило. В глазах темнело. Она представляла как ему сейчас больно.

— Держись, девочка, мне больше не кому доверять.

— Я в порядке.

Илья вонзил пинцет в рану и со стоном вытащил металлический шарик из руки.

— Счастье что не в кость!

Он выронил пинцет и без сил, закрыв глаза, опустил голову на подушку. Юлия отложила зеркало.

— Что? Совсем плохо?

— Сейчас. Немного передохну. Надо шить. Держи зеркало. Юленька…

— Что?

— Пойдешь за меня?

— Не люби меня, Юсупов! Ты видишь?! Одни беды от этого…

Спустя полчаса Юлия обработав и забинтовав Илье плечо, укрыла его теплым пледом и выглянула — нет ли кого рядом. В холле было тихо. Прислуга была в людской. Она на цыпочках прошла к спальне родителей. Маменька мирно спала. Она вернулась. Илья уснул. Собрав испачканные кровью простыни и бинты, Юлия кинула их в камин большой залы. Тяга подняла сноп искр и пепла. Юлия щипцами перемешала угли в камине. Бинты сгорели мгновенно, а вот простынь тлела почти полчаса. Когда и её следы были уничтожены Юлия вернулась в гостевую. Илья был бледен и спал неспокойно. Она села в стоящее рядом кресло и заснула.