Моника (ЛП)

- Почему вы так меня мучаете этим, Хуан? Для чего?

- Чтобы вылечить. Прежде чем заболело тело, у тебя была больна душа. Больная старыми мыслями, глупыми суевериями. Ты не мумия, обернутая в бинты, я хочу, чтобы ты жила, радовалась солнцу, и если после этого как настоящая женщина ты почувствуешь, что весь мир зовут Ренато, то я пойму, что ты была права, что ценнее для тебя было умереть или убить тебя.

Большие ясные глаза Моники устремили на него взгляд, в них появилось нечто похожее на слабую и болезненную мольбу больного и несчастного ребенка:

- Хуан! Хуан!

- Почему ты не забыла его? – бунтовал Хуан. – Что он такого сделал, чтобы ты так его любила?

- Ничего. Что на самом деле нужно, чтобы любить?

Хуан сжал кулаки, вспоминая. Что сделала Айме, чтобы он любил ее такой свирепой и жестокой страстью? Что сделала она, чтобы разжечь плоть и душу, которая довела его до самого края безумного отчаяния? Он вспомнил ее духи, жар тела, теплую наготу, мягкие и нежные объятия, охватывавшие его шею, словно она подавляла его волю. Он вспомнил влажный и чувственный рот, нежный и резкий, и вопреки себе вздрогнул, но отодвинул ее образ как бы рукой, и очнувшись, пригласил:

- Пойдем познакомимся с островом Саба. А, посмотри, вон там наши парни! – повысив голос он позвал: – Сюда, сюда!

- Вы зовете их? – удивилась Моника.

- Конечно. Ты дала понять, что Сегундо Дуэлос показался тебе хорошим. Возможно, прогулка с ним покажется тебе приятней. Он хороший и дружелюбный паренек. Кроме одежды и некоторых подробностей, он может казаться изящным и элегантным, как сам Ренато Д`Отремон, сливки нашей аристократии, но он еще лучше, чем сеньор Кампо Реаль.

- Что с вами? К чему эта насмешка?

- Это не насмешка, а стремление добраться до правды. Мужчинам кажется, что стоит умирать ни за что. Все детали незначительно меняются или по крайней мере так кажется. Бумага, подпись, кольцо, все те же слова по закону Латинской Америки или где угодно, а один и тот же отец может породить такого ангела, как Ренато Д`Отремон, или ядовитого скорпиона, как Хуан Дьявол.

Живо он ответил Монике, но не успели с его губ сорваться слова, как перед ней, держа в руках шляпу из листьев пальмы, стоял второй помощник с Люцифера, который смотрел на нее восторженными глазами. И Хуан предложил:

- Подай руку моей жене и проводи ее, Сегундо. Покажи ей Боттом. Затем отыщите меня внизу. Ты знаешь таверну «Голубой тюльпан»? Там подают лучший джин из Голландии. С апельсиновым соком, можешь попробовать его, Моника. Это очень целебно и поможет забыть.

- Хуан, Хуан!

Моника сделала несколько неуверенных шагов, ноги скользили по широким и отполированным плитам, лежавшим на дороге ярких улиц маленькой и уединенной деревни. Но Хуан, казалось, не услышал ее, и она остановилась с унылым выражением, глядя, как тот удаляется между двух рядов красивых белых домов.

- Не расстраивайтесь из-за него, хозяйка, ничего с ним не случится, – попытался успокоить Сегундо.

- Но он пошел в таверну, чтобы напиться.

- Нет, сеньора, не бойтесь. Капитан никогда не напивался, и даже никогда не приближался к подобному состоянию. На Люцифере он даже не пил водку, хотя и не контрабандную. Капитан – настоящий мужчина, хозяйка. И вы это знаете лучше всех.

Моника почувствовала, что краснеет, и избежала искреннего взгляда Сегундо Дуэлоса, наивного силой своей честности. Она едва выдерживала категоричную форму, с которой остальные связывали ее с Хуаном, как клейменное железом животное, как какую-то необычайную собственность. Но нет, это было не совсем так. На губах Сегундо Дуэлоса была товарищеская улыбка, почти сообщническая, и дружелюбно он извинился: – Сеньора знает прекрасно еще, что у капитана золотое сердце.

- Хуан хороший? Вы хотите сказать, что с остальными, с вами…

- Он достаточно суров, но никто не сможет упрекнуть в лицо Хуана Дьявола, ведь он может сделать что угодно быстрее и лучше всех. С ним мы чувствуем уверенность. Когда он приказывает, мы не спрашиваем, почему, да зачем. Мы думаем: «Он прав». И он всегда прав. Только когда он привез вас… Ладно, простите, моим недостатком всегда была болтливость.

- Я бы хотела, чтобы вы говорили со мной откровенно.

- Ну, на откровенность, думаю, вы не рассчитывали. Да простит меня сеньора, как и капитан. Но на Люцифере такого еще не было. Ясно, еще до настоящего момента капитан не собирался жениться и не позволял подниматься женщине на борт Люцифера. Капитан был в отчаянии, потому что вы заболели в свадебном путешествии. Он был вне себя, и поскольку я совершил глупость, когда вывел его из себя. Но теперь вы хорошо себя чувствуете, и все мы очень довольны.

Он искренне улыбнулся. Было что-то простодушное и наивное в этой улыбке и неожиданно Моника почувствовала себя утешенной, уверенной, спокойной, и хотела опереться на него.

- Вы хотите, чтобы я вам показал деревню, хозяйка?

- Нет, я немного устала. Почему бы нам не пойти прямо в то место, куда нам указал Хуан? В таверну. Это далеко?

- Это внизу. И это не совсем таверна. Это наподобие маленькой гостиницы, она очень красивая и чистая. Вон там, где заканчиваются деревья.

- Пойдем искать Хуана.

- Хочешь, я понесу тебя на руках? Пройдемся немного, как все добираются до пляжа. Вспомни, это было там, где мы оставили нашу лодку.

- Нет… Нет… Мне хорошо. Не нужно.

- Ну тогда в путь.

Медленно, опираясь о руку Хуана, позволяя вести себя по дороге вниз, по узкой каменной тропинке, спускалась Моника с вершины Саба, пока наступал вечер. Она выпила бокал благородного вина и новый жар бежал по ее крови, новый луч показался в ее ясных глазах. Это было странное и глубокое чувство, которое почти казалось радостью, которое она не ощущала уже долгие годы, а возможно никогда. Да, теплое вино, пахнущее корицей и гвоздикой, имело магический секрет. Она уже не чувствовала стыда от обнаженных рук, разноцветной юбки, светлых волос за спиной. Она словно плыла, и поверхность, по которой она ступала, имела особую мягкость.

- Какой же это красивый остров! Все, кто здесь живет, кажутся счастливыми. Кажется, нет ненависти и амбиций.

- Конечно же есть. Где есть человек, у которого нет недостатков?

- Вы думаете, что люди плохие?

- Да. И женщины тоже не исключение. Люди плохие, потому что страдают, потому что несчастны. Другие, потому что эгоисты, и не хотят страдать ни за кого и ни за что. Другие, потому что им нравится плохое, потому что наслаждаются вредом и распространяют горе там, где проходят.

- Но вы не из таких, Хуан, – живо отвергла Моника. – Вы не из таких, правда?

- Я, кто знает!

Они остановились на полпути. Совсем рядом был пустынный пляж, куда они причалили. Мягко Моника отдалилась на несколько шагов от него, повернула голову, чтобы взглянуть на последний луч уходящего солнца, и не могла сдержаться, чтобы не спросить:

- Вы страдали много, когда были ребенком, Хуан?

- Лучше не говорить об этом.

- Почему? Оно еще причиняет вам вред? Оно было таким беспощадным, правда? Вы не хотите вспоминать?

- Я помню достаточно. Я вспоминаю о нем каждый день, за исключением этого дня. Не знаю почему, но так даже лучше.

- Это лучше, да, уже вижу. Я всегда думала, что ваше сочувствие и жалость к Колибри исходят из этого. Грустная история, которая казалась своей. До этого вы странно намекнули. Вы сказали, что… не знаю, но должна спросить, хотя вы и сказали ясно. Достаточно ясно, но я не осмеливаюсь предположить, что сказанное вами… Я поняла, что вы и Ренато… Но если вы сын…

- Ничей. Я Хуан без фамилии, один. Не спрашивай, не порть этот прекрасный день. Для чего? Я Хуан Дьявол, Хуан без фамилии, Хуан Хуана, как меня зовут некоторые. Я не Бог и не Дьявол. Я такой, какой есть. В конце концов, какое значение имеет то, от кого родился каждый человек? Разве спрашивают у деревьев, из какого семечка они выросли? Нет, не спрашивают, никого это не интересует. Это ведь не садовые растения и не розы в теплице; они вырастают дикие и свободные, и они также крепкие и красивые. И остается лишь благословлять их, что они дают нам тень, правда?