Навечно преданный (СИ)

На взятых в плен неприятельских офицеров сия новость произвела самое удручающее впечатление: как выяснилось, на потопленном корабле находился не только король Бриан, но и его младший сын. Старший же наследник дублинского престола, пребывающий среди взятых в плен на суше офицеров и до этого на все вопросы Императора лишь горделиво отмалчивающийся, оказался теперь совершенно оглушённым страшным известием. В необъяснимом порыве, возможно, решившись придать своему присутствию на чужом, ставшем могилой его семье и всем честолюбивым мечтам берегу хоть какой-то смысл, пусть только в собственных глазах и понимании, или попросту потеряв рассудок от столь ужасающего для правящего Дома Бору итога кровопролитного похода, он с безумным криком вдруг выхватил палаш из ножен стоявшего рядом, растерявшегося от неожиданности караульного и ринулся на не успевшего глазом моргнуть шотландского короля.

Однако, взметнувшаяся навстречу отчаянному выпаду сталь сразу двух мечей не позволила коварному оружию даже задеть изумлённую несуразностью и нелогичностью столь внезапного нападения мишень. И если первое лезвие, принадлежащее императорскому телохранителю, встретив дерзко реквизированный клинок, просто увело его в сторону от цели, то второе, также ожидавшее сопротивления, но так и не встретившее его на своём пути, погрузилось в лишь частично защищённое доспехами тело юноши почти наполовину. Ранение выглядело смертельным даже на первый, поверхностный взгляд, хотя удивлённо распахнутые глаза ирландского принца, замершего, как проколотое булавкой насекомое, пока не были затуманены ни болью, ни осознанием близкого конца.

Лестрейд, всё ещё сжимающий рукоять убийственного оружия, виновато и досадливо крякнул. Не смея освободить поверженную плоть от посверкивающего солнечными бликами лезвия клеймора, опытный воин так и выпустил его из пальцев, позволяя ране оставаться запечатанной и давая шанс мальчишке дождаться прихода лекаря. Впрочем, ни быстро подоспевший доктор Бэрримор, ни императорский лейб-медик не дали положительного прогноза на излечение. Последний лишь покачал седой головой над хрипящим раненым ирландцем, а доктор Джон прошептал на ухо озабоченно хмурящемуся шотландскому королю: «Я знаю только одного человека, способного выжить после подобного, государь.»

Воспоминание о дерзком поступке и гибели отчаявшегося юнца отозвалось печалью в сердце Шотландца, возвращая из обнадёживающего прошлого в беспокойное настоящее. Не то, чтобы Его Величество был склонен особо сострадать заклятому врагу, но, тем не менее, он, также рано потерявший отца и мать, прекрасно понимал, какую боль испытал ирландский престолонаследник, услышав о трагической кончине самых близких и дорогих для него людей. Джон содрогнулся, на миг представив, что было бы, не явись Майкрофт так своевременно им на выручку, и поспешил развеять туманные страхи, обратившись встревоженным взглядом к портшезу, за слегка колышущимися занавесками которого угадывался силуэт полулежащего Преданного.

Убаюканный ритмичным покачиванием носилок, Шерлок дремал, но почувствовав внимание монарха, сразу открыл глаза и приподнялся, в поисках возлюбленного беспокойно вертя головой и отдёргивая чуть запылившуюся в дороге льняную ткань полога.

Подняв руку, Джон остановил процессию и, спешившись, приблизился к портшезу, спеша попасть в поле зрения всполошившегося спросонья Холмса.

— Всё хорошо! Я здесь, и мы уже почти что дома.

Выдохнувший с заметным облегчением в ответ на слова Ватсона Шерлок в который раз попытался было подняться с порядком осточертевшего ложа — из упрямства и неистребимой жажды движения. Но как и прежде в течение всего пути был немедленно и сурово отчитан инстинктивно запаниковавшим и побледневшим Его Величеством и вновь принуждён принять горизонтальное положение — под угрозой Джона, решительно настроенного в противном случае применить к непокорному больному крайние меры в виде обездвиживающих пут.

В ответ на сие строгое заявление Преданный умудрился, несмотря на исказившее выразительные черты страдание, заинтересованно и почти весело зыркнуть на бывшего Хозяина из-под спутанной кудрявой чёлки, при этом крепко прикусив подрагивающую нижнюю губу. Прикипев к пухлой провокаторше потемневшим взглядом, Джон никак не мог решить: пытается ли Шерлок таким способом сдержать гримасу боли или же смех, подстёгнутый неуместной (да, неуместной! по крайней мере, сейчас!) фантазией о представившейся его богатому воображению картине. Внутренне уверенный в совмещении обоих вариантов, король подумал, что нет смысла разбираться с этим безотлагательно. Склонившись и положив руку на непокорное чело страдательно-веселящегося принца, он лишь позволил себе прошептать тому в самое ухо: «Ваше Высочество, Бога ради, ведите себя прилично!» — на что получил невинный и полный показного смирения со своей несчастной и тягостной участью взгляд.

Впрочем, сия демонстративная покорность не очень-то ввела в заблуждение опытного и чуткого к своему Преданному Джона. Наряду с непрекращающейся пока болезненной слабостью, отчётливыми отголосками проникающей в монаршее сознание через нить Связи, он даже не умом, не явственно, каким-то шестым чувством ощущал, что Шерлок смирился со своим положением не только из-за строгого выговора или из-за физической невозможности на данный момент преодолевать путь в седле. Лучше любого другого оценивая возможности собственного всё ещё полностью не восстановившегося тела, его невероятный возлюбленный расчётливо и осознанно берёг, копил силы, как медленно сворачивающаяся в тугое кольцо пружина, дабы не растрачивая их, такие хрупкие и непривычно малые сейчас, на несущественные мелочи, иметь возможность сделать необходимый рывок тогда, когда этому появится жизненно важная причина.

Джон отлично понимал, о чём и о ком при этом думает его любимый, понимал и был согласен: настанет момент, Джим придёт, не может не прийти, и силы действительно понадобятся. Он лишь втихомолку молил небеса о том, чтобы миг этот, неотвратимый в будущем, наступил как можно позже, позволив Шерлоку действительно встать на ноги и окончательно поправиться.

И возвращение в родные пенаты, где каждый закуток был знакомым с детства, где его окружали верные друзья, и даже стены, казалось, готовы были беречь и защищать от всяческих напастей, невольно добавляло Шотландцу уверенности в том, что из этого смертельного противостояния они с Шерлоком непременно выйдут победителями, и такое вожделенное, намечтанное «долго и счастливо» станет, наконец, для них реальной и неизбежной судьбой.

Лошадиное ржание, громкое и требовательное, выдернуло короля из мечтательных грёз, заставив рассмеяться почти счастливо в ответ на понимающе-согласную улыбку принца. В отличие от застывших в терпеливом ожидании стражников, не обременённые долгом и правилами этикета животные позволили себе честно выразить общее для всех участников процессии желание как можно скорее оказаться дома, и Джон, целиком и полностью разделяющий это настойчивое стремление, незамедлительно отдал приказ двигаться дальше.

Несмотря на то, что о возвращении короля не было объявлено во всеуслышание, Эдинбург встретил своего властителя толпами восторженного народа и охапками цветов, застлавших мостовую от въезда в город до самого дворца. Радостные горожане, прослышавшие о приближении монаршего кортежа, вышли на улицы и теперь теснились по обе стороны дороги, приветствуя своего правителя, выкрикивая поздравления и осыпая прибывших пёстрыми душистыми лепестками.

Джон, которому в связи с не совсем единолично одержанным триумфом над интервентами такое всеобщее ликование показалось несколько чрезмерным, поначалу было досадливо насупился, но Шерлок, разбирающийся в чужих душах и чувствах куда лучше, чем в своих собственных, развеял недовольство Шотландца, указав, что люди просто не могут не радоваться победе над захватчиками, как и тому, что их обожаемый король вернулся домой живым и невредимым.

Слова Преданного, не только убедительные, но и вполне обоснованные, стёрли в душе Ватсона гадкий налёт подозрительности, вызванной врождённым неприятием всякого рода лести и угодничества, и сквозь широко распахнутые ворота родового замка Его Величество прошествовал уже в совершенно приподнятом настроении, предвкушая встречу с теми, кого он со всем основанием считал своей настоящей семьёй.