Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)

- Ты помнишь ли чудное мгновенье, Аврора?

Женя вытаращила глаза. Юнец недвусмысленно указал на кабинет и подмигнул. Несомненно, он все слышал… а может, даже и подглядел…

Женя прижала к груди сумочку и бросилась бежать. О господи, что она наделала. Что она наделала!

* В начале двадцатого века “порнографической литературой” в России могла быть названа литература, включающая эротические сцены даже небольшой степени откровенности.

========== Глава 12 ==========

Василий ничего не слышал из того, что произошло в коридоре – он слышал только гул в своей голове. Молодой человек некоторое время сидел, закрыв лицо руками, и поочередно проклинал то себя, то Женю. Нормальное существование было возможно только без нее. Врываясь в его жизнь, она всякий раз закручивала ее волчком, и закручивала волчком его самого, так что он чуть ли не чувствовал, как от него отлетают куски…

Именно в такие минуты сумасшедшие убеждения этой барышни – убеждения в способности личности к “распадению” на духовные и материальные составляющие - казались ему правдоподобными.

Василий никогда бы не согласился признать себя сверхъестественным существом, допустить среди нормальных физических и химических законов то, что сразу отбросило бы мышление в эру чудес. То, что разладило бы его мыслительную машину. Но после свиданий с Женей он именно и чувствовал себя такой разлаженной машиной…

Василий глубоко вздохнул, потом дернул за витой шелковый шнурок, висевший над его столом. Ему нужно работать, какие бы треклятые обстоятельства этому ни мешали. Еще три часа до окончания рабочего дня.

Раздался топот, и из подсобного помещения явился лакей; он остановился на пороге, почти по-военному вытянувшись в струнку.

- Василий Исаич?..

Василий улыбнулся. Этот служащий, кажется, благоговел не только перед его образованностью и положением, но и перед его фамилией.

- Чаю, Иннокентий, - приказал он. – Послаще и покрепче.

- Слушаю, Василий Исаич.

Еще до возвращения человека Василий успел заново погрузиться в работу.

Иннокентий, из дверей увидев склоненную над бумагами голову господина редактора, подошел к столу на цыпочках, поставил на его край поднос с дымящимся стаканом чая в высоком подстаканнике и удалился, неслышно прикрыв за собою дверь.

Василий окончил намеченную на сегодня работу за полчаса до ухода со службы. Потом стал наводить порядок на столе. Почти сразу ему под руку попалась голубая тетрадь, и почти сразу он вспомнил, кому она принадлежит.

- Чтоб тебя…

Язык отказывался выговорить ругательство в адрес дамы, и Василий обругал себя. Потом взял Женину тетрадь и, вооружившись карандашом, проверил кончиком пальца, заточен ли он.

Править придется много.

Но когда он начал чтение, решимость “беспощадно зарезать” барышню стала таять. Василий не мог перед самим собою, как грамотным редактором и человеком с литературным чутьем, не признать, что писала девица хорошо.

***

Василий отправился домой позднее всех. Почему-то он пережидал, пока все уйдут, точно боялся встретиться со своими сотрудниками лицом к лицу. Хотя днем, когда к нему приходила Женя, в издательстве почти никого не было. И говорили они наедине, за закрытой дверью.

Василий шел пешком, как обычно, для моциона. Тетрадь Жени Прозоровой лежала у него в портфеле, потому что он просто не мог оставить ее среди своих бумаг на столе. Точно эта рукопись обличала какое-то его преступление.

Что ж, он и в самом деле совершил преступление. Теперь голова была свободна от дневных забот, и Василию не за что было больше спрятаться.

“Один только поцелуй, - подумал он. – Это никогда больше не повторится. Никто не знает…”

Василий вдруг сдернул с руки перчатку и поцеловал обручальное кольцо. Он носил его всего два месяца, и это ощущение было прекрасно – ощущение единства с дорогой женщиной, как будто он носил ее с собой, куда бы ни отправлялся. Но сегодня, взглянув на свое кольцо, Василий впервые не почувствовал тепла.

“Лидочка…”

Она явилась перед ним – нежная, но какая-то холодная. Это потому, что он сам стал холодным.

Дальше он шел без всяких мыслей – просто со скверным предчувствием, ощущением вины, чувством зыбкости настоящего и зыбкости самого себя, как будто его “личностные составляющие” ускользали из-под его власти.

Евгения Прозорова опять его “раскачала”.

Лидия открыла ему сама, и тут же, еще не дав раздеться, обняла, целуя в щеки, в шею, в губы. Василий не успел даже снова почувствовать себя виноватым. Лидия была нежной женой, но всегда немного стыдилась его и редко начинала ласкать его сама, да еще и так бурно.

- Лидочка, что-нибудь случилось?

Она еще раз поцеловала его в холодную щеку.

- У тебя улыбка… просто прелестная, - шепотом сказала Лидия, коснувшись пальчиком его губ. – Ты принц. Нет: ты пленяющий всех восточный царь…

- Лида, милая… что с тобой?

Он растроганно обнял жену, а та, глядя на него сияющими голубыми глазами, сняла с Василия шляпу и взъерошила его волосы. Потом ласково пригладила их, рукой снова разобрав на пробор.

- Это просто я только сейчас поняла, какая я счастливая, - шепотом сказала его жена. – Счастливая, что ты – мой.

Она с восторженным смешком прижалась щекой к его пальто, потом еще раз улыбнулась мужу, уже через плечо.

- Скорее раздевайся, дорогой, ужин готов.

Лидия ушла. Василий несколько мгновений простоял на том же месте, как наказанный. Ему было так стыдно, что сводило челюсти.

А еще ему было страшно.

Наконец молодой человек заставил себя раздеться, а потом двинуться следом за женой. Он сейчас не мог смотреть на нее, и радовался отсрочке. Он преувеличенно долго переодевался, мыл руки и лицо, прислушиваясь к тому, что делается в комнатах. Лидия и прислуга звенели тарелками, переговаривались; у Лидии был счастливый голос.

Голос женщины, уверенной в своем муже, от которого зависит вся ее жизнь.

За ужином Василий почти сумел забыть о том, что сегодня случилось, и даже почти избавился от чувства вины. Особенно когда узнал, что с Лидией ничего не произошло, что она “просто счастлива”. Хотя бы об этом беспокоиться не придется.

Василий вдруг заметил, что большая часть того, что говорит ему улыбающаяся жена, проходит мимо него, как будто он слушает ее через непроницаемое стекло. Он не мог погрузиться в этот разговор, как погрузился в спор с Женей Прозоровой. В ее речь, в ее присутствие он просто ухнул, как в колодец. А сейчас он был один.

- Вася, ты слушаешь меня? – позвала его встревоженная Лидия.

Он улыбнулся и заставил себя вспомнить, о чем с ним только что говорили. Все-таки он каким-то защитным чувством это улавливал.

- Конечно. Ты говорила о Зое и ее цветах.

Лидия просияла и продолжила с жаром рассказывать о своей сестре и ее скучной семейной жизни. Она думала, что Василий сейчас с ней, в том же мире, где сейчас она. А Василий вдруг подумал, что никогда не смог бы обсуждать с Лидией литературный труд, как с Женей Прозоровой. Лидия оценивала писательскую работу “снаружи”, поверхностно, как большинство читателей - и как почти все женщины. Понимать, как “создавать людей и жизнь, и, более того, уметь это выразить было ей не дано.

Ночью Лидия первая прижалась к нему, без прежнего стеснения обняв его, целуя, пытаясь соблазнить. Василий сейчас хотел бы остаться один – но заставил себя откликнуться. Он заставил себя ласкать жену, и пришел почти в изумление, видя, с какой готовностью и восторгом она ему отдается, предлагает полными горстями то, что он не готов взять. Вскоре он приобщился к жене, но только телом: тело его требовало и получило удовлетворение, но душа была холодна.

Лидия заснула у него на груди, улыбаясь и обнимая его. Ее душистые светлые волосы щекотали ему подбородок и нос. Она была хороша, она была прекрасна, но ее жасминово-ромашковый аромат вдруг стал тягостен Василию, точно у него в объятиях лежала чужая женщина.