Любовь и чума

Увидев это милое дорогое создание, Валериано прижал внезапно руку к сердцу, подавил крик восторга и сказал с упоением:

— Джиованна, дорогая моя, наконец-то я тебя вижу!

Девушка встрепенулась.

— Кто ты, пришедший с целью узнать мою тайну? — спросила она слабым и взволнованным голосом.

Сиани поспешил выступить из кустарника, впиваясь в нее взглядом.

— Это я, Валериано, — отвечал он ей шепотом. — Я тот, кому Бартоломео ди Понте запретил вход к себе! Меня привело желание узнать, помнишь ли ты меня, моя очаровательная, дорогая невеста?

— Как, я вижу тебя? — сказала она с чувством глубокого блаженства. — Я вижу человека, с которым моя мысль не расстается даже в то время, когда сон скрывает от меня действительность? И ты не позабыл меня? Не изменил обету твоей любви ко мне?

Сиани отвечал ей красноречивым взором.

— Но как же ты осмелился пробраться в этот сад? — продолжала она. — Ведь отец давно стал твоим злейшим врагом. Он тебя ненавидит и притом обвиняет тебя в своих несчастьях. Он сказал недавно, что предпочел бы видеть меня в могиле, чем женою посланника, обманутого льстивой речью Комнина... Наконец, и закон запрещает наш брак! Сама судьба, как видишь, против нашей любви! Нам следует расстаться и проститься навеки.

Рыдания заглушили слова молодой девушки.

— Один только Господь может мне запретить любить тебя, Джиованна, — ответил Валериано с пылким воодушевлением. — Я проклинаю мое происхождение, как преграду, стоящую между мною и тобой, я желал бы быть плебеем, чтобы повести тебя свободно к алтарю. Для тебя я хочу быть только Валериано, но никак не Сиани, потому что отец твой ненавидит Сиани. Я не откажусь от тебя и любви твоей, хотя бы мне пришлось покинуть с тобой родину и стать наемником греков или римлян.

Джиованна упивалась этими словами, словно райскими звуками.

— Скажи же, милый мой, как ты пришел сюда? — прошептала она, стараясь успокоить взволнованные чувства.

— Какая разница? Главное, что я здесь, и мы видим друг друга! Для любящего нет ничего невозможного.

— Но ты рискуешь жизнью, — заметила она.

— Я не боюсь ни шпаг, ни кинжалов, возлюбленная! Но я дрожу при мысли о разлуке с тобой, о твоем охлаждении! Я готов вынести все, покориться всему, чтобы только сохранить твою любовь ко мне.

— Молчи! — перебила с улыбкой Джиованна. — Я не вправе терпеть, чтобы ты подвергался за меня унижениям. Оставь меня, Сиани! Я никогда не изменю тебе и буду вполне счастлива глубоким убеждением, что ты любишь меня! Тебя удивляет мое сопротивление желаниям отца, но не думай, однако, чтобы другой мог когда-нибудь...

Голос ее прервался.

— Сиани! Ненаглядный! — продолжала она, поборов свою слабость. — Мне нужна только вера в тебя и в твое чувство... Я в силах перенести испытания разлуки, но не снесу сомнения!

— А если отец вздумает в порыве слепой ненависти отдать тебя другому?..

— Я отвечу ему, что я не могу вырвать любви к тебе из сердца и выйти за другого! Но успокойся, милый, отец любит меня!

— Говори все, что хочешь, но я не разделяю твоего безотчетного доверия к нему!.. Где б я ни находился, как бы я ни был далек отсюда, я везде тебя вижу, везде слышу. Но я упрям и не способен отступить перед препятствиями, я борюсь с ними мужественно. Поклянись мне, Джиованна, что мы еще увидимся! Поклянись, что ты будешь моей женой перед Богом и людьми, несмотря на препятствия и на вражду отца твоего!

— Поверь мне, Валериано, я искренно желала бы, чтобы наша жизнь прошла так же, как прошел настоящий благословенный час... А между тем тебе нужно уйти немедленно. Поселись где-нибудь в окрестностях Венеции и проходи иногда мимо балкона дома, где я буду сидеть, поджидая тебя. Следуй за мной тогда, когда я пойду в церковь и встречайся со мной на прогулках по каналу... Я буду тогда думать, что между нами нет разлук и преград и помирюсь с судьбой и ее испытаниями!

Молодой человек обнял девушку и прикоснулся губами к ее чудным кудрям.

— Уходи же теперь поскорее, Валериано! — сказала она.

В это время в саду послышался звук цитры, и Джиованна встала торопливо со скамьи.

— Что это? — произнес удивленный Сиани. — Это как будто звук порвавшейся струны...

— Это дурное предзнаменование! — прошептала побледневшая девушка.

Песок захрустел под грузными шагами.

— Уходи, Валериано... скройся куда-нибудь! Этот звук — знак, поданный Беатриче!

Сиани нагнулся, прополз за чашу и скрылся под мастиковым деревом.

— Джиованна! — произнес нетерпеливый голос.

Девушка гордо выпрямилась.

— Это отец! — шепнули ее бледные губы.

К ней действительно приближались два человека.

— Что тебя побудило удалиться из залы? Тебя ищут повсюду... Ты одна или нет? — спросил Бартоломео.

— Одна, папа, — ответила девушка с очевидным смущением.

— Ты не слышала здесь чьих-нибудь шагов? Азан Иоаннис боится, как бы кто-нибудь из этих благородных и нахальных патрициев не позволил себе...

— Эта боязнь доказывает, что он верный слуга, папа!

— Азан нам больше не слуга, — возразил Бартоломео с заметным смущением. — Но он оказал мне громадную услугу в качестве человека вполне свободного, и я не могу отказать ему ни в чем.

— Это странно! — заметила изумленная Джиованна. — Но я не имею права расспрашивать отца... Благодарю, Азан, за вашу заботу, но могу вас заверить, что я не подвергаюсь в этом саду Никакой опасности.

— Вы сильно ошибаетесь, — возразил сухо далмат. — Мне сообщили, что сюда пробрался какой-то человек, вероятно, вор с целью поживиться тем, что не принадлежит ему. Я даже хотел было окружить весь сад караульными, чтобы негодяй не мог ускользнуть из наших рук. Но меня остановило опасение встревожить ваш покой, прекрасная Джиованна!

Молодая девушка побледнела и опустила глаза, чтобы избегнуть пристальных взглядов Азана.

— Откуда нам знать, — продолжал последний, — а вдруг нам попался бы даже и не вор, а развратный патриций, который, не задумываясь, готов оскорбить дочь плебея ди Понте. Многие негодяи из числа богачей уже не раз хотели унизить в лице почтенного Бартоломео купцов и народ.

— Ты бредишь, Азан, — возразил ди Понте, — кто же решится?..

— Кто? Если хотите, я назову вам человек сто! Возьмем, например, Орио Молипиери, этого повесу и волокиту, который прогремел по всей Венеции своими похождениями. Он хвастается, что жена дожа так же доступна для него, как и простая невольница. О, этот господин очень ловок, надо отдать ему в этом должное!

Между тем пока далмат произносил эти слова, бледный и трепетавший от гнева Сиани стоял на том же месте и сжимал судорожно ствол дерева. Несколько раз молодой патриций порывался было броситься к Азану, чтобы заставить того ответить за свои слова, но голос благоразумия вынуждал Сиани не обнаруживать своего присутствия. Однако молодая девушка была менее терпелива.

— Мне нечего заступаться за синьора Молипиери, — возразила она, — но прошу помнить, что он друг Валериано Сиани, который пользуется уважением всех лучших граждан Венеции.

— Сиани! — повторил с гневом Бартоломео. — Молчи, Джиованна, не произноси лучше этого имени!

Джиованна вздрогнула.

— Почему? — спросила она быстро.

— Потому что я презираю предателей, — заявил Бартоломео. — Ты, конечно, не знакома с политикой и потому можешь смотреть на вещи не так, как следовало бы. Но я — другое дело, я знаком с ней, и поэтому могу смело сказать: Сиани виновен перед отечеством, Сиани изменник. Он более опасен для человечества, чем Молипиери. Орио человек ветреный, но он по крайней мере поступает открыто во всем и не утаивает сделанных им сумасбродств, тогда как синьор Валериано имеет совсем иной характер. Он, правда, человек очень умный, но в то же время и чрезвычайно хитрый, который не прочь из корыстных целей втереться в доверие к пылким, но неопытным девушкам.

Терпение Сиани истощалось с каждой минутой все более и более. Молодому человеку стоило громадных усилий, чтобы не потребовать у Бартоломео ответить за его клевету. Кровь стучала в висках, в глазах его темнело, но честь Джиованны заставляла Валериано перенести молча все оскорбления.