Земля надежды

— Боже мой, — прошептал Джон.

— В живых нас осталось где-то с полдюжины, и они заставили нас идти назад в Джеймстаун.

— Сакаханна?

— Погибла.

Слово ударило как удар под дых, оно не прозвучало легче оттого, что он ожидал его услышать. Он знал, что Сакаханна не сдастся живой. Он с самого начала знал, что в этой странной, уменьшенной деревне он искал известие о ее смерти.

— А Аттон?

— Мертв.

— Сын Сакаханны?

— Он убежал. Он может быть где угодно. Может быть, умер в лесу.

— А ребенок? Маленькая девочка?

— Умерла то ли от голода, то ли от лихорадки. Еще до того, как мы ушли из деревни плохой воды.

Наступило молчание. Джон посмотрел на девушку, которая видела так много, которая и в самом деле была дитя зимы.

— Я пойду.

Он помолчал.

— Могу я что-нибудь сделать для тебя или для племени?

— Они отпустят нас на волю, если ты попросишь?

— Нет, — сказал Джон. — Они не станут меня слушать.

— Ты думаешь, они вечно будут держать нас здесь? — спросила она. — Ты видишь, они оставили нам достаточно земли для того, чтобы выращивать урожай, но отобрали у нас возможность наслаждаться жизнью, отняли у нас свободу. Они думают, мы вечно только и будем заниматься тем, что цепляться за жизнь на самом краешке земли белых людей?

— Нет, — сказал Джон. — Я уверен, что это не так. В Англии сейчас новое правительство, и оно заверяет, что будет заботиться о бедняках, о тех мужчинах и женщинах, которых согнали с их земель огораживанием. Правительство собирается дать права арендаторам и тем, кто живет на земле. Я уверен, что и вам здесь дадут те же самые права.

Она посмотрела на него, на мгновение он увидел в ее глазах Сакаханну с ее очаровательной смешливостью, которой она так часто и с такой любовью радовала Джона.

— Ты действительно в этом уверен? — спросила она.

Потом отвернулась и пошла к своей работе.

Джон шел в сухих английских сапогах по деревянному настилу, не сходя с него на землю, позабыв о болотных цветах, не видя перед собой ничего, кроме битвы в снегу и Сакаханны, сражающейся до последнего… потом падающей в снег, и Аттона, падающего рядом с ней.

Ничего вокруг себя он не видел и во время долгого пути назад, в Джеймстаун. Ни новых и красивых домов, ни симпатичных парусных корабликов, которыми плантаторы предпочитали пользоваться теперь вместо каноэ. Он не видел упорядоченное процветание полей, расчерченных квадратами, будто кто-то набросил на ландшафт сетку, игнорируя при этом контуры холмов, склонов и ручьев, накладывая свой собственный порядок на дикую природу. Он не заметил ни пригороды Джеймстауна, сами по себе составлявшие небольшой городишко из бедных деревянных хибарок. Не заметил и центр города с красивым домом губернатора и новым зданием городского совета, где собирались члены городского совета, чтобы наилучшим образом, в меру собственной просвещенности, строить в этом новом месте новую страну.

Той ночью, когда он лег спать, он ожидал, что во сне ему будет сниться схватка и поражение повхатанов, ужасная гибель Сакаханны в холодном снегу, с собаками, вонзающими зубы в ее горло.

Но все оказалось по-иному. Вместо этого он увидел во сне Великого Зайца, скачущего по зимним снегам, в белоснежной зимней шубке, лишь кончики ушей тронуты шоколадным мехом. Великий Заяц нежно берет в рот его возлюбленную Сакаханну и его друга Аттона и уносит их назад, во тьму, прочь от мира, который больше не безопасен для его народа.

Дом сэра Джосайи был одним из самых величественных каменных домов, и его сад был богаче, чем Джон мог себе представить. Жена сэра Джосайи приветствовала Джона и, невзирая на жару, приказала принести ром, лимоны и горячую воду. Потом сэр Джосайя, держа в руке стакан с пуншем, сошел с Джоном по ступенькам в сад.

Это был сад на границе двух миров. Во многом это был загородный английский сад, в дальнем конце его росли травы для кухни, для сушки на зиму и для медицинских целей, тесня друг друга в буйном изобилии. Джон подошел поближе и увидел знакомые английские травы и цветы, роскошно разросшиеся по весне в этой девственной почве.

Сразу же перед домом сэр Джосайя, в попытке соблюсти установленные нормы и правила английских великих садов, разбил небольшой регулярный сад с причудливо изогнутыми арабесками дорожек. По периметру партера росли лавры, а газон был усеян нарциссами. Между нарциссами там и сям были разбросаны белые маргаритки. Джон восхитился цветным ковром и почувствовал, как при виде весенних бутонов в сердце нарастает знакомое восхищение. Но потом он присмотрелся поближе.

— Вы привезли эти маргаритки из Англии?

— Нет, — сказал сэр Джосайя. — Я нашел их здесь. Там, у реки, есть такое местечко, просто кусок луга, их там видимо-невидимо. Я выкопал их и посадил здесь, они прекрасно растут и размножаются.

Джон, не обращая внимания на леди Эшли, фыркнувшую от смеха на террасе, опустился на колени и посмотрел поближе.

— Полагаю, это новый вид маргаритки, — сказал он. — Маргаритка виргинская.

— А я-то думал, это обычная маргаритка, просто пришлось чуток потрудиться, чтобы раздобыть ее.

— И какая она прелестная! — восхитился Джон. — Когда буду уезжать, я возьму с собой парочку. Я бы хотел, чтобы они росли и в Лондоне. У меня там неплохая коллекция маргариток. Не могли бы вы показать мне, где она растет на природе?

— Конечно, — жизнерадостно ответил сэр Джосайя. — Можем пойти туда завтра. Вы должны как следует побродить по моим лесам. А когда вы закончите у меня, я дам вам рекомендательное письмо, вы сможете отправиться вверх по реке и остановиться у моих соседей, посмотреть, что там может привлечь ваше внимание.

Леди Эшли плавно подплыла к ним по траве.

— Вы в первый раз в Виргинии? — спросила она с манерной медлительностью в речи, с которой говорили все плантаторы.

— Нет, — ответил Джон. — Я был здесь более десяти лет назад и пробыл достаточно долго.

— Вы и в тот раз тоже собирали растения?

— Да, — осторожно подтвердил Джон. — Но тогда все было по-другому.

Сэр Джосайя хотел одолжить ему лошадь, но Джон предпочел идти по лесу пешком.

— Я многое не увижу, если буду ехать слишком быстро и сидеть слишком высоко.

— Я боюсь, там могут быть змеи, — заметила леди Эшли.

— У меня хорошие крепкие сапоги, — сказал Джон. — Да и лес я хорошо изучил, когда был здесь в прошлый раз.

В северной части своего поместья сэр Джосайя оставил недурной участок леса. Именно оттуда Джон начал свой путь. Вскоре он уже шел вдоль ручья, который уводил его все глубже и глубже в лес.

Он шел как всегда, так же, как делал его отец, — иногда бросая взгляд на горизонт и на тропу перед собой, а все остальное время внимательно глядя на носки собственных сапог и на маленькие растения под ногами. Он шел уже целое утро, когда вдруг вскрикнул и упал на колени — обычный щавель, но его внимание привлекли крошечные зазубрины на листьях. Это была американская версия хорошо знакомого растения. Джон снял с плеча мешок, вынул лопатку, аккуратно выкопал растеньице из влажной темной почвы, завернул его в широкий лист и уложил в карман своего мешка.

Он распрямился и пошел дальше, глаза его постоянно перебегали с деревьев вниз, на тропу. Спустя какое-то время посреди гула и общего шевеления виргинской весны, пения птиц, громких криков пролетающей стаи уток и перелетных гусей послышался новый звук — тихое и немелодичное насвистывание. Джон был счастлив.

1655 год

Джон провел в Виргинии два года, путешествуя от одного красивого дома к другому и проводя иногда по несколько месяцев в одном месте, наслаждаясь знаменитым виргинским гостеприимством. Чем дальше в глушь он забирался, тем меньше встречалось ему каменных домов с хижинами рабов на задворках. Теперь он останавливался у более скромных плантаторов, строивших жилища из дерева, но в будущем надеявшихся на лучшее.